— Ты мне обещал три франка! — сердито говорила девчонка. — Давай три франка!
— Милочка, я тебе завтра обязательно их принесу, — молящим голосом отвечал капитан. — У меня их сейчас нет… Ты ведь знаешь, я всегда держу слово.
Она, по-видимому, сидела уже раздетая на краю складной кровати, при каждом ее движении издававшей скрип. Капитан, переминаясь с ноги на ногу, стоял возле нее.
— Будь паинькой, подвинься!
— Уйдешь ли ты от меня! — своим хриплым голосом вскричала Роза. — А то я сейчас как закричу и расскажу все старухе, там, внизу… Ну что же, ты дашь мне три франка?
Она с упрямством заартачившегося животного, не желающего тронуться с места, не переставая бубнила про эти три франка.
Бюрль сердился, хныкал. Затем, чтобы ее задобрить, он достал из кармана банку варенья, которую утащил у матери из буфета. Роза завладела банкой и тотчас же принялась поедать варенье без хлеба ручкой вилки, валявшейся у нее на комоде. Оно показалось ей вкусным. Но когда капитан решил, что уже умилостивил ее, она все тем же упрямым жестом оттолкнула его прочь.
— Плевать я хотела на твое варенье!.. Выкладывай три франка, да и только!
Услышав это нахальное требование, майор поднял было палку, намереваясь разнести ею дверь. Он задыхался от ярости. Окаянная девка, будь она проклята!! Подумать только, что капитан французской армии польстился на такое!.. Сразу же забыв про все прежние проделки Бюрля, он был готов собственными руками задушить эту мерзкую тварь за ее наглость. С такой-то харей, да еще торговаться вздумала! Да это она должна была бы приплатить!.. Однако он сдержался, желая услышать, что будет дальше.
— Ты меня сильно огорчаешь, — твердил капитан. — Ведь я был так добр к тебе… Я подарил тебе платье, затем сережки, а потом часики… Ты даже и не носишь моих подарков.
— Очень нужно!.. Чтобы их портить… Они у папаши, мои вещи.
— А деньги, которые ты у меня выпросила?
— Папаша пускает их в дело.
Наступило молчание. Роза, по-видимому, колебалась.
— Слушай, если ты побожишься, что завтра принесешь мне шесть франков, то я согласна… Стань на колени и побожись… Нет, на колени!
Майор Лагит, которого передернуло от отвращения, отошел от двери и, прислонившись к стене, постоял на площадке. Ноги у него подкашивались, и он, точно саблей, размахивал палкой в непроницаемой тьме лестничной клетки. Теперь-то, черт возьми, он понял, почему эта скотина Бюрль не вылезает из дому и в девять часов вечера ложится спать! Вот тебе и остепенился, черт его подери, да еще с такой грязной кочерыжкой, которую самый последний солдат погнушался бы подобрать из помойной ямы!
Но почему же он тогда, черт подери, бросил Мелани?
Что теперь делать? Войти туда и как следует накостылять шеи этим двум скотам?
Это было первое, что ему пришло в голову. Но он тут же отверг эту мысль — его остановила жалость к бедной старухе, там, внизу. Самое правильное — не трогать их, пусть валяются в своем собственном навозе. Из капитана все равно ничего путного не выйдет. Если человек дошел до такого, то лучше уж раз навсегда с ним покончить, как с отравляющей воздух падалью. Сколько ты его ни тыкай носом в его же собственные нечистоты, он назавтра опять примется за прежнее и под конец опустится до того, что будет воровать по несколько су, чтобы угощать ячменным сахаром всяких вшивых попрошаек. Тысяча чертей! Деньги французской армии! Честь знамени! Славное имя Бюрля, которое он окончательно втопчет в грязь! Черт подери! Черт подери! Этого так оставить нельзя!
Майор на миг расчувствовался. Если бы он хоть имел их, эти пятьсот сорок пять франков! Но ни единого гроша за душой! Накануне в офицерской столовой, нахлеставшись коньяку, как только что произведенный в младшие лейтенанты юнец, он в конце концов напился до потери сознания! И поделом ему, что он теперь волочит ногу! Ему бы следовало вовсе околеть за такие дела!
«Ладно, пусть они себе дрыхнут, эти двое паршивцев!» — решил он.
Он спустился вниз и позвонил к г-же Бюрль. Прошло долгих пять минут, пока старуха ему открыла.
— Извините, пожалуйста, — проговорила она, — я думала, что эта коротышка Роза еще здесь… Придется мне пойти ее растормошить…
— А Бюрль? — спросил майор, не давая старухе пойти за Розой.
— Ах, он-то? С девяти часов завалился спать. Не хотите ли пройти к нему?
