Читать интересную книгу Огненное порубежье - Эдуард Зорин

— Счастливый ты, Синько, — нахваливал его богомаз. — Все-то у тебя есть. Ни в чем-то ты нужды не ведаешь.

Польщенный купец колесом выпячивал грудь:

— Ум да разум надоумят сразу.

С утра Синько долго сидел на лавке и громко стонал:

— Ой, лихо мне. Ой, сердце заходится. Говаривал мне батенька: не пей меды, да нет на меня плети.

Злата тормошила распухшего богомаза:

— Проснись, леший. И кто только наслал на меня столько бед. Мало что ни кола ни двора — еще и жених горький пьяница.

— Бога не гневи, — ворчал Зихно, протирая глаза, — Нешто мне велика от того радость?

— Так зачем же меды пьешь?

— Синько вон угощает.

И он кивал на исходящего от телесной муки купца.

— Ой, лихо мне, — покачивался Синько.

Хозяйка, улыбаясь, внесла и поставила на стол корчагу меда. Выпив по чаре, мужики оживились; выпив по второй, снова пустились в разговоры.

Едва выбрались из Москвы к концу недели. Еще на дорогу взяли бочонок меду, но пока к нему не притрагивались: на первых порах довольно часто попадались деревеньки, а в деревнях выпить всегда было что.

Потом потянулись глухие леса да болота — вот тут-то и пригодился им заветный бочонок. Но и бочонок не без дна. Скоро и он опустел.

— Слава те господи, — крестилась Злата, глядя на притихших мужиков.

Но пьяные мозги у них еще не просохли, и на развилке свернули они не на ту дорогу. Заехали на гать, а гать была старая, давно уж ею никто не пользовался. Вот и провалились кони в болото. Едва успела Злата с мужиками соскочить с телеги, как уж забулькали вокруг да около пузырьки, и лошади пошли ко дну. Закричал Синько, схватил коренника за хвост, едва сам не утоп в ненасытной трясине. Оттащили его богомаз со Златой в безопасное место, за руки держат, чтобы чего не натворил. А у купца глаза полезли из орбит. Да и было от чего закручиниться: кованый-то заветный ларь с деньгами тоже пошел на раскорм лешему.

Стал заговариваться купец: все про змия какого-то поминал, заклинал нечистую силу. Намаялись с ним Зихно со Златой — вот ведь как судьба-то с человеком распорядилась. Был Синько веселым мужиком, мечтал, вернувшись в Смоленск, справить свадьбу, все о невесте рассказывал, а кому он теперь нужен?..

Долго ли коротко ли они шли, часов не считали — набрели на глухую деревушку в три двора. Постучались в крайнюю избу, попросили напиться. Добрая хозяйка, сжалившись, пустила их переночевать. Накормила, спать уложила, а когда проснулись они — Синька в избе не было. Стали кликать его — не докликались. Все огороды облазили — нет Синька. Вот ведь какая задача: не сквозь землю же он провалился. Ладно бы рядом какое болото, а вокруг сухмень.

— Синько! — кричала Злата. — Где ты, отзовись!

Ни звука в ответ. Пошли в лес. А купец, вот он — рядышком, даже и в чащу не забирался: висит себе на сосне, веревочка вокруг шеи обернута, руки, как плети, брошены по бокам. Плохо начал Синько — кончил еще хуже. А ведь ежели умом пораскинуть, то и правда — куда было ему податься?

Схоронили они незадачливого купца и побрели дальше. Теперь все равно им было куда идти. Решили править на Смоленск — туда и Синько их звал с собой, обещал слово замолвить за богомаза. Теперь слово замолвить за Зихно было некому, но возвращаться в Москву, а оттуда снова идти на Ростов было ни к чему. И тут и там чужбина, а мир не без добрых людей.

Первым добрым человеком на их пути был седобородый старик с лесной заимки.

— Да где вас, милые, нечистая сила носила? — удивился он, разглядывая болтающиеся на их телах лохмотья. — Куды ж ты девку-то ведешь, гляди, как умаялась, сердешная? — набросился он на богомаза.

— Заплутали мы, — объяснил Зихно, — а идем из Суждали и путь держим на Смоленск.

— Далеко же вас занесло.

— Да все попутным ветеркам, — пошутил Зихно.

— Оно и видно. Знать, ветерок вас и пообтрепал, — улыбнулся дед.

Два дня гостили они у старика. Он им и одежду справил, и еды дал на дорогу, но богомазом остался недоволен.

— Не ветерок тебя обтрепал, мил человек, а пьянство и беспутство твое, — сказал он Зихно.

Едва весь мед не выпил у него богомаз, сам лазил по кадушкам, когда старик уходил на рыбалку. Но заветную, самую последнюю корчагу так и не сыскал.

Пошли они со Златой лесом, вышли к реке. У реки стояли стога. Чем стог не постель? Зарылись в сено, уснули.

