Хорошо зная их натуры, я не находила удивительным, что в весьма короткое время Лейстер уговорил Эссекса поехать с ним к королеве.
Конечно, я было обижена, что не смогла присутствовать на этой презентации. Тогда бы я увидела, как ястребиные глаза королевы рассматривают моего сына, и наслаждалась бы произведенным эффектом.
Но мне пришлось выслушать новости из чужих уст.
Их рассказала мне Пенелопа.
– Конечно, мы все волновались: ведь в первую очередь она должна была вспомнить, что он – твой сын.
– И она все еще так же ненавидит меня? Пенелопа не ответила. Она не хотела огорчать меня.
– Был момент, когда она, казалось, пребывала в растерянности. Лейстер, весь воплощенное очарование, сказал: «Мадам, я бы просил оказать мне милость и позволить представить Вам моего приемного сына, графа Эссекса». Она взглянула на него и промолчала. Я думала, что сейчас она разразится тирадой, но этого не случилось.
– Тирадой… против Волчицы.
– Затем вошел Эссекс. Он высок, а ко всему еще и высокомерен на вид… и эта сутулость ему вполне к лицу. Я знаю его отношение к женщинам: мягкое, обходительное… по крайней мере, мы с вами знаем, миледи, что женщины ему нравятся. А королева – женщина. И между ними будто искра промелькнула. Я и прежде видела это – между нею и ее будущими фаворитами. Она протянула руку, и он поцеловал ее. Она улыбнулась, проговорив: «Твой отец был преданным слугой… я сожалею о его смерти. Слишком рано…», усадила его возле себя и стала расспрашивать его о провинции.
– А он? Был ли он любезен с нею?
– Он был очарован ею. Ты же знаешь ее. Можно ненавидеть ее за минуту до встречи, тайно…
– Это и должно держаться в тайне, – добавила я.
– …конечно, если ты умен. Но даже ненавидя ее, при встрече с нею нельзя не признать ее величия. Эссекс также почувствовал это. Его высокомерие слетело с него. Он будто влюбился в нее. Этого она и ждет от всех мужчин, но Эссекс не будет притворяться, как прочие, ты знаешь его. Так что с ним это было на самом деле. Я сказала:
– Итак, твой брат, похоже, попал в интимный круг королевы.
– Может быть, – задумчиво произнесла Пенелопа. – Он слишком юн, но, чем старше становится королева, тем более она предпочитает молодых.
– Но это в самом деле странно. Ведь он – сын женщины, которую она ненавидит более всего на свете.
– Он слишком красив, и это поможет ему преодолеть многие обстоятельства, – ответила Пенелопа. – Однако это в ее манере.
Я почувствовала, как холодный ужас охватывает меня. Она отберет у меня и сына. Знает ли она, как сильно я люблю его?
Но он не станет покорно подчиняться, как Лейстер. Он будет защищать меня. Он не позволит оскорбить моего имени, и в его присутствии она не сможет больше называть меня кличкой.
Следуя указаниям Лейстера, Эссекс произвел хорошее впечатление на королеву, и теперь она повернется от дерзкого Рейли к моему сыну. Он был отличен от других, и она не могла этого не заметить: молодой, открытый, честный.
О, сын мой любимый, думала я, неужели я сама позволила Лейстеру завлечь тебя в Ее паутину?
Погруженная в свои думы и дела, отстраненная от двора, я все же ясно понимала, что происходит в стране, а над нею собирались тучи.
В течение многих лет я слышала про угрозы со стороны королевы Шотландии и испанцев. Я уже привыкла к этим фактам жизни. Это, думаю я, относилось и к большинству народа, однако в умах королевы и Роберта эти угрозы были реальны и близки.
Ссылка моя разъедала мне сердце, в особенности оттого, что теперь и Эссекс был там, при дворе. Я не желала благосклонности королевы, я просто желала быть там, видеть все самой и принимать участие в этой блестящей, бурной жизни. Я уже не была удовлетворена своим выездом, своими домами, которые были лучше, чем у королевы, когда я узнавала о событиях при дворе лишь от других. Ее месть мне попала в самое уязвимое место: она была болезненна.
Лейстер часто говорил о королеве Шотландской. Он старался одновременно и заслужить ее доверие, и избежать ее. «Пока она жива, – сказал он, – не будет мира ни для меня, ни для Елизаветы». Он боялся, что однажды один из заговоров в пользу Марии удастся, и приверженцы Елизаветы будут, мягко говоря, непопулярны у новой королевы. И он будет среди тех, кого уберут от власти. А когда он будет лишен и власти, и богатства, – ему прямой путь в Тауэр. Оттуда он выберется лишь в случае своей казни.
Однажды мы лежали в постели и разговаривали. Он расслабился, забыл об осторожности и сказал, что посоветовал Елизавете удушить Марию или, еще лучше, отравить.
– Есть яды, – продолжал он, – которые почти не оставляют следов. Было бы благом для страны, если бы Марии здесь не было. Пока она есть – всегда будет существовать опасность. Один из заговоров, несмотря на наши усилия, может оказаться успешным.
«Яд! – подумала я. Он не оставляет следов… или не оставляет по прошествии времени до начала расследования».
Да, меня преследовали факты из Трактата.
Я иногда представляла, как королева говорит Роберту наедине:
– Ты слишком поспешил с женитьбой, Роберт. Если бы ты был терпелив, я бы вышла за тебя замуж.
Она могла бы сделать это. Она могла свободно теперь говорить о браке с мужчиной, который заведомо не свободен. Я видела, как она упрекает его:
– Женившись на Волчице, ты потерял корону, Роберт. Если бы не она, я бы вышла теперь за тебя. Я бы сделала тебя королем. Как эффектно выглядела бы корона на твоих седеющих кудрях.
И тогда я не могла не думать об Эми Робсарт.
Когда я проезжала Корнбери, я увидела Камнор Плэйс. Я не стала останавливаться там: это вызвало бы слухи. Но мне хотелось взглянуть на лестницу, с которой якобы упала Эми. Она снилась мне, эта лестница, и иногда, когда мне предстояло спуститься по длинному пролету, я инстинктивно оглядывалась через плечо.
Я уже упоминала о всегдашней угрозе, исходящей от испанцев и королевы Шотландской. В это время ходили тревожные слухи, что Филип Испанский строит большую флотилию кораблей, с которой он намерен атаковать Англию. Англия срочно взялась за свои доки; деятели вроде Дрейка, Рейли, Говарда Эффингэмского и Фробишера жужжали над королевой, будто шмели, с настойчивыми советами готовиться к войне с испанцами.
Лейстер сказал, что он ждет, как однажды испанцы пойдут войной, вот почему королева считала нидерландскую кампанию столь важной.
Я знала, что после смерти д'Анжу и Уильяма Оранского из Нидерландов приезжали делегации, предлагали Англии свою корону, если она защитит их. Она не торопилась принять корону Нидерландов, не желала расширять свою ответственность, к тому же она представляла, какой будет реакция Испании, если она примет предложение: они воспримут это как акт развязки войны. Но это не означало, что Елизавета не станет посылать деньги в Нидерланды, а также и людей воевать против нашествия испанцев.