Читать интересную книгу Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

— За счастье почту, — осклабился солдат, и было непонятно, издевается он или вправду готов оказать услугу. — А чем заплатите, добрый барин?

— Ну... Договоримся. Портсигар вот отдам. Золотой!

— Это можно. Чемодан, так и быть, поднесу, — поплевав на ладони, он кинул тяжелый кофр на спину, крякнул, сказал: — Тяжел погребок. Добра, знать, много. А и вы не отставайте, — и зашагал вперед.

— Фамилия-то твоя как, солдат?

— А зачем вам мое фамилие?

— Отвечай, раз спрашивают, — тяжело дыша, буркнул старый князь.

— Господи! Никак генерал? — разглядев, ужаснулся солдат, сбрасывая кофр на землю. — Виноват, ваше высок-бродь! — гаркнул он, вытянувшись, и опять Николаю Вадимовичу показалось, что он издевается. — Какое фамилие могет буть у солдата?! Номер полка, роты да взвода — вот наше фамилие.

— Хорошо, хорошо, любезный, — помягчел Белопольский. — Не обидим, не сомневайся, служба.

— А обидеть меня боле и не можно, ваш-сс-бродь! — Ефрейтор поднял кофр и пошел по шпалам.

Вскоре они потеряли его в толпе.

А на подходе к тоннелю нагнала их воинская часть с обозами, и два потока устремились под скалу. В тоннеле гулко звучали голоса, шаги, топот коней, ржание, ощущалось присутствие сотен, может, и тысяч людей, которые чуть не на ощупь двигались вперед, сжатые каменными стенами. Толпа в тоннеле густела, спрессовывалась и походила на поток остывшего металла, льющегося из сталеплавильной печи. Шли плечо в плечо, бок о бок. Потерявшие сознание не падали. Их, как топляки, нес поток. Воздух сгущался, становился плотным и влажным. Николай Вадимович с помощью какого-то человека, бредущего рядом, почти нес старого князя. Казалось, тоннель нескончаем и им не суждено выбраться из-под скал. Внезапно точно слабый ветерок подул. Пахнуло морем. Свежая струя ночного воздуха ворвалась в подземелье. Толпа качнулась и двинулась быстрее. Кто-то там, впереди, уже выходил на поверхность. И сразу послышались голоса, стоны, крики, точно людей расколдовали, разрешили им чувствовать, страдать, жаловаться. Упала женщина. Заорала истошно: «Спаси-те! Люди!» На нее упало еще несколько человек, но лавина катилась вперед. Под ногами стонали, стараясь встать, и боролись за жизнь те, кого топтали сотни сапог.

— Надо взять старика на руки, — сказал Белопольскому упорно молчавший дотоле незнакомец. — Киньте саквояж.

— Там все, что у нас осталось, — жалко возразил тот.

— Тогда киньте отца.

Все это говорилось на ходу. Они не могли остановиться ни на секунду — задние напирали, спинами они чувствовали их тяжелое дыхание.

— Я дойду, — достаточно твердо сказал вдруг старый князь. — Поддержите меня. Ничего более...

Их вынесло из тоннеля, точно с того света — из царства мертвых. Направо сияли огни на судах в Северной бухте. Вблизи вокзала горело здание военного склада на бывшей мельнице. После гнетущего мрака подземелья здесь, на насыпи, казалось совсем светло. Николай Вадимович и его добровольный помощник уложили старика на шинель. Большинство прошедших тоннель падало тут же, чтобы хоть немного отдохнуть, но были и такие, что, не останавливаясь, торопясь не опоздать, устремлялись вперед, растекались по обе стороны путей.

Вадим Николаевич лежал неподвижно. Мимо шли войска, обозы, беженцы, дезертиры — шинели, шубы, бекеши, рясы, бурки, мундиры. На откосах валялись груды чемоданов, корзин, портпледов, винтовок и даже пулеметы. Части перемешались. Обозные повозки, телеги, линейки, экипажи, каким-то чудом преодолевшие тоннель, грохотали по шпалам, стараясь обогнать друг друга. Колеса соскальзывали с рельсов, проваливались в колдобины, застревали между шпал. Измученные лошади поминутно останавливались, поводя опавшими боками, нечувствительные к ударам палок и плетей; затем, собравшись с духом, они неистово, из последних сил, рвали оглобли и постромки.

— Оставь меня, Николай, — проговорил старый князь.

— О чем вы? — возмутился Николай Вадимович. — Не хочу и слышать! Не может быть и речи! Все, что суждено, мы переживем вместе.

— А что у тебя там? — старик показал глазами на саквояж.

— Как что? Деньги, драгоценности — все!

— Ничего это не стоит сейчас.

Подошел вдруг неизвестно откуда взявшийся бородатый ефрейтор. Сбросил с хребта кофр — это было точно находка — сказал уже с неприкрытой издевкой:

— Полагали, сбежал небось с барахлишком? И не говорите, господа, вижу. Станем рассчитываться? Или дальше прикажете его волочь?