Утром разбудил их чей-то разговор. Разгреб Зихно сено, выглянул — да так и замер с открытым ртом. На поляне перед рекой отдыхали всадники: кони паслись у воды, а вои грелись вокруг костра. Чернобородый дядька с шишкой на лбу, увидев торчащую из стога богомазову голову, поманил его к себе пальцем.

Зихно икнул и покорно выполз на поляну. Следом за ним выползла Злата.

— И девка с тобой?! — удивился чернобородый. — Кто такие будете?

— Тутошние мы, — быстро нашелся Зихно.

— Из деревни, — сказала Злата.

— По обличью вроде беглые…

— Не, тутошние, — мотнул Зихно головой.

— А коли тутошние, — продолжал чернобородый, — то вас-то нам и не хватало. Сказывайте, да живее, где через речку брод.

— Здесь брода нет, — сказал Зихно, — брод повыше будет.

— За излукой али ближе?

— За излукой. Как увидите березнячок, тут вам и переправляться…

— Ну, гляди мне, — пригрозил чернобородый, — ежели соврал, не сносить тебе головы.

— А чего врать-то? — ясными глазами посмотрел на него богомаз. — Где сказано было, там и есть брод. Сам с вечера коров перегонял.

Едва только скрылись доверчивые вои за бугорком, Зихно закричал:

— Ну, теперь давай бог ноги!

И они припустились к лесу. Но не успели добежать до опушки, как сзади послышался конский топ.

— Э-эх! — выкрикнул чернобородый и, перегнувшись с седла, огрел богомаза голоменем меча по спине.

Повалился Зихно в траву, потерял сознание…

7

Крепко перепугался Давыд, узнав, что идет Святослав с волока к Друцку, призвал к себе Летягу, велел собирать войско.

— Покидать надумал нас, князь? — пришел к нему растерянный Глеб.

— Ты уж сам боронись, — смущенно посоветовал ему Давыд, — а мне Смоленск мой спасать надо.

— Да где же мне одному-то супротив Святослава устоять, — пробовал усовестить его Глеб. — Вся надежда была на тебя.

— Своя рубаха ближе к телу.

— Да как же это?

— Запри ворота и жди. Надолго Святослав у Друцка не задержится, — сказал Давыд. — Ему в Киев поспешить надо. А как двинется он к Киеву, тут и Ярослав с Игорем снимут осаду.

— Спалит Святослав Друцк…

— Господь тебе поможет. Своего же слова я не порушу. Мне перед смолянами ответ держать.

С тем и ушел. Провожали его горожане злыми взглядами, вслед Летяге бросали голыши:

— Экой с виду-то храбрый был. А как дошло до дела, зайцем оборотился.

— Не вои вы, а бабы. Квашни вам ставить — не в чистом поле силой меряться.

— Наши-то бабы и то посовестливее будут.

Остался Глеб в Друцке один. Запер ворота, стал высматривать Святослава. А Святослав тут как тут. Долго ждать себя не заставил. Едва прибыл он — черниговцы тоже зашевелились.

Раньше-то только перестреливались через Дручу, а тут полезли на валы. Отогнали их дручане, приготовились отражать новый приступ.

Но вместо приступа явился перед воротами боярин Святослава Нежир. Осадил коня, сложив руки у рта, крикнул сторожам, чтобы звали Глеба. Есть, мол, к нему разговор, а какой — про то скажет только князю.

Вышел Глеб к частоколу, перегнувшись, спросил:

— Почто кличешь?

— Боярин я, Нежир. Послан к тебе князем Святославом.

— Ну так говори, с каким делом.

— Горло у меня не луженое, а дело тонкое. Ступай за ворота, здесь и поговорим.

Выехал Глеб к Нежиру на белом жеребце, остановился поодаль. Боярин поклонился князю.

— Ну так сказывай, с чем прислал тебя Святослав, — сказал Глеб, стараясь держаться с достоинством, потому что знал: глядели на него с валов горожане. А то бы деру дал.

Нежир, оглядывая валы, улыбнулся.

— Подгнил у тебя частокол, князь Глеб, — намекнул он словно бы мимоходом. — Да и ров обмелел.

— Не твое дело, — оборвал его князь. — Сказывай, с чем пришел.

— Оно-то так, — продолжал, улыбаясь, боярин. — К слову только сказано. Стар я, разговорчив, а ежели что замечу, то не по злобе говорю. Пожил бы ты с мое, князь, поглядел бы мир, тогда бы и смекнул, что твои ворота и часу и не устоят перед Святославовыми пороками.

— Может, и дольше устоят.

— Может, и дольше. А уж кровушки прольется…

— Не по моей вине.

— По твоему упрямству.

— Уж ежели ты так о дручанах моих печешься, — сказал Глеб, — то времени бы на слова зря не тратил, а поворотил к Святославу и посоветовал ему идти куда идет, а город мой оставить в покое.