Читать интересную книгу Молот ведьм - Константин Образцов

Надежда Петровна замялась.

— Так это…спит он.

Альтера остановилась.

— Вот как? Чего это вдруг? А ну, пойдем, глянем.

Петровна открыла деревянную дверь с облупившейся краской. За ней, в бывшей врачебной приемной, располагалось жилище: два спальных места вдоль стен, покосившийся, с треснувшими стеклами шкаф, стол у окна, на котором стояла большая кастрюля с торчащей в остывшем вязком месиве ложкой, и большой запыленный стакан с поникшей белой гвоздикой.

— Ну надо ведь, даже цветы! — хмыкнула Альтера.

Надежда Петровна хихикнула, прикрывшись ладошкой.

— Ефрейтор вчера притащил. Он у меня романтичный!

Сам романтичный Ефрейтор лохматой, бесформенной тушей лежал на продавленном низком диване и тихо храпел, источая кислую вонь. Валерия покачала головой и уже повернулась, но заметила в ближнем от двери углу большую кучу тряпья. Она посветила фонариком. Блеснули металлические круглые пуговицы на темном коротком пальто. Альтера подошла, брезгливо поддела ворох носком сапога: кроме пальто на полу были свалены добротная теплая куртка, две пары немного испачканных джинсов, свитер, новый пиджак, две рубашки, белье, ботинки и высокие сапоги на шнуровке.

— Это откуда такое?

Глазки Петровны тревожно забегали.

— Это вещи. На распределение. Поделить еще не успела.

— Не юли, — строго сказала Альтера. — Уж точно не на помойке нашли, я же вижу. Приходил кто?

— Вчера ночью, — заторопилась с рассказом Петровна. — Два мужика, одеты прилично, но оба пьяные в дым. Забрались через заднюю дверь, и по лестнице вверх. А мы же на ночь железные листы возле входов кладем завсегда, вот и услышали, как загремело. Баклан на дежурстве был, поднял мужика моего. Что было делать? Ефрейтор с Бакланом их и уговорили. Одежда вон какая хорошая, а еще денег немного, кольцо золотое, два телефона дорогих, да и сами: один, правда, тощий, так, для бульона, зато другой почитай, что под центнер весом. Он Баклану успел голову расшибить, пришлось спать отправить, чтоб оклемался, а Ефрейтор один их всю ночь…того…а потом еще день не спал, вот и притомился маленько.

Альтера покачала головой.

— Ты с этим поосторожней, Петровна. И телефоны тех мужиков не вздумай включать — их искать будут.

— Ой, да мы продали их уже! А искать — так пусть ищут себе на здоровье, уже не найдут, Ефрейтор же не даром ночь не спал, тесаком махал до пота, а днем пошел телефоны сдавать, пока бабы наши плов варили. Мы ж порядок знаем, госпожа Альтера, ученые: кто днем сюда придет, привечаем, проводим, покажем все, ну а ночью…

Надежда Петровна развела руками. Альтера посмотрела на большую кастрюлю с ложкой, поморщилась и вышла из комнаты.

— Ладно, Петровна. Ребенок где?

В дальнем конце коридора, у лунного камня окна, напротив узкой лестницы вниз, была еще одна дверь. Надежда Петровна завозилась с ключом. За дверью открылась каморка без окон; фонари рассеяли тьму, освещая сваленный хлам. Посредине неровно стояла детская коляска с погнутыми рамами, в ней смутно белел запелёнатый сверток.

— Я ему пеленки сменила, — зашептала Надежда Петровна, — и молочной смеси дала, час назад, чтобы уснул, все, как Вы говорили. Тихий малец, хороший. Не то, что прошлый раз был, натерпелись.

Альтера молча смотрела. Ребенок спал, как спят только дети, тем сном, который недоступен взрослым и сами воспоминания о котором улетучиваются под грузом забот и тягот прожитых лет. Валерия не спала спокойно уже больше тридцати лет, и точно знала, что не будет так спать никогда. Она одно время оставляла младенцев на два-три дня у себя, но потом не выдержала. Были вещи, которые даже после тридцати с лишним лет превышали то, что она могла вынести.

— Хорошо, — сказала Альтера и закрыла дверь кладовой.

Если на втором этаже темноту чуть рассеивал свет ночных улиц, то на первом тьма походила на океанские воды, на километровые глубины которых никогда не проникнет луч света. Окна здесь были заколочены наглухо, а коридоры завалены сломанной мебелью, брошенной при переезде или снесенной бродягами вниз за ненадобностью. Никто не пробрался бы через эти громоздкие баррикады не только во мраке, но и при свете белого дня; но сегодня путь был загодя расчищен, завалы разобраны и в сторону входа в подземные ярусы Виллы вела узкая тропка между угрожающе накренившихся, прижавшихся к стенам столов, стульев, носилок и коек.

Теперь ключи достала Альтера. Надежда Петровна послушно ждала позади, поправляя съезжавшую с плеча сумку.

В подвале их встретило дрожащее марево огненного полумрака. Толстые низкие свечи пылали вдоль серых некрашеных стен, на которых дрожали резкие дикие тени. Альтера, чуть пригибаясь, пошла по подвальному коридору. Из-за приоткрытых дверей и решеток несло плесенью и сгнившей водой. Надежда Петровна, пыхтя, ковыляла следом. Они свернули за угол и встали у большой железной двери из двух створок, похожей на крепостные ворота. Коридор уходил дальше, сужался, делался ниже, пока, потерявшись во тьме, не упирался в устье широкой дренажной трубы.

Дверь отворилась с натужным, простуженным скрипом. Они ступили в квадратный приземистый зал. Альтера думала, что когда-то здесь была прачечная, но стиральные агрегаты прошедших времен давно и бесследно исчезли, только отверстия ржавых труб высовывались из пола и стен, а у дальнего края виднелась прямоугольная яма глубиной в человеческий рост, похожая на пересохший бассейн.

Альтера огляделась. Отряженные сюда своей комендантшей Люська, Варвара и Яна потрудились исправно. Стены подвала были тщательно задрапированы черным и красным, а потертые полотнища для затемнения окон в лекционных залах и тяжелые, плюшевые занавесы из какого-то умершего от старости театра тщательно вычищены от пыли и пятен. Пол в центре зала покрывали ковры, с местами вытертым, но еще толстым и теплым ворсом; выцветшие узоры сплетались в странные мандалы. Вдоль стен, отодвинутые от драпировки, на сером неровном цементе горели во множестве длинные, толстые свечи, словно причудливой формы грибы с острым злым пламенем вместо шляпки. По левую руку стоял накрытый черным тюлем низкий, широкий алтарь. Правее и дальше него в раскаленной оцинкованной бочке негромко гудел огонь, и багровые отсветы трепетали на потрескавшемся потолке, как потусторонние лампы; рядом аккуратно лежали запасные торфяные брикеты, а на толстую решетку над пылающим кратером бочки был водружен большой эмалированный бак, похожий на те, в которых когда-то хозяйки по выходным кипятили белье. Бак накрывала железная крышка, на ней предусмотрительно положили прихватку — толстую рукавицу с обгоревшими дырами, из которых лез лохматый ватин. Наверху, в потолке, чернела неровным квадратом дыра вытяжной вентиляции. Торфяной дым послушно втягивался в нее серой струйкой. На ковре полукругом, развернутым к алтарю, лежало восемь подушек в одинаковых красных чехлах. Альтера прошла по ковру, подняла одну из подушек и отбросила в угол; потом взялась за теплую рукавицу, приоткрыла крышку котла: вода пузырилась, пар вырвался вверх густым облаком и разметался, разорванный горячим маревом горящих свечей. Надежда Петровна, волнуясь, топталась у двери; три женщины копошились за алтарем, поправляя провисшую черную ткань, скрывавшую еще одну дверь, из которой, когда пробьет час, появится госпожа Прима. Они увидели вошедших, вскочили, построились в ряд и испуганно поклонились. Альтера еще раз осмотрела зал и кивнула:

— Хорошо. Можете идти.

За спиной выдохнула Надежда Петровна. Хмурая Варвара нагнула короткостриженую голову и вышла, засунув татуированные, мозолистые кисти рук в карманы широких рабочих штанов; неопределенного возраста, немытая, засаленная Люська моргнула выпученными, скошенными к носу глазами, опять поклонилась и поспешила следом. Молоденькая придурковатая Яна, нацепившая поверх грязного платья белый заштопанный фартук, хихикнула, непочтительно подмигнула Валерии и выбежала в раскрытые двери, пританцовывая и бормоча. Надежда Петровна проводила ее неодобрительным взглядом.

— Дурная она, — произнесла Петровна извиняющимся тоном. — Вы не серчайте, знаете ведь…

— Знаю, — ответила Альтера.

Она подумала, что Яне по прозвищу Полька, белобрысой, хорошенькой и фигуристой воспитаннице интерната для умственно отсталых детей, Терция могла бы найти иное применение, нежели гнить в заброшенном, отсыревшем и темном здании бывшей больницы, но знала, что это невозможно: никто из обитателей Виллы, посвященных в ее мрачные тайны, не мог покинуть это место иначе, как через смерть. Таково было условие договора. Точнее, одно из условий.

Четыре года назад гордая собой Прима собрала их — Альтеру, Терцию, Керу — и сообщила, что получила от Бабушки очередное свое откровенье. У них теперь будет постоянное место для ассамблей, и не нужно бродить по подвалам умерших заводов, руинам домов в центре города и пустующим деревням, где однажды пришлось отбиваться от стаи бродячих собак. Альтера подумала было, что подруга все же решилась проводить шабаши в крипте, над могилой старухи, но нет. В крипту Прима не допускала: это было ее святилище, о котором знали только она сама и Альтера, хранившая, в знак особого расположения, запасные ключи от подвальных дверей. Речь в откровении шла о Вилле Боргезе. Они пришли сюда ночью, вчетвером, но дом уже не был пустым: здесь жило с десяток бродяг под предводительством тогдашнего коменданта Бабана, хмурого, бородатого мужика, по слухам, когда-то солдата, в свое время повидавшего виды. Переговоры были короткими: обитатели Виллы признали власть ковена, осознав свои выгоды и последствия несогласия. Условия заключенного договора соблюдались неукоснительно: бродяги поддерживали на Вилле порядок, охраняли подвал от чужих, помогали, служили, чем были способны, выполняя разные поручения, а ковен помогал им деньгами и гарантировал неприкосновенность жилища. Через год Бабан умер, перерезав себе глотку осколком стекла, и его место заняла Надежда Петровна, сколотившая здесь свой маленький, жуткий конклав.