Беспредельная песчаная равнина под лучами восходящего солнца отливала красно-желтым отблеском. На северной стороне она прерывалась цепью холмов, а на южной — скалами, поднимавшимися стеной на высоту нескольких сот метров, и совершенно заслонявшими горизонт.
Между этими скалами и ближайшими холмами были видны шесть больших фургонов, поставленные в круг. В середине этого круга находились пятнадцать человек и пять лошадей. Но лишь десять человек были живы, остальные мертвыми лежали между колес повозок. Трех лошадей постигла та же участь. Все вокруг носило следы ужасного кровопролития.
В полукилометре от этого каравана на той же песчаной равнине расположились другие люди и лошади. Их полунагие, коричневые тела, головные уборы из перьев ясно говорили, что это индейцы, недавно напавшие на белых путешественников.
Еще при восходе солнца двести индейцев напали на проходивший караван, вполне уверенные, что захватят его сразу. Но ожидания их не оправдались, и индейцы решили окружить караван на таком расстоянии, чтобы выстрелы осажденных не достигали их. Сами же они следили за каждым жестом, каждым движением белых, наподобие длинной змеи, которая обернулась вокруг своей жертвы и готова ежесекундно задушить ее.
— Вальтер, — обратился Гамерсли к хозяину каравана, своему другу, старому техасскому фермеру, — кто это, команчи?
— Да, — ответил Вальтер на ломаном английском языке, — и притом одна из самых страшных шаек, шайка Лизарда. Наверняка он замышляет что-то против нас.
— Не попробовать ли нам прорваться через их цепь? — продолжал Франк.
— Но вы забываете, что у нас всего две лошади. Как же спасутся остальные?
— Вы правы, Вальтер, их нельзя покинуть для спасения наших жизней. Будем бороться до последней возможности, а если погибнем, то все вместе!
Не успел Гамерсли произнести эти слова, как краснокожие вскочили на коней, держа в руках луки и чем-то обмотанные стрелы. И прежде чем осажденные успели что-либо предпринять, на них со всех сторон посыпались ярко пылавшие стрелы.
Индейцы, прячась за своих лошадей, оставляя незащищенными лишь руку и ногу, приближались до расстояния, откуда стрелы попадали в цель, и вновь быстро отъезжали.
— Братья, к оружию! — скомандовал Вальтер. — Цельтесь хорошенько, чтобы не тратить даром зарядов!
Пока Вальтер распоряжался, в воздухе блеснула горящая стрела и, взвившись, как огненная ракета, упала, дымясь, шагах в двадцати от центра каравана.
Увлекшиеся краснокожие забыли всякие предосторожности и все теснее и теснее замыкали круг, пока их стрелы одна за другой не посыпались целым дождем сверкающих ракет на крыши фургонов с товарами.
Многие из дикарей падали, пронзенные пулями белых, но сейчас же их заменяли другие, из задних рядов. Вскоре над белыми полотняными крышами фургонов показались огромные клубы дыма и пламя мало-помалу распространилось по всему каравану.
Но осажденные в пылу боя не отдавали себе отчета в том, что происходит. Они принимали этот зловещий дым за пороховой. Наконец они поняли, в чем дело.
— Мы горим, братцы! — первый воскликнул Вальтер.
— Что нам делать, что нам делать? — закричали все.
— Ничего другого, — ответил Гамерсли, — как продолжать бороться до последней возможности!
НОЖ, ПИСТОЛЕТ И МЕЧ
Едва Франк произнес эти слова, как все фургоны заволок густой дым. Не имея даже воды, чтобы бороться с огнем, белые решили засыпать его песком и, вынув из фургона лопаты, деятельно принялись за работу. Но не долго они могли продолжать ее; краснокожие, ободренные своим успехом, все теснее стягивались вокруг каравана. Пришлось вновь взяться за ружья. Несмотря на сильный дым, белые хорошо видели краснокожих, бесстрашно приближавшихся к ним. Карабины, не переставая, стреляли, и земля покрывалась трупами дикарей. Но вот настал критический момент. Казалось, что краснокожие во что бы то ни стало решили победить и взять в трофей скальпы белых! Кругом все пылало и заволакивало дымом. Что было делать белым? Неужели сдаться?
Никогда! Не даром Гамерсли произнес: «Умрем как граждане свободной страны, а не по-собачьи!»
А положение белых становилось все более безнадежным. Это уже не была первоначальная борьба на расстоянии, но отчаянная, безжалостная бойня, грозившая перейти в рукопашную.
Из десяти белых ни один не был выбит из строя. Их озлобление было сильнее страха и удесятеряло силы.
Дикари вплотную окружили фургоны, влезали на колеса, старались проникнуть внутрь через малейшее отверстие. Белые заменили ружья пистолетами и, стреляя без перерыва, укладывали одного краснокожего за другим. Все время осады Франк своей храбростью и неустрашимостью воодушевлял товарищей. Сражаясь как лев, он, казалось, одновременно находился повсюду, бросаясь с отвагой на врагов. Но все было напрасно: силы были слишком неравны. Мало-помалу большинство его товарищей были убиты, и возбуждение Гамерсли сменилось отчаянием. Но и тут он не струсил, не подумал о бегстве. Гамерсли только что пронзил своим кривым ножом трех краснокожих и нетерпеливо выискивал четвертую жертву, как вдруг перед ними предстала огромная фигура Вальтера.
— Мертвая скотина! — с презрением оттолкнул он ногой труп индейца. — Франк, и с нами то же будет, если мы…
— Если мы что, Вальтер?
— Если мы не бежим, — скороговоркой и глухо проговорил тот.
— Это невозможно! — воскликнул Гамерсли.
— Нет, Франк, возможность есть. Из товарищей никого не осталось и своей гибелью мы не воскресим их. А оставшись живыми, отомстим этим негодяям. Вы видите этих двух лошадей? Идите же, Франк, скорее, пока не поздно!
Гамерсли продолжал сомневаться. Тем временем Вальтеру удалось несколько раздвинуть связанные вместе фургоны.
— Идите, Франк, скорее, — продолжал уговаривать его Вальтер. — Садитесь на лошадь и следуйте за мной. Если вам и не удастся бежать, то лучше пасть сраженным в поле, чем как барсук в капкане. Ну же, Франк! Спасение сейчас или никогда!
Почти не понимая, что он делает, молодой американец вскочил на лошадь,