Вероятно, об этом думал и Зорох. Последние снимки сделаны ночью. Место, где стоит планер, освещено снизу мягким светом. Впечатление такое, будто свет пробивается сквозь очень толстое голубоватое стекло. А наверху - звездное небо.
Зорох сидит у планера и смотрит на звезды.
До сих пор не знаю, как Зорох говорил с Кругом. В восстановленной части сообщения об этом не сказано. Впрочем, если моя гипотеза верна, мы обязательно получим повторное сообщение с “Дау”.
Как я уже говорил, автоматы “Дау” должны были повторять сообщение каждый месяц. И если повторные сообщения запаздывают, значит, “Дау” удаляется от Земли. На корабле свой счет времени; полгода на Земле могут оказаться пятнадцатью-двадцатью днями по корабельному времени.
Машина, выбравшая Зороха командиром “Дау”, не ошиблась: встретив - первым из людей - разум чужого мира, Зорох не был подавлен его мощью. Неизмеримое превосходство чужого разума не парализовало веру Зороха в разум и возможности человека. Отправив сообщение к Земле, Зорох ушел на разведку дороги, которой когда-нибудь пройдем все мы.
Уже сегодня, сейчас, вот в этот миг, сквозь бескрайнее черное небо идут тысячи и тысячи планетных систем. Идут, чтобы объединиться и перестроить вселенную.
Настанет и наш час.
Небо, привычное небо, дрогнет, и, как облака над высокими мачтами, поплывут созвездия, медленно теряя знакомые очертания. А впереди будут разгораться новые звезды, сначала едва видимые, но постепенно набирающие яркость.
Их будет все больше, этих звезд, они заполнят небо, наше новое небо, в котором мы будем жить.
А. ШАРОВ Остров Пирроу,
история его кратковременного возвеличения и падения, составленная магистром историко-географических наук и членом-соревнователем Пирроуской Академии Фридрихом-Иоганном Таубергом
Казалось бы, жемчужная эпопея разыгралась так недавно, что в памяти должны быть свежи малейшие ее детали, а уже многие пытаются отрицать достоверность этих событий.
– “Жемчужникн”?! Сказки вы рассказываете о пресловутых “жемчужинках”, - сказал мне один человек, фамилию которого я не упоминаю из соображений такта.
Тем более своевременно придать гласности документы, освещающие эту эпопею; разумеется, только самые достоверные сведения и показания очевидцев.
О джентльмене с бакенбардами первое предварительное представление можно составить, выслушав таможенного чиновника Хосе Родригоса.
– Что поражало в интересующей вас персоне? - переспросил Хосе Родригос. - Четыре особенности выделили эту персону из двухсот тридцати двух пассажиров, сошедших в то утро с борта лайнера “Афина” и подлежащих согласно правилам таможенному досмотру. Во-первых, джентльмен носил бакенбарды, которые сейчас, при повсеместном росте культуры, не встретишь и у одного на миллион. И бакенбарды, если применить к столь архаическому предмету современную терминологию, нестандартные. Иссиня-черные, курчавые, они начинались в сантиметре от глаз, спускались несколько по скулам, но главнейшей своей порослью мощно устремлялись в стороны и вверх.
Во-вторых, персона поражала стройностью, здоровым румянцем и жгучим блеском больших черных глаз. Все это, особенно румянец, привлекало внимание потому, что на наш остров, как известно, прибывают люди, страдающие камнями во внутренних органах и отличающиеся нездоровым цветом лица; мы их между собой называем “желтяки”. Джентльмен с бакенбардами возник на фоне “желтяков”, прошу прощения, как майская роза в опавших и чернеющих листьях.
Родригос - человек маленького роста, худощавый; профессия наложила на него отпечаток: он педантичен, недоверчив, точен. Если он прибегает к метафорам, к тому, что может показаться поэтическими вольностями, то исключительно из стремления к полноте изложения.
– В-третьих, - продолжал Родригос, - джентльмен с бакенбардами обращал на себя внимание отсутствием багажа. Когда я вежливо обратился к нему: “Попрошу предъявить ваши вещи”, - он жестом фокусника выхватил из кармана большой носовой платок и помахал им в воздухе. Платок был белоснежный, отлично отглаженный, с широкой чернокрасной каймой. “И это все?” - спросил я. “Все”, - несколько вызывающе отозвался молодой человек.
Родригос замолк. Сверившись в своих записях, я заметил, что услышал только три особенности из обещанных четырех.
– Видите ли, - сказал Родригос, осматриваясь по сторонам, - четвертая… ну… э… э… деталь носит несколько иной характер. Но я не скрою ее. У нас, таможенников, - я говорю о старых, опытных работниках таможни, - вырабатывается профессиональная способность видеть предметы, спрятанные даже под светонепроницаемыми оболочками.
– Рентгеновское зрение? - попытался уточнить я.
– Предпочел бы не прибегать к научной терминологии, поскольку она вне моей компетенции, - недовольно произнес Родригос. - Просто у нас по долгу службы развивается способность видеть невидимое. Мой предшественник, Тибилиус Морико, заметил в живом гусе из партии, доставленной к рождеству солидной марсельской фирмой “Леон Боннар и К°”, бутылку Мартеля. Тибилиус так и сказал представителю Леона Боннара: “Мосье, в гусе… вон в том, с черным пером в хвосте, бутылка коньяка - Мартель 1923 года”. - “Вы спятили, милейший, у вас белая горячка! - развязно крикнул молодой и вертлявый представитель Леона Боннара. - В гусе нет ничего, кроме жира, гусиной печенки и мяса”. - “И все-таки, - настаивал Тибилиус Морико, - извольте уплатить 17 крамарро и 14 чиппито, причитающиеся за ввоз одной бутылки коньяка Мартель 1923 года. Иначе я поступлю по закону”. Представитель фирмы продолжал упорствовать, вследствие чего гусь был умерщвлен и вскрыт в присутствии портового врача и полицейского инспектора. Отчет о вскрытии смотрите в № 96 “Международного Таможенного Вестника”, страницы 47-65. Не скрою, Мартель оказался не 1923, а 1921 года; Тибилиус принужден был досрочно подать в отставку. Я привел этот произвольный пример в подтверждение того, что опытный таможенный чиновник обязан видеть любое из четырех тысяч восьмисот двенадцати родов изделий, облагаемых пошлиной, независимо от того, находится ли данное изделие на виду или скрыто под какими-либо покровами.
Родригос часто замолкал, как человек, приближающийся к цели, отклониться от которой он не вправе, а коснуться не решается.
– Что же вы обнаружили у человека с бакенбардами? - поторопил я.
– Вы хотите знать? - Родригос выпрямился. - Если это желание диктуется обстоятельствами дела, извольте. У джентльмена с бакенбардами не было ничего, кроме упомянутого носового платка. Ни-чего. Запишите это, как официальное показание. Но в нем заключалось нечто, и именно это важнее всего; нечто, не входящее в число облагаемых пошлиной четырех тысяч восьмисот двенадцати родов изделий. Нечто, я бы сказал, роковое. Надеюсь, вы воспримете это слово как деловой термин. В вечернем рапорте я так и доложил: “Особых происшествий не было, кроме того, что на остров прибыла персона, заключающая в себе нечто роковое”.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});