разные дорогие меха, из третьего — штофы, парчи, шали турецкие. Забросав себя грудой разных вещей, горбун показался Полиньке каким-то страшным волшебником; ей пришли на ум старые сказки, и она улыбнулась и пожалела, что горбун не может превратиться в какого-нибудь красивого рыцаря.
Посреди своих сокровищ горбун так увлекся ими, что забыл на минуту и Полиньку и цель, с которою привел ее сюда. Закрыв один сундук и сев на него, горбун поставил себе на колени небольшой ящик и стал вынимать оттуда серьги, кольцы, браслеты, нитки брильянтовые. Глаза его горели не менее огромных брильянтов, которыми он любовался. Полинька подвинулась вперед, чтоб лучше рассмотреть драгоценности. Горбун опомнился. На минуту он обратил все свое внимание к лицу Полиньки и потом, как бы сравнивая, глядел то на нее, то на свои сокровища, наконец захватил судорожно горсть дорогих каменьев и протянул руку к Полиньке.
— Возьмите, возьмите! это ваше, это ваше, что вы тут видите. У меня много еще денег… они тоже ваши. А через год или два я еще столько же вам принесу. Возьмите, возьмите все!
Горбун говорил несвязно. Большие глаза его дико вращались кругом. Он бросил ящик на сундук с таким презрением, как будто он вдруг потерял для него всю цену, и кинулся на колени.
— Сжальтесь над стариком, не доведите его до сумасшествия! одно утешительное слово, один ласковый взгляд бросьте несчастному!
Полинька попятилась и в испуге глядела в комнату, из которой они пришли.
— Вы молчите? вам мало моих жертв? — спросил горбун отчаянным голосом.
— Мне ничего не нужно от вас, — сказала Полинька.
Горбун помертвел. Он, как безумный, осмотрелся кругом и поспешно начал все прятать, но, не окончив дела, схватил канделябру и вышел из комнаты, с силою захлопнув за собой и за Полинькой дверь. Он прислонился к двери и задыхающимся от злобы голосом спросил:
— Согласны?
— Нет! — твердо сказала Полинька.
Горбун дико засмеялся; но вдруг смех его неожиданно оборвался. Он весь изменился в лице и робко прислушивался, озираясь с испугом и недоумением.
— Опять она смеется! — прошептал он таинственно и долго молчал.
— Выпустите меня, ради бога, выпустите! — дрожа всем телом, сказала Полинька.
Горбун в негодовании поставил канделябру на стол и с бешенством отвечал, ломая руки:
— Кричите, разбивайте окна, но я вас не выпущу отсюда, пока вы не согласитесь быть моей женой!
Полинька вскрикнула; горбун продолжал:
— Я погублю вас, себя, Кирпичова, его жену, детей, всех! пусть все гибнут со мною! но я дорогою ценою выкуплю свои страдания!!!
И горбун заскрежетал зубами.
— Вы думаете, что вас не накажут?
— Кто? — гордо спросил горбун. Полинька молчала.
— Ну, кто? говорите же!
— Мой жених, — нерешительно произнесла Полинька.
Горбун сжал кулаки.
— Ваш жених! — возразил он бешеным и презрительным голосом: — Ха, ха, ха! вот хорошая защита за тысячу верст! Зовите его сюда, пусть он явится. Я с ним поговорю!!! Ваш жених? а я? разве я тоже не ваш жених? не гожусь вам в женихи? Я вас люблю, я богат. Мне жаль вас: вы погибнете от своего упрямства. Сегодня вы меня презираете, отворачиваетесь от меня, завтра, может быть, вы и ваши друзья будут стоять передо мною на коленях, но я буду тверд. Я только на одном условии соглашусь.
— На каком условии? чего вы хотите от меня? — перебила его Полинька в совершенном отчаянии.
— Чтобы вы согласились быть моей женой! Вот вам бумага и перо. (Горбун указал на небольшой стол, где было все нужное для письма.) Извольте написать вашему жениху, что вы берете свое слово назад и выходите за меня замуж.
— Никогда, никогда! — воскликнула Полинька, вся покраснев от негодования.
Горбун пожал плечами.
— Хорошо, вы этого не сделаете, но я вас буду держать у себя, пока не придут ко мне за вами. Соседи ваши узнают. Вам житья не будет от их языков. Все равно ваш жених будет знать, что вы пробыли у меня несколько дней! а?.. хе, хе, хе!
И горбун тихо засмеялся и начал потирать руками.
Полинька не верила своим ушам. Ей живо представились лица всех соседей и соседок, искоса поглядывающих на нее; а Каютин? может быть, и он поверит! — и Полинька горько заплакала.
— Вы не смеете меня удержать! — сказала она. — Выпустите меня! я хочу идти домой.
— Напрасно вы плачете: я глух к вашим слезам; я так много выстрадал, так много вынес унижения, что ваши детские слезы не тронут меня.
— Я пойду всюду сама, я везде буду просить на вас, что вы лжец, что вы меня силою держали у себя! — заливаясь слезами, говорила Полинька.
Горбун смеялся.
— О, я этого не боюсь! я богат, и жалобу бедной девушки всякий скорей припишет желанию принудить меня жениться на вас…
— Я этого не хочу, не хочу! слышите ли вы? — с сердцем закричала Полинька. — Клянусь вам, я скорей лишу себя жизни!
— Я стар, я умнее вас, я имею, деньги и покровителей, — продолжал горбун. — Да первый ваш друг, Надежда Сергеевна, да она, если я захочу, будет называть меня своим спасителем… Да, впрочем, что с вами говорить!! вы дитя, а не женщина! — с жалостью заметил горбун. — Завтра я приду за ответом, — прибавил он спокойнее. — Посидите, подумайте!
И он поклонился и пошел к двери. Полинька, как бы потеряв всякую надежду на спасение, предалась совершенному отчаянию. Она упала на диван и в штофных подушках старалась заглушить свои рыдания. Горбун остановился; при каждом рыдании Полиньки лицо его выражало страшное мучение, он тоскливо мялся на месте и ломал себе пальцы так, что они хрустели. Наконец он схватил себя за грудь и в изнеможении опустился на стул. Полинька продолжала плакать… Горбун встал и тихонько подошел к ней… Казалось, он хотел говорить, умолять ее успокоиться; но в ту же минуту волосы на голове метавшейся Полиньки распустились и роскошной завесой покрыли ее лицо, как бы для того, чтоб горбун не видал на нем слез. Горбун вздрогнул; он долго и жадно смотрел на роскошные волосы Полиньки, наконец, махнул рукой и выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь с такою силою, что свечи в канделябре погасли; уцелела только одна после долгой борьбы с ветром, ворвавшимся в комнату, и уныло горела, бросая слабый свет на картины, которых мрачные лица выдавались из рам, как будто с любопытством прислушиваясь к горьким, мучительным стонам беззащитной девушки.
Глава VI
Поиски
Не слыша ног под собой, мучимый неотступной мыслью: «Полиньки нет! Полинька пропала! что с ней будет?