такое подспудное стремление к капитуляции наиболее свойственно людям, которые изо всех сил изображают твердую независимость и самым категоричным тоном заявляют о своей несгибаемости.
С учетом недавних чудесных событий и коренных перемен я пришел к выводу, что и целые города – даже величайшие из них – питают ровно такое же тайное желание. Как иначе объяснить поразительный успех графа? Очевидно, жители столицы – где-то в темной, неизведанной глубине своего сердца – жаждали его владычества над собой.
Лондон уже почти полностью под контролем Трансильванца. За столицей непременно последует страна, а со временем и вся Империя. Что ж, мне кажется, смерть только разожгла честолюбие графа.
Позднее. Мой хозяин чертовски умен и хитер. Он устроил все так, что нынешний образ жизни у него практически ничем не отличается от прежнего, который он вел в самом отдаленном уголке Восточной Европы. Он лежит в подземном склепе Башни, словно паук в центре паутины (если употребить расхожее сравнение). Его сила растет с каждым днем – с каждым часом! Правительство пало. Король хранит молчание. И никто не может воспрепятствовать возвышению нового властителя.
Но как же он питается? Откуда берет жизненную энергию? Какое-то время мне оставалось лишь гадать, поскольку в эту сторону своего странного существования хозяин меня не посвятил, справедливо полагая, что определенные вещи все еще вызывают у меня дурноту.
Правда открылась мне сегодня, вскоре после наступления сумерек.
Предназначалось ли зрелище для моих глаз? Думаю, да. Думаю, хозяин хотел, чтобы я все увидел и тогда до конца понял природу предприятия, с которым теперь неразрывно связан.
Меня поселили на самом верхнем этаже Белой башни, как можно дальше от подземных покоев графа. Почти всю свою работу я выполняю в дневное время. А потому мне было довольно легко не замечать случаи известного злоупотребления властью со стороны хозяина.
Я занимался каким-то делом в своей комнате, раздумывая, не лечь ли мне сегодня пораньше за надежно запертой на засов дубовой дверью, когда внезапно из коридора донесся звук, который я уже слышал четыре дня назад: высокий и звонкий женский смех. Впрочем, подлинного веселья в нем не было. Страх, смешанный с любопытством, на миг приковал меня к креслу. Смех повторился, после чего послышались шаги, удаляющиеся от моего порога. Поддавшись несчастливому порыву, я усилием воли стряхнул оцепенение, подкрался к двери, бесшумно ее открыл и вышел в коридор. Прямо перед собой я увидел исчезающую за углом фигуру женщины в длинном черном платье: Илеана, королева Трансильванского леса. Охваченный любопытством, я последовал за ней.
Мы спустились на этаж ниже. Илеана шла достаточно медленно, чтобы я не отставал, но достаточно быстро, чтобы расстояние между нами не сокращалось. Хитрый и тонкий расчет. Идя за ней, я вновь поймал себя на мыслях об искусстве обольщения.
Все ниже и ниже спускались мы, все дальше и дальше от света, и вот наконец подошли к запертой и заложенной засовом двери камеры.
Я притаился за углом коридора, наблюдая за Илеаной.
Она сняла с шеи железный ключ и отомкнула замок. Дверь со скрипом отворилась. Последовала жуткая тишина. Чуть погодя Илеана издала странный тихий крик, похожий на птичий. И сделала так трижды.
Из мрака выступили трое мужчин. Никого из них я не знал, но мне слишком хорошо знакома такая человеческая порода: низкие, грубые плебеи, влачащие бесцельное существование за рамками закона, – вероятно, уцелевшие представители триумвирата банд, который до пришествия графа долго правил городом.
Все трое явно были не в себе. Тихие и безмолвные, они двигались медленно и как-то механически, словно в трансе.
Илеана заперла дверь и повела загипнотизированных мужчин прочь. Куда они направлялись, представлялось вполне очевидным.
Я сделал несколько шагов. Помедлил в нерешительности. Потом все-таки пошел дальше. Перед дверью, ведущей к склепу, остановился. Снизу доносились звуки, которые я и ожидал услышать: отчаянные крики мужчин, в последнюю минуту очнувшихся от транса и осознавших, что они смотрят в кровожадные глаза того, кто стоит гораздо выше их в хищнической иерархии. Даже зная, что они дрянное отребье рода человеческого, я все равно ощутил укол сострадания к горемыкам, чья жизнь заканчивается такой вспышкой дикого ужаса.
Опять душераздирающие вопли, потом страшная тишина, а потом нечто неожиданное: смех не только графа и Илеаны, но и еще какой-то женщины, в чьем пронзительном хохоте явственно звучали нотки безумия.
Не в силах выносить отвратительные звуки, неизбежно сопровождающие процесс кровопития, я опрометью бросился прочь. Пишу эти строки, забаррикадировавшись в своей комнате. Я много думал о том, что видел и слышал сегодня. Измыслил множество оправдательных доводов, объяснений и резонов.
Безусловно, исчезновение этих людей никого не расстроит. Если мой хозяин, как я подозреваю, сделал городских преступников средством своего пропитания, Лондон без них станет только лучше. Утоляя свой голод, он также очищает столицу от наиболее зримых проявлений греха.
Но одновременно я задавался вопросом: какой смысл жизни, если в ней нет вообще никаких моральных ограничений, если в ней уничтожена красная черта между допустимым и недопустимым? Чего стоят мир и безопасность, если они достигаются единственно мечом? Насколько приемлемы подобные методы в нашем новом веке? А самое главное – к кому граф обратится за пропитанием, когда его запас преступников иссякнет?
Дневник Джонатана Харкера
9 февраля. Прошел день с тех пор, как я сбежал из плена. Один день с тех пор, как освободил Сару-Энн.
Сначала хотел поспешить прямиком в Лондон, где, похоже, находится средоточие всего этого безумия. Избавившись от тела своей тюремщицы, вымывшись, переодевшись и вновь приняв приличный вид, я покинул дом с наплечной сумкой, где лежало несколько предметов первой необходимости (включая импровизированный кол), и пешком двинулся к железнодорожной станции.
Однако, достигнув деревни, я с ужасом осознал весь масштаб стоящей передо мной задачи. За время, проведенное мной в плену, мир вокруг изменился. Сама Англия стала другой. Теперь в воздухе чувствуется нечто такое, чего не было раньше: что-то вроде усталого, боязливого смирения с новым порядком.
Я прошел через деревню со всей возможной осторожностью и направился к станции. На всем пути ловил на себе подозрительные взгляды. Знакомые мужчины и женщины отводили глаза. Двери захлопывались и ставни торопливо закрывались при моем приближении. Всколыхнулись воспоминания – о моем приближении к замку Дракулы, об испуганных крестьянах, не желавших играть никакой роли в моей истории, а хотевших лишь выжить любой ценой. Такое впечатление, подумалось мне, будто прошлое сначала вторглось в настоящее, а затем его колонизировало.
Как широко это распространилось и с какой дьявольской скоростью! Если подобное происходит здесь, в