Генерал от изумления сел. Николай Вадимович, подумав, отцепил и отдал солдату часы с цепочкой. Сказал с глупым пафосом, выдававшим все смятение его души:

— Веди нас, Сусанин!..

Генерал встал, но ноги не удержали его, и он рухнул на колени. Сел, мотая головой, точно медведь, сказал:

— Оставь меня, Николай. Не выдерживаю: сил нет.

— Вставайте, отец! Умоляю вас. Мы поможем. Нас двое, правда, солдат?

— Если по правде, я чемодан-то брошу — на кой вам, извиняюсь, тряпье волочить, когда человек помирает? А замест чемодана я генерала на руки возьму. Вес, считай, один, а генерала мне несть куда как благородно будет.

— Но я даже не помню, что у нас в этом кофре, — суматошился Николай Вадимович.

— Оставь, Николай... — твердил старый князь.

— Да зачем ссориться? — взял на себя инициативу солдат. — Гляньте-ка, да побыстрей. А мы пойдем потихоньку. Понесу яго!

— Нет, нет! — заторопился испуганно Николай Вадимович, замахал руками. — Я отстану! Мы неизбежно потеряемся. Только вместе! — Он все же раскрыл кофр и принялся бесцельно рыться в нем.

А мимо все текла и текла, не мелея, полноводная человеческая река...

Ночью они вошли в Севастополь. Зарево пылающих складов освещало им путь. Где-то неподалеку фейерверком рвался боезапас. Доведенная до крайности, изможденная толпа безотчетно двигалась к набережным. Не без труда оторвавшись от потока, Николай Вадимович повел своих по улицам к зданию городской управы. Здание оказалось темным, точно покинутый корабль. Николай Вадимович долго дергал ручку звонка, стучал. В конце концов врата рая приоткрылись.

— Я князь Белопольский, из Симферопольской управы, — с достоинством представился Николай Вадимович. — Мне надо... поговорить.

Неожиданно в дело опять вмешался солдат. Он бухнул в дверь огромным кованым башмаком и приказал, опережая привратника и всовывая в щель бороду:

— Открывай, живо!.. Приказ имеется!

— Какой приказ! Какой приказ?! — засуетились за дверьми. — Нет приказа! Кто приказал?

— Я! — Солдат еще раз бухнул сапогом, и треснувшая, видно, филенка двери запела, зазвенела. — С нами генерал. Ясно? Старый! Умирает, ясно? Открывай, душа из тебя вон! А не то пальну! У меня энто живо!

Соскочила цепочка, и дверь открылась.

4

Врангеля захватывало все возрастающее лихорадочное возбуждение и стремление к активной деятельности.

— Еще приказ, Павлуша, — сказал он, передавая бумагу начальнику штаба.

Шатилов прочел: «В случае оставления Крыма воспрещаю порчу и уничтожение казенного имущества, так как таковое принадлежит русскому народу». Шатилов обалдело посмотрел на главнокомандующего: Крым был потерян, склады горели, отступающие войска уничтожали за собой мосты, составы, паровозы, железнодорожное полотно... Врангель встретил его взгляд спокойно, с улыбкой. И Шатилов, как всегда, понял своего друга — тот беспокоился уже об истории, хотел остаться в памяти людей добрым вождем, никогда не забывавшим заботиться о своем народе.

— Хорошо, я распоряжусь, — сказал он, отводя глаза. — Однако меня больше заботят французы.

— Я жду ответа от верховного комиссара графа де Мартеля.

Перечисляя все титулы француза, Врангель нарочито подчеркивал при всех важность и своей особы. «Но здесь, теперь, когда нас только двое... — подумал с внезапной неприязнью Шатилов. — Что это? Педантичность, ставшая второй натурой, или пускание пыли в глаза, нежелание трезво оценить нашу ситуацию?.. В случае оставления Крыма... Кого он хочет уверить, что у нас остались какие-то шансы? Меня?»

— Я уверен, французы, скоты, набивают себе цену, — сказал Врангель. — И поэтому тянут время. Вот послушай мое последнее им послание.

Врангель достал бумагу, лежавшую поверх других, развернул с хрустом — была у него слабость писать важные, по его мнению, документы на толстой александрийской бумаге, — на миг задумался, потер подбородок, точно засомневался вдруг, стоит ли, и начал читать с повелительными интонациями:

«В тот момент, когда события заставляют меня покинуть Крым, я должен иметь в виду использование моей армии на территориях, еще занятых русскими силами, признавшими мою власть. Оставляя за моими войсками их свободу действий в будущем, согласно тем возможностям, каковые мне будут даны в деле достижения национальных территорий, а равно принимая во внимание, что Франция явилась единственной державой, признавшей правительство Юга России и оказавшей ему материальную и моральную поддержку, — я ставлю мою армию, мой флот и всех тех, кто за мной последовали, под ее защиту...» — Внезапно Врангель прервал чтение и вопросительно посмотрел на начальника штаба.