Вчера, например, Лялю осенила идея пойти на межу Веренчанки и соседнего села Киселева, искать остатки крепости, построенной еще во времена печенегов.
В Веренчанке погода соответствовала прогулке — не жарко, в небе ни облачка, — но когда подошли к готару, налетел порывистый степной ветер и так похолодало, что кое у кого посинели носы.
Данко тотчас снял с себя пиджак и накинул его на плечи Дарке.
— Даня, — Ляле не понравилась галантность брата, тем более что Стефко пошел без пиджака и ей предстоял выбор: воспользоваться пиджаком Костика, к которому она испытывала физическое отвращение, или стучать зубами, — не забывай, что три года назад у тебя было воспаление легких.
В ответ Данко настоят, чтобы Дарка надела пиджак.
Девушка просунула руки в рукава, и ей показалось, что это сам Данко обнял ее. Верно, и Данко о чем-то подумал: он так взглянул на Дарку, что она от смущения опустила глаза.
Позже, когда возвращались в село, он словно между прочим сказал:
— Ты знаешь, на Востоке, позабыл, где именно, существует поверие, что вместе с одеждой человеку передается и частичка души. Понимаешь, что произошло? Ты сегодня взяла частицу моей души, а сейчас я возьму частичку твоей… Что ты на это скажешь?
«Я хотела бы… чтобы это было не поверием, а явью, чтоб с сегодняшнего дня ты и впрямь отдал мне часть своей души и взял всю мою».
Орыська своим лисьим носом пронюхала, что Данко теплее относится к Дарке, и мучила подругу, требуя признаний. Пишет ли ей Данко любовные записочки? Приносит ли цветы? Играет ли серенады у нее под окнами, когда все укладываются спать?
Дарка с достоинством отвергла все. Неужели Орыська считает Данка таким ограниченным? Зачем писать, если они и так каждый день видятся? Для чего приносить цветы, если у нее под окнами целое море этого добра? Зачем, словно вору, пробираться ночью под окна, если можно поиграть на скрипке и днем?
— Если все это так, значит, ты для него ничто, — вынесла приговор Орыська.
Дарку совершенно не задела Орыськина бестактность. Она просто не поверила этой лисе. У нее было достаточно оснований предполагать другое. Как она могла быть для Данка «ничем», если они обменялись душами? Орыська просто мстит подруге за то, что ей не удалось поймать Данка в свои сети, вот и все!
Папа все откладывал поездку в Черновицы для подыскания новой «станции». И вдруг в один прекрасный день вопрос был решен на месте, в Веренчанке. К матери неожиданно приехала погостить ее старая приятельница, еще по семинарии. Мама, как это обычно водится между подругами, поделилась с пани Фрозей своими горестями, и та решила, что Дарке лучше всего жить у ее матери на Домнике. Старушка живет одна в собственном домике, и девочка будет там как у Христа за пазухой. Правда, далековато от гимназии, но зато какой воздух! Впору не дышать, а пить, как молоко!
Мама давно знала эту семью и была спокойна за дочку. Отдавала свое дитя в заботливые руки.
Понятно, теперь мама была рада, что Дарка настояла на своем и отказалась от «станции» у Дуток. В жизни нет ничего плохого, что позже не обернется хорошим.
Бабушка, позабыв, как воевала с внучкой, теперь расхваливала Даркину сметливость. Как хорошо, что девочка догадалась забрать от Дуток свою подушку!
Данко, узнав, что Дарка будет жить на Домнике, тоже очень обрадовался. На Домнике жил и он.
— Держись теперь, отныне ты попадешь под мой контроль. Не бойся, я каждый день буду забегать к тебе, проверять, как ты готовишь уроки…
Конечно, Данко шутил, но такие шутки благодатной росой падали на Даркино сердце. Теперь и Данко признался, что тоже недолюбливал Лидку.
— Языкаста, бестактна и глупа, как сапог. И потом я вообще не люблю, когда бесцеремонно вмешиваются в мои личные дела.
Как ничего нельзя знать наперед! В начале каникул Дарка не ждала от них ничего хорошего, а тем временем эти неполные шестьдесят дней были сотканы из сплошной радости. Если и возникали тени, то они еще ярче оттеняли свет.
Даже Ляля, которая вначале держалась Орыськи (та ловко пустила пыль в глаза рассказами о жизни в Гицах), теперь решительно перекочевала на Даркину сторону.
Софийка и Орыська последнее время были целиком поглощены заготовкой маринадов и варенья на зиму. Улянычу приходилось за компанию сидеть с ними дома. Пражский и Костик тоже реже заглядывали в клуб, говоря, что не могут примириться с тем, что на их долю приходится по половинке девушки. Так что «братия», в сущности, состояла из четырех человек — Ляли, Стефка, Дарки и Данка.
Эта четверка не пускалась в дальние странствия, но Ляля и без того умела находить для прогулок интересные места».
Сегодня они собрались с кувшинчиками за ежевикой, которой, если верить Ляле, в лесу больше, чем листьев. Как и следовало ожидать, ягод оказалось очень мало (их собрали еще с утра), зато Ляля «открыла» живописные кусты шиповника с пурпурными кораллами, продолговатыми, словно миниатюрные вазы. Девушка тут же припомнила, что из шиповника приготовляют чудесное вино и мармелад, и тотчас приказала кавалерам обобрать все до единой ягодки. Стефко покорно принялся за работу и не бросал, хотя из пальцев сочилась кровь, а Данко совсем отказался от этого «колючего дела». Он уселся на пригорке и иронически поглядывал, как Стефко при каждом уколе высасывает кровь из пальцев.
Наконец Данку надоело это зрелище. Он взял Дарку под руку и медленно, чтобы не оставлять далеко позади тех двоих, побрел с нею в село.
Подойдя к железнодорожной станции, они услышали звуки рояля. Данко, прислушиваясь, остановился. В городе, где из стольких окон доносятся звуки музыки, Данко не обратил бы на это внимания, но здесь, в тишине сельского вечера, музыка поражала. Данко слушал, застыв на месте, и эта его отрешенность от окружающего мира напугала Дарку. Она представила себе, какие нежелательные для нее. воспоминания могут вызвать у Данка звуки рояля.
Из кустов выскочила Ляля, знаками подзывая их к себе. Должно быть, Ляля и Стефко решили идти в село не со стороны станции, а по тропке, мимо пруда.
— Данко, Ляля хочет, чтобы мы вернулись…
Он встрепенулся, словно его разбудили. И вдруг Дарка поняла такую простую и такую важную для ее душевного спокойствия вещь — Данко любит не Лучику, а ее музыкальность. Будь дочка префекта так же мало музыкальна, как она, Дарка, он бы и не взглянул в ее сторону!
Радость была так велика, что Дарка оставила Данка, бросилась Ляле на шею и поцеловала за ушком.
— Что случилось?
— Ничего… Мне вдруг стало очень легко на сердце…
Но вскоре произошло событие, в корне изменившее жизнь «братии».
Через два дня после похода за ежевикой без всякого предупреждения или хотя бы намека на него Ляля появилась в клубе с незнакомым мужчиной. Это был упитанный, розовый блондин с пухлыми губами и чуть ли не женской грудью. Такие люди в детстве всем очень нравятся, потому что похожи на девочек, а в зрелом возрасте они смешны. Незнакомец, одетый не по здешней моде, близоруко щурился.
— Знакомьтесь, — заговорила Ляля по-немецки, — это друг нашей семьи — господин Альфред Шнайдер из Вены.
Шнайдер неуклюже поклонился и еще раз назвал свою фамилию.
Уляныч довольно невежливо для хозяина нахмурился и тем самым выразил настроение всех присутствующих. На кой черт Ляля привела к ним этого рыжего Шнайдера? И как теперь быть? Переводить ему каждое сказанное слово?
Все сразу почувствовали себя скованными присутствием чужого человека. Можно было расходиться по домам, хорошее настроение развеялось, как дым.
Впрочем, Уляныча осенила счастливая мысль спросить Лялю, понимает ли господин по-украински.
— Ни слова, — ответила Ляля, приветливо кивая Альфреду.
— Так бы и сказали сразу, — повеселел Дмитро.
А Костик, обращаясь к гостю, вежливо заговорил:
— Приехал ты, а мы будем вести себя так, словно тебя и нет среди нас! Согласен?
Альфред взглядом попросил Лялю перевести слова Костика.
— Господин Костик говорит, что рад приветствовать вас в наших краях. Он надеется, что вы вскоре изучите наш язык…