воды похожий на Ньяла.
— А дары у них какие? — затаив дыхание, спросил Леофсун.
— Сила. Оба сильны, как… как… ну считай в треть силы Фомрира. Особенно Ньял.
Въехать они въехали, а вышибать драугров из Сторборга так никто и не шел.
Понемногу лагерь расползался шире и шире, захватывая уже поля, так и не распаханные по весне. Если пойдет дождь, мы завязнем в грязи.
Все, у кого была родня подальше от столицы, уходили по еле видным дорогам, взяв с собой скудный скарб, но и оставалось немало. Некоторым просто некуда было идти, например, трэлям, торговцам, ремесленникам. Их дома и семьи остались в Сторборге.
Впрочем, ладно Харальд. А чего драугры не шли на нас? Они же так рвались в город, а теперь разорили его и успокоились?
Ульвид! А где Ульвид? Если мертвецы шли к нему, как к зачинателю ритуала…
Я схватил Тулле, рассказал свои мысли, и друг со мной согласился.
— К нему тянулись многие нити. Надо его найти.
Мы обошли весь лагерь: подходили к каждому костру, заглядывали под каждый навес и в каждую телегу, расталкивали спящих. Спрашивали, не видел ли кто Ульвида, хускарла на десятой руне или уже хельта? Может, он на конунговом тинге? Правда, туда звали лишь хёвдингов, сторхельтов и именитых хельтов.
Во время поисков я натолкнулся на Гисмунда. Парень взял пятую руну. К нему жались две девчонки-сестренки, рядом сидели еще какие-то люди: уставшая женщина, дети разных возрастов, хускарл, который то ли дядя, то ли двоюродный брат.
— Гис, ты жив! — обрадовался я. Мне нравился этот норденыш, у него был характер!
Он устало поднял голову:
— Кай. Тулле.
— Значит, твоя семья уцелела!
— Да, Хьярти защитил их, — вяло ответил Гис.
Девчонки еще сильнее прижались к нему, испуганно моргая.
— А отец где?
— Отец? Отца больше нет. Это моя вина, — мальчишка стиснул кулак и ударил себя по колену. — Это я уговорил его пойти в город. Я сказал, в городе дом Кетильмунда, там конунг с могучим войском, там мы будем под защитой. Хьярти не пошел, сказал, что лучше помрет на своей земле. А мы пошли. Дошли до хирдманов на берегу, потом на корабле через реку. Только устроились, успокоились. А тут драугры. Я не вытащил его! Не спас!
Не повезло парню. Сначала потерял брата, теперь отца. Я не знал, что и сказать. Зато знал Тулле. Он опустился на колено рядом с Гисом, улыбнулся девчонкам, перепугав их своими шрамами и закрытым глазом.
— Люди не видят будущего. Каждый наш шаг как шаг в пропасть. Нащупаешь ли узкий мостик над обрывом или сверзишься вниз? Никто не знает. После какого решения тебя размозжит о скалы? Мы все стоим перед пропастью в густом тумане. И каждый миг кто-то шагает вперед и либо срывается с криком, либо нащупывает ногой хлипкий шатающийся мост. А боги стоят на той стороне и смотрят на нас. Кто же дойдет? Кто сумеет перейти туманное ущелье? И люди падают, падают десятками и сотнями. Но знаешь, кто более жалок, чем погибшие? Тот, кто боится сделать этот шаг. Он стоит и ждет. Ждет годами. Ждет божественного знака. Ждет проводника. Ждет отблеска факела, который разорвет туман. А когда состарится, жалеет до самой смерти, что так и не шагнул вперед.
Гис задумался.
— А ты видишь, куда идешь? — спросила одна из сестренок.
— Хуже, чем ты, — снова улыбнулся Тулле. — У меня же только один глаз.
— Да, — вдруг сказал Гисмунд. — Да. Верно говоришь. Шаг в пропасть. Хольма, приглядишь за ними? — обратился он к женщине с замученным лицом.
— Пойдешь все-таки? — покачала она головой. — Не надо, Гис. Кто же останется из мужчин?
— Формунд!
— Он в конунговой дружине. Вдруг тоже погибнет? Кто тогда позаботится о нас?
Гис явно принял решение и не собирался слушать женские причитания. Крепко обнял сестренок и толкнул их к тётке. Девчонки разревелись в один голос, а он подхватил меч и шагнул к нам.
— Возьмете меня в хирд? Насовсем или только на этот бой!
— Да… это… там вроде бы того… собирают же бесхирдовых, — от неожиданности у меня аж язык заплетаться начал. — Там еще хёвдинг этот, как его…
— Горм Град, — спокойно досказал Тулле. — Если ты так решил, пойдем.
И ведь пошел! Пошел и не оглянулся ни на рыдающих девчонок, у которых отобрал старшего брата, ни на тетку, оставшуюся с кучей своих и чужих детей. А я… А я что? Потопал за ним вместе с Гисмундом.
Тулле продолжал спрашивать про Ульвида, иногда останавливался, крутил головой, всматривался во что-то невидимое. А мне было не по себе. Сдернули парня. Хотя он на пятой руне, опыт боевой есть и получше, чем у некоторых из рунного дома. Впрочем, нынче такие времена, что у каждого норда теперь есть этот опыт.
Ульвида мы так и не нашли, зато весть о нем принес Альрик, вернувшийся-таки с тинга. По лицу хёвдинга стекала кровь, волосы спутаны, одежда перекошена, но ран вроде бы не видно. А когда он вытер лицо, мы увидели, что его щеки избороздили глубокие царапины.
— С кошкой что ли подрался? — угрюмо спросил Вепрь. Он чесал затылок, явно размышляя, стоит ли мазать такие нестоящие раны или само зарастет.
— Или с бабой какой? — вставил Энок.
— Вот-вот, с бабой.
Альрик достал гребешок, пригладил волосы, переплел их заново, поправил одежду, цокнул, глядя на разошедшуюся ткань на верхней рубахе, еще раз стер натекшую кровь.
— Мы Ульвида искали, — сказал я. — А нашли вот его. В хирд просится.
Хёвдинг даже не взглянул на притихшего Гисмунда.
— Знаю, где Ульвид. С женой его встретился, когда от конунга уходил. Это ее рук дело.
— Значит, умер?
— Хуже. Схватился с драуграми возле дома, хотел придержать, пока люди уйдут. Потом, говорит, полыхнул силою, убил всех мертвяков, что были на площади, сказал жене, чтоб не ждала, мол, теперь быть ему чудищем, и потому он останется в городе. Будет убивать драугров, пока сам не помрет. С трудом выпроводил ее, заставил взять чьего-то дитятю, а она ж баба. Побежала из города, чтоб ребенка вызволить. Говорит, ждала его долго, искала, но так и не нашла.
— А рожу с чего тебе раскровянила?
— Так Ульвид