Читать интересную книгу Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.] - Эдуард Фикер

— Простите, я в самом деле не помешал? — тихо спросил он.

— Пройдите, товарищ, — приветствовала его Таня Врабцова. — Собственно, мы вас ждем. Я — Врабцова. Это — товарищ Поган, а это — Луцек. А это — наш издательский юрисконсульт доктор Ронбек.

Экснер представился и сел у «взлетной полосы» спиной к окну.

— Кофе? — спросила Таня.

— Если можно.

— Разумеется. — И она распорядилась насчет кофе.

Капитан Экснер осматривался и молчал. Ронбек уселся поудобнее, предвкушая интересный разговор. Луцек весь напрягся, словно собирался ринуться в драку. Поган сгорбился, глаза его за стеклами очков были почти закрыты.

— Значит, вы уже говорили об этом, — сказал Михал Экснер.

— В той квартире что-нибудь пропало? — спросила Таня Врабцова.

— В какой?

— Этого, как его… — она заглянула в репортаж, — Рамбоусека.

— Мы пока не знаем, — произнес капитан Экснер медленно. — Пока не знаем, пропало ли там что… Тут, пожалуй, дело не совсем в краже, товарищ главный редактор. Видите ли…

— А в чем же?

— Скорее, — капитан Экснер потер кончик носа, — скорее, в убийстве. Так-то вот.

79

Все онемели, даже доктор Ронбек. А Таня Врабцова побледнела как полотно и забыла все свои энергичные словечки, какими привыкла решать сложные ситуации. Капитану Экснеру, видимо, было неловко, что он так их озадачил.

— С вашего разрешения, товарищ главный редактор, — он протянул руку, — я бы хотел взглянуть на фотографии и на репортаж.

Таня молча подала ему то и другое.

Он улыбнулся Рихарду Погану.

— С удовольствием читаю ваши статьи. Пожалуй, у нас нет репортера лучше. Насколько я могу судить…

Поган попытался улыбнуться.

Секретарша принесла кофе. Экснер поблагодарил и углубился в чтение. Просмотрел фотографии.

— У вас есть негативы? — спросил он Луцека.

— Конечно.

— Все это на одной пленке? Я имею в виду разгром в квартире.

— Да.

— Не дадите ли мне ее на время?

— Разумеется. Сейчас?

— Сейчас, если она вам не нужна.

— Так я сбегаю… — Луцек вопросительно взглянул на Таню Врабцову.

Та беспомощно пожала плечами.

— Пожалуйста, — сказал Экснер. — А я пока прочитаю. Он неторопливо читал, пил кофе. Это был рассказ об Опольне и о живущем там человеке огромного таланта, создающем поразительные скульптуры и яркие, красочные полотна.

— У вас есть второй экземпляр?

— Конечно, — кивнул Рихард Поган. — Вон там, на столе. — Он привстал.

— Не спешите, время есть. Возьмем перед уходом… По-моему, написано здорово.

— Завтра это должно было уйти в типографию, — напомнил Поган.

— Погоди, погоди, — остановила его Таня. — Товарищ нам скажет, можно ли…

— Что? — спросил Михал Экснер.

— Можно ли печатать этот материал.

— Я не хотел бы вмешиваться в ваши дела, — извиняющимся тоном проговорил капитан Экснер, — но там, вероятно, надо упомянуть… что этот человек скончался трагически и внезапно, что репортаж, собственно, посмертный…

Таня Врабцова решительно кивнула.

Вернулся Луцек с негативами. Капитан Экснер бегло просмотрел пленку на свет и сунул ее в карман.

— Дать вам расписку?

— Нет. Наверно, это ни к чему…

— Отлично. Ну что ж, товарищи, пойдемте побеседуем. И будьте любезны, захватите копию репортажа.

Экснер поблагодарил за кофе и попрощался с Таней Врабцовой. Доктор Ронбек не только вышел с ними в коридор, но даже спустился этажом ниже. У дверей его кабинета они сердечно пожали друг другу руки, и теперь Вацлав Ронбек мог прогуляться по коридорам, рассказывая своим звучным голосом о том, что Поган с Луцеком влипли в историю с убийством, да так, что вид у них сейчас весьма бледный.

— И это все потому, — добавлял он, — что считают, будто журналистам все дозволено. Ха-ха.

Они вышли из издательства и остановились на тротуаре. Экснер огляделся по сторонам.

— Ну, куда теперь?

— Ближе всего к «Пиаристам», — сказал фоторепортер Луцек.

— И готовят там неплохо. По крайней мере раньше там можно было поесть вполне прилично, — согласился Экснер. — И час вполне подходящий, чтоб пообедать да поболтать.

80

Они заказали обед. Экснер, как обычно, прибавил забот шеф-повару, потому что бифштекс заказал без яйца, но попросил, чтобы его обложили печенкой по-английски.

— Завтрак у меня был крайне скудный и не очень вкусный, — объяснил он своим спутникам. — Не взять ли нам по стаканчику сухого вина, если у них найдется каберне?

Поган и Луцек сочли, что им тоже не повредит.

— Так вот, — начал капитан Экснер, чью жизнеспособность подогревало сознание, что в кои-то веки можно как следует поесть, — считайте этот предварительный допрос дружеской беседой. Все, что мы сейчас обсудим, вы после обеда повторите для протокола на Бартоломейской улице. Там вас будет ждать надпоручик Вонек. Стаканчик-другой сухого в данном случае вам не повредит, — добавил он с удовлетворением, — но прежде я хотел бы задать очень важный вопрос… Да, это, собственно, самое главное. И должен вас предупредить, что добровольное признание является смягчающим обстоятельством. Вы убили его?

— Господи Иисусе! — тихо воскликнул Луцек, — Нет! Зачем?!

Капитан Экснер вопросительно посмотрел на Рихарда Погана.

— Ей-богу, мы его не убивали, — рассудительно сказал тот. — По крайней мере я. А поскольку Луцек все время был с мной, полагаю, что и он этого не делал.

— Значит, нет?

— Нет, — ответили оба.

— Вы что-нибудь взяли в той квартире? Я имею в виду — что угодно. Хоть пустяк. Сувенир. Незначительную мелочь. Волос Деда Всеведа. Десять геллеров, мелкую монету. Зубную щетку, кусок угля, серьгу. Словом, что-нибудь. Пускай даже случайно.

— Нет.

Экснер кивнул, отодвинулся, чтобы официант смог сервировать стол, а потом взялся за прибор.

— Так, — сказал он удовлетворенно, осмотрел нарезанную печенку — не сырая ли (про себя недовольно отметил, что она скорее пережарена). Бифштекс был неплох. — А теперь можно и побеседовать. Что побудило вас поехать в Опольну?

— Выставка нашего современного искусства, проходившая в этом году в Копенгагене. В сообщениях зарубежной прессы было несколько довольно подробных упоминаний о работах Болеслава Рамбоусека. Вот мы и запланировали на лето поездку.

— Когда вы приехали в Опольну?

— В пятницу под вечер, — ответил Рихард Поган. — Поскольку пана Рамбоусека не было дома, мы зашли к директору музея.

— Вы писали Рамбоусеку, что приедете?

— Писали и получили от него открытку, он, мол, всегда дома и может принять нас в любое время. Так что мы, в общем, ехали наугад.

— Что вы узнали от доктора Черноха?

— Гм… — Поган поерзал. — Собственно… что задача у нас не из легких… Пан Рамбоусек — человек настроения. А перед нашим приездом у него были семейные неприятности…

— Какие?

— Он выгнал родного сына…

— А как относился к этому