— Нет, нет… Я только зашел пожелать вам спокойной НОЧИ…
В столовой Шарль, сидя на своем обычном месте, только что окончил перевод. Вид у него был испуганный, и его бледные руки дрожали. Бабушка, желая развить в нем воинственный дух его предков, читала ему на сон грядущий описания различных сражений. В этот вечер рассказ «Мститель», где говорилось о затонувшем в море судне, на борту которого находились умирающие, чуть не довел мальчика до нервного припадка, наполнив его мозг кошмарными видениями.
Извинившись перед майором, г-жа Бюрль попросила у него разрешения дочитать рассказ. И только тогда, когда последний матрос вскричал: «Да здравствует республика!» — она торжественно захлопнула книгу; Шарль был бледен как полотно.
— Ты слышал? — обратилась к нему старуха. — Долг каждого французского солдата умереть за родину!
— Да, бабушка. — Он поцеловал ее в лоб и, дрожа от страха, отправился спать в свою огромную комнату, где от малейшего скрипа деревянных половиц обливался холодным потом.
Майор с проникновенным видом слушал чтение. Да, черт возьми, честь есть честь, и он ни за что не позволит этому негодяю Бюрлю опозорить старуху и малыша! Раз у мальчика такая склонность к военному делу, то необходимо, чтобы он во что бы то ни стало мог с высоко поднятой головой поступить в Сен-Сирскую школу! Но все же, глядя на старуху, которая, взяв со стола лампу, пошла его провожать, он пытался отогнать от себя страшную мысль, засевшую у него в голове с той самой минуты, как он подслушал разговор о злополучных трех франках. Проходя мимо комнаты капитана, г-жа Бюрль удивилась, заметив торчавший в дверях ключ, чего никогда не бывало.
— Войдите, — сказала она, — ему вредно столько спать. Он от этого еще больше толстеет.
И прежде чем он успел ей помешать, она отворила дверь и вся похолодела, увидев, что комната пуста. Лагит сильно покраснел, и у него при этом был такой растерянный вид, что она сразу же все поняла, и у нее тут же в памяти всплыло множество незначительных подробностей.
— Ведь вы же это знали, знали!.. — запинаясь, повторяла она. — Почему было меня не предупредить?.. У меня в доме, чуть ли не на глазах у сына, с этой судомойкой, с таким страшилищем… И, наверно, опять проворовался? Я это чувствую…
Она стояла прямая, бледная, окаменевшая.
— Знаете, я бы предпочла, чтобы он умер, — недрогнувшим голосом тут же произнесла она.
Лагит обеими руками схватил ее руки и на мгновение крепко сжал их в своих. Затем он сразу же убежал, так как у него к горлу подкатил ком и он чувствовал, что вот-вот расплачется. Черт побери! Черт побери! Теперь-то он решился!
IV
Генеральная ревизия должна была состояться в конце месяца. У майора было еще десять дней впереди. Назавтра он, прихрамывая, доплелся до кафе «Париж» и заказал себе кружку пива. Мелани, увидев его, вся побледнела. Что же касается Фрозины, то она лишь под страхом оплеухи решилась принести ему пиво. Но майор с виду казался очень спокойным. Попросив стул, он положил на него свою больную ногу и осушил кружку, как добропорядочный человек, которому хочется пить. Просидев там около часу, он заметил проходивших по площади Суда двух военных — батальонного командира Морандо и капитана Дусе. Неистово размахивая палкой, он стал звать их к себе.
— Зайдите выпить пивца! — крикнул он, когда они подошли ближе.
Офицеры сочли неудобным отказаться.
— И вы теперь стали захаживать сюда? — обратился Морандо к Лагиту, когда служанка принесла им пива.
— Да, здесь хорошее пиво.
— Выходит, что и вы, майор, принадлежите к «господам из диванной»?
Лагит усмехнулся. Тогда они стали над ним подтрунивать. Но он в ответ лишь добродушно пожимал плечами. Что ни говорите, у нее соблазнительное тело, и те, которые будто плюют на нее, пожалуй, сами не прочь ею поживиться. И тут же, повернувшись лицом к стойке и стараясь сделать любезную мину, он крикнул:
— Еще пива, сударыня!
Мелани от удивления поднялась с места и собственноручно подала пиво. Когда она подошла к столику, майор ее не отпустил. Он, казалось, до того увлекся, что стал легонько похлопывать ее по руке, которую она положила на спинку стула, между тем как она, одинаково привыкшая и к ласкам и к оплеухам, в свою очередь, сделалась очень любезной, приняв ухаживание майора за очередную фантазию этого «тронувшегося» старика, как они с Фрозиной его называли. Дусе и Морандо переглянулись. Вот как! Оказывается, этот чертов майор занял место Юбочника! Тьфу, пропасть! То-то будет смеху в полку!