как все обернулось, ко всеобщему удовольствию! бог в помощь! так рад за вас, так рад!..
(Карабарас, блиннн! В смысле «он ударил в медный таз и вскричал: карабарас!» Карабарас тебе, Марик, от Артема! В смысле остынь, не так все было, вообще ничего не было! Неужто ударить надо, медный таз ты сияющий, чтоб потускнел эмоцией?! И заткнулся!)
Он ведь, Марик, еще и мурлыкал непрестанно битловое «She loves you, yeah, yeah, yeah!» Как бы спохватываясь, «набирал в рот воды», но через секунду-другую снова мурлы-мурлы: «She loves you, yeah, yeah, yeah!»
Обрати взгляд внутрь, Марик! Ты вообще-то единственный из нас — без дамы.
Ах, да! Юдин — приверженец нетривиального-виртуального пола, секс не средство из удовольствия, а средство самопознания и познания других миров.
Короче, «присутствующие здесь дамы» были скорее в тягость, чем в непринужденность. Друганы-мужики вместе собрались в кои веки (раз в двенадцать лет!) покалякать о насущном, не отвлекаясь на пустяки. Но «пустяки»— тут как тут. И не так чтобы требовали особого внимания, однако волей-неволей…
Артем, например, тяготился… Хоть и единственный выспавшийся из всех! А значит, и у всех остальных «угнеталовка» не с недосыпа, не только с него.
Артем тяготился Натальей, тяготился Катюхой.
Они — ни словом, ни жестом.
А нужны слова? Жесты?
Наталья без слов и без жестов — Токмареву:
«Ну хва-а-ат, Тема, ну хва-а-ат! Бы-ы-ыстро утешился, суток не прошло! Наш пострел везде поспел!.. Я без осуждения, Тем! Даже с завистью. Но — с белой. Я искренне, Тем, искренне. Все благополучно разрешилось. Для всех. А то Гена рефлектировал, что ты его неправильно поймешь — по отношению ко мне, по его отношению ко мне. Дурачок, да? Важнее ведь мое отношение к нему, да? Ведь выбирает всегда женщина. Вот и твоя старая подруга (старая, старая! я ведь на год моложе?) тебя выбрала, а не ты — ее. Ванна у нее есть? Ты ванну предварительно принял? Или ограничился душем? Она не заглянула — спинку потереть?»
Катюха без слов и без жестов — Наталье, Олегу, Майе-Мае, всем:
«Твой, Наташ? Был твой! Пробросалась. Таких мужиков — днем с огнем! Дело вкуса, конечно. Одни всей душой и телом прикипают к толстомясой образине с интеллектом на уровне табуретки. (Мне ли Генку не знать! мы с ним знакомы, дорогая, еще с той поры, когда ты пешком под стол! клинья под меня подбивал… но я что, дура неразборчивая? не дура, как некоторые…) А другие выбирают настоящего мужчину, предпочитают двенадцать лет подождать, чем всю оставшуюся жизнь упрашивать. И — вот. Не виноватая я, он сам пришел… Олежек? Ты не в претензии? Гляди-ка, до чего все удачно! У тебя — Мая, к ней я — очень тепло… У меня — Тема, и вы с ним — друзья по-прежнему, не так ли? (Другое дело, что переночевала дурой-девственницей, но понимайте в меру своей испорченности. А-а-а! То-то! Поняли! В меру…)»
Забавно, что самый тесный и обоюдоприятственный контакт вдруг заискрил между Токмаревым и дивой-индианкой.
С чего бы вдруг? Майя-Мая — гомозуновская жена (гражданская, вторая мировая, пуническая, но жена). Майя-Мая и здесь-то сидит лишь потому, что — гомозуновская жена!
И на здоровье, Олежек! Разве кто против? Но у нее с другом твоим, Артемом, — искра. По праву первознакомства. Пусть шапочного (э-э… сумочного) — метро, попрошайки, финская марка-монетка (дива-индианка), капкан-«beskin» (воин-ветеран).
Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании… Мы с тобой зна-а-аем что-то, чего не знают они. Очень сближает.
Сообщнический обмен полувзглядами: «Какой-такой капкан в сумке?! Я — сторона. У меня — ни сумки, ни капкана. Ручки — вот они. Да, Мая? — Да, подтверждаю! Нету. И… не было!»
Гомозун в начальный период неестественной естественности с места в карьер забалагурил о «Доброхоте» (каждый вновь прибывающий вынужден был пройти сквозь строй сирых-убогих, сосредоточенных вокруг да около «обкомовского номера»):
— Не любите, ага, моих юродивых? Брезгуете? Спасибо на том, что капкана за пазухой не держите. А то не далее как вчера… Мне мои «гвардейцы» доложились… Шутку хотите, ребятки? «Черную»! Представляете, вчера в метро, в Питере…
Дежурное балагурство — для снятия внутреннего напряжения.
У Чепика после ночной с Гомозуном темы — «чтоб твои бандюки, Ген, от моих сирых-убогих за версту держались, понял? в наших общих интересах, понял?» — послевкусие отвратительное.
А у Гречаниновой предвкушение отвратительное — понедельник на носу, повестка… Все из-за них, из-за сирых-убогих! Сгиньте, блиннн!.. Фигушки! Мозолят глаза…
— Катюх! А возлюбить ближнего — слабо?
— Держи этих ближних от меня подальше, Оль! Я как-нибудь сама выберу ближнего, без посторонней помощи…
Хм! Двояко. Трояко. Снова сообщнический обмен полувзглядами: Артем — Мая…
Ни свет ни заря разбудил Токмарёва звонок в дверь.
Катюха, святая простота, открыла и, святая простота:
— О! Маечка! Проходи!
У Катюхи, если кто запамятовал, однокомнатная…
— Это Маечка, Тем!
Подскочить прикажете, вытянуться в струнку, светски содрогнуться, блиннн?! Лежишь абсолютно голый животом на фанере и… того-самого… правило буравчика: левой руки или правой?
Маечка, значит? Оч’ приятно! А нельзя ли предварительно — трусики?..
Вы, дамочки, может быть, пока кофе сообразите НА КУХНЕ?!
Сообразили. Мая:
— Кать, меня Олег прислал. Он на Историческом ждет… М-м… Может, мы с тобой пока кофе сообразим? НА КУХНЕ?
В общем, дива-индианка ухитрилась в кратчайшие сроки повидать Токмарева всякого — как в полном боевом облачении, так и вовсе без оного. Очень сближает. Не физически (табу! жена друга — моя сестра!), но духовно.
И еще что-то витало между ними, что-то общее. Артем попробовал продифференцировать — не нашелся. Но как бы это…
А! Вот! Вот:
После трехмесячного первобытного плутания он еще не полностью адаптировался к цивилизации. То есть, конечно, из кастрюли с чавканьем не жрал, гениталии пятерней не почесывал, в носу не ковырял, рукавом не утирался. Но внутренне еще не избавился от мира того и невольно был чуть не от мира сего.
Дива Мая — аналогично. Тоже самую чуть — не от мира сего. Еле уловимая отстраненность. Только не первобытная, а… вроде представителя сверхцивилизации, попавшего в среду младших по разуму. (И в метро, помнится, она была не вызывающе, но дистантна. И на стоянке у Балтийского, помнится… Опять же пальто красное-стильное — экий жест: нате, кому пригодится…)
Сам собой, единство на почве отторжения окружающей среды — не самая прочная веревочка, но связующая… Связующая, да.
…Все-таки, когда они двенадцать лет назад после выпускного здесь общались, действительно было понепринужденней. Без, так сказать, прекрасных дам. (Гречанинова — особая статья. Она