– Ты хочешь сказать, что между нами все будет кончено, если я поеду?
Она была потрясена и тоже чувствовала, что ее сердце готово разорваться.
– Да. Но не потому, что хочу тебя к чему-то принудить, например, остаться здесь ради меня. Я просто говорю тебе, что один раз уже такое испытал и второй раз не могу. Так не получается. В конечном итоге мы все равно проиграем. Я лучше пожелаю тебе всего хорошего и поцелую на прощание, со слезами в душе. Но лучше сейчас, чем через год или два, когда может даже появиться ребенок. Да и мои дети вряд ли безболезненно пережили бы такую потерю. Я должен думать и о них. Я люблю тебя, Чарли, и поэтому готов разрешить тебе делать то, что ты хочешь. Теперь я поехал домой, а ты все продумай и позвони, когда решишь. Я пойму... Правда пойму.
Оливер плакал. Шарлотта не могла поверить, что он сказал такое, но все-таки смысл его слов до нее дошел.
– Мне не хочется только одного – узнать о твоем решении из газет.
И, не оборачиваясь, он вышел.
Сэм еще не спал, он играл на кухне с морской свинкой. Вошел Оливер, на нем буквально лица не было.
– Привет, па, – улыбнулся было мальчик, но тут же посерьезнел. Морская свинка была забыта. – Что случилось?
– Ничего. Работы сегодня было много. Я пошел спать. Он взъерошил сыну волосы и, не сказав больше ни слова, пошел прямо к себе в комнату. Сэм с испуганным видом побежал в спальню сестры.
– С папой что-то стряслось! – сообщил он. – Он вернулся домой весь зеленый!
– Может, заболел? Ты спросил его, в чем дело?
– Он сказал, что сегодня было много работы.
– Это возможно. Оставь его в покое. Утром он, наверное, будет в порядке.
Но наутро прогноз Мел не подтвердился. Все заметили, что Олли бледен и неразговорчив. Он поздно спустился вниз и не притронулся к яичнице. Сэм многозначительно посмотрел на сестру.
– Пап, ты болен? – спросила та нарочито будничным тоном.
А Сэм, не подозревая того, попал в самую точку. Оливер аж вздрогнул, услышав его вопрос:
– Ты вчера вечером поссорился с Чарли?
– Нет, конечно, нет.
Но она так ине звонила после его отъезда, а он всю ночь не мог сомкнуть глаз. Страх потерять ее преследовал Оливера, но он слишком любил Шарлотту, чтобы цепляться за то, чего никогда не мог бы иметь.
Он поехал на работу, чувствуя себя как зомби, но вздрогнул от неожиданности, когда во второй половине дня секретарша сообщила ему, что Шарлотта ждет его в приемной. Он вдруг испытал страх перед встречей с ней, страх услышать то, что она собиралась сказать. Когда секретарша с благоговением впустила Шарлотту в кабинет, Олли почувствовал себя в ловушке и даже не поднялся – ноги у него стали ватными.
– Ты здоров? – озабоченно посмотрела на него Чарли и медленно подошла к письменному столу, глядя ему прямо в глаза. Она была бледна, но не более, чем Оливер.
– Ты уже приняла решение, не так ли?
Чарли кивнула и опустилась в кресло напротив его стола.
– Мне нужно было прийти именно сейчас. В шесть это будет в новостях. Продюсеры спектакля договорились с телекомпанией, к Рождеству меня согласились отпустить.
Рождество... Их бракосочетание... намечавшееся.
– И ты будешь играть в пьесе? Олли с трудом произносил слова.
Шарлотта медленно кивнула, напряженно вглядываясь в него:
– Я полагаю. – А потом схватила его ладони и с мольбой спросила: – Неужели ничего нельзя придумать? Неужели нельзя хоть попытаться найти компромисс? Я тебя люблю. Ничто не изменилось.
У нее был отчаявшийся вид, но переубедить Оливера не удалось.
– Возможно, пока не изменилось. Но в конечном итоге чаша переполнится. Мы станем чужими. Ты будешь жить в Нью-Йорке, играть в пьесе, вести свою жизнь. А я буду здесь, с детьми. Что это за жизнь?
– Да, будет непросто и нелегко, но стоит на это пойти. Другие люди так поступают, и ничего. Олли, клянусь тебе, я буду часто прилетать.
– Каким образом? У тебя два выходных. День лететь сюда, день обратно. И что нам останется? Ночь в аэропорту? И сколько, по-твоему, это будет продолжаться?
Он наконец поднялся, обошел стол и встал перед ней.
– Ты сделала правильный выбор. Ты, Шарлотта, талантлива. И имеешь право быть лучшей.
– Но я тебя люблю.
– Я тебя тоже. Но я не могу сделать невозможное возможным. Я уже усвоил этот урок. И очень твердо.
Раны были слишком глубоки, боль слишком сильна. Глядя на любимую женщину, он понимал, что уже потерял ее.
– Что же теперь будет?
Шарлотта выглядела надломленной и отчаявшейся.
– Поболит и перестанет. Будем жить. У тебя есть работа. У меня мои дети. Вот и будет нам утешение. В конце концов зарубцуется.
Как это было с Сарой. Тогда непрестанная мука продолжалась всего лишь год. Всего лишь... Но перспектива потерять Шарлотту казалась все же хуже, у них было столько радости, любви, столько планов, а теперь всему этому наступил конец.
– Ты говоришь об этом, как о какой-то простой вещи, Олли.
Она горестно посмотрела на него. Олли ласково взял ее ладони в свои:
– В том-то и дело, что это не просто.
Несколькими минутами позже она, заплаканная, вышла из его кабинета. Олли перед уходом домой налил себе виски.
Дома Агги и Сэм кормили ужином Алекса и смотрели по телевизору новости. Диктор как раз сообщал, что, согласно слухам, Шарлотта Сэмпсон больше не будет играть в своем сериале и отправляется в Нью-Йорк, где получила роль в пьесе на Бродвее.
Сэм на это громко засмеялся:
– Что за ерунда, а, пап? Чарли ведь не едет в Нью-Йорк. Она останется здесь, и у вас будет свадьба.
Он, улыбаясь, посмотрел на отца, и вдруг лицо у мальчика застыло. Оливер перевел остекленевший взгляд с телевизора на Сэма и отрешенно покачал головой:
– Нет, сынок, сомневаюсь. Она получила очень хорошее предложение играть в интересной пьесе. Для нее это очень важно.
Агги с Сэмом изумленно уставились на него. На кухню зашел Бенджамин и застал немую сцену, не понимая, что ее вызвало. Алекс захныкал и протянул к папе полненькие ручонки, но на этот раз, похоже, никто его не услышал.
– Па, а мы тоже вернемся в Нью-Йорк? – спросил Сэм с испугом и в то же время с надеждой, но отец покачал головой, чувствуя себя постаревшим за один день на добрую сотню лет.
– Нет, Сэм, мы не можем этого сделать. Вы все здесь учитесь, а мне надо вести дела фирмы. Я не могу ежегодно срываться и переезжать на новое место.
– Но разве ты этого не хочешь?
Сэм не понимал, что происходит, как, впрочем, и Олли.
– Хочу. Но в то же время не желаю вмешиваться в чью-либо жизнь. У нее своя жизнь, а у нас – своя.
Наступило молчание, а потом Сэм кивнул, тихонько смахнув со щеки слезинку.
– Это вроде как с мамой, да?