Фёдоровича было бесконечно приятно, и это осталось в памяти на всю жизнь…
Но самым захватывающим днём на «Дяде Ване» стал, как мне кажется, день съёмки главного монолога Астрова. Монолога о лесах: «Русские леса трещат под топором…» Не забуду, как готовился Сергей Фёдорович к этому огромному монологу, каким он вдруг стал нервным, ранимым; полностью сосредоточенным на тексте, отрешившимся, абсолютно погруженным в свой мир. Он поставил условие, что этот монолог должен сниматься синхронно, то есть без последующего озвучивания. Звукозаписывающая аппаратура чутко фиксирует различные технические шумы. Для того чтобы добиться полной тишины, под тележку, на которой установлена кинокамера, чтобы она двигалась бесшумно, подкладывали фанеру, колёса даже каким-то особым составом поливали, актёрам, кто должен в этой сцене передвигаться по кадру, дали тапочки. И вот, когда всё выстроили, когда в павильоне ни шороха не слышно, Сергей Фёдорович встал перед камерой. Мы все смотрели на него. А он весь растворился в Чехове. Как же он настроился! Как преобразился во взволнованного, одержимого, мятущегося Астрова. Он до мельчайших нюансов обдумал поведение своего героя, не забыл про уже выпитую рюмку водки, помнил, что доктор Астров устал, расстроен смертью больного. И вот заходит речь о том, о чём болит его, Астрова, сердце. И всё, что накипело у него на душе, всё, что его тревожит и заботит, Сергей Фёдорович должен был выразить в этом монологе, а главное – увлечь всех присутствующих персонажей. Сейчас этот удивительный Астров начнёт заклинать нас беречь красоту жизни. Сергей Фёдорович стал как натянутая струна и сыграл свой огромный монолог целиком, блестяще, и этот единственный уникальный дубль, как я слышала, вошёл в картину.
Болеющий за Отечество, крупный художник Сергей Фёдорович Бондарчук уже в то время острее многих из нас, его современников, чувствовал пророчество Чехова, вложенное в текст Астрова: «Лесов всё меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днём земля становится всё беднее и безобразнее». Боже мой! Это же про наши дни! Ведь про сегодняшнюю экологию без содрогания думать невозможно! Чехов бил тревогу сто с лишним лет назад! И Бондарчук в 1970 году, когда о надругательстве над природой раздавались одинокие голоса писателей и публицистов, через актёрскую профессию, через исполнение монолога Астрова о лесах подал в её защиту свой голос. По-моему, он воспринял боль Чехова как предвидение грядущей трагедии и с огромной внутренней силой выразил эту боль в монологе Астрова. И сколько же было ярости, беспокойства в его глазах!
Наверное, о его глазах можно написать отдельную статью. Потому что такие выразительные глаза, как у Сергея Фёдоровича, в актёрском мире не так уж часто можно встретить. «Глаза – зеркало души», глаза, которые передают всю гамму настроений, чувств, мыслей – этим отличается актёрское искусство Бондарчука.
В 2010 году к 150-летию А. П. Чехова фильм «Дядя Ваня» показывали по разным каналам телевидения. Конечно, я пересматривала фильм, и, конечно же, возвращалась памятью к тем всего-то семи дням моего творческого единения с этим большим, непревзойденным мастером. Вот на экране уездный доктор Михаил Львович Астров. Магнетический, страдающий, прекрасный. Вот сейчас он произнесёт крылатую чеховскую фразу. И думается мне, что именно о таком, как он, Сергей Фёдорович Бондарчук – талантливый русский интеллигент-труженик – и мечтал Антон Павлович Чехов, когда написал свои бессмертные, знакомые со школьных лет каждому моему соотечественнику строки: «В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Андрей Ростоцкий,
заслуженный артист России
40 ролей в кино, среди них – в фильмах: «Они сражались за Родину», «Дни Турбиных», «Конец императора тайги», «Эскадрон гусар летучих», «Бармен из „Золотого якоря“», «Василий и Василиса», «Правда лейтенанта Климова», «Непобедимый», «Мать», «Очарованный странник», «Графиня Шереметева». Режиссёр фильмов: «Зверобой», «Мужская компания».
Свеча
Мои взаимоотношения с Сергеем Фёдоровичем начались задорно – с его звонка моему отцу и подробности про меня, что сегодня к нему приходил молодой нахал. Почему он назвал меня нахалом? Потому что я, ещё десятиклассник, явился во ВГИК поступать к нему на курс. Прежде чем выслушать с приготовленным отрывком, он посадил меня напротив: «Почему ты захотел стать актёром?» На что я ответил, что вообще-то хочу быть режиссёром, но прежде мне нужно отслужить в армии, понять глубокий смысл жизни, мир людей – наговорил всякого подобного в юношески завиральном тоне. А актёром я хочу стать, чтобы лучше понять профессию режиссёра. Вот как вы, Сергей Фёдорович – из актёров стали режиссёром. Так я первый раз с ним поговорил, после чего в нашем доме раздался тот телефонный звонок.
Но я действительно тогда так думал, родители убеждали: актёр – не профессия, это лотерея: достанется роль, не достанется – неизвестно. На их глазах актёрская невостребованность оборачивалась и драмой, и трагедией. А режиссёр – профессия стабильная, во всяком случае, так было в то время. Так что, главной моей целью была кинорежиссура.
Но в 16 лет рано нацеливаться на режиссуру – надо стучаться на актёрский факультет. Приди я, как положено, после школы – поступал бы на курс к Бабочкину. Но у мамы, в её вгиковские годы, был отрицательный опыт общения с Борисом Андреевичем. Потому я и пришёл поступать ещё старшеклассником – лишь бы попасть к Бондарчуку. Это допускалось – тогда во ВГИКе существовала практика вольных слушателей. До меня так же одновременно и в десятом классе, и на первом курсе учились две замечательные Наташи – Белохвостикова и Бондарчук. Вдобавок мне повезло: в мастерскую Бондарчука и Скобцевой объявили добор юношей. И я пошёл показываться, особо не надеясь. Сергей Фёдорович мог сказать: «Лучше в эту профессию не суйся». Но он так не сказал. Они с отцом потом беседовали обо мне, о чём конкретно – как ни крутился – не расслышал. Ну, раз я всё-таки оказался в бондарчуковской мастерской, значит, они решили мою судьбу положительно.
Учение у Бондарчука было не только школой актёрского мастерства, но и общением с крупной личностью. Я вообще считаю, что трагедия современного кинообразования – это отсутствие среди педагогов выдающихся личностей. Не хочу никого обидеть, но всё равно приходится сравнивать. Бондарчуку и моему отцу здорово повезло, потому что в годы их студенчества в институте преподавали Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко, Ромм, Козинцев, Герасимов. Перед такими личностями как не преклоняться? И нам невозможно было не преклоняться (какая всё-таки удача!) пред Сергеем Фёдоровичем. Рассказывал ли он о людях, с кем повстречался в поездках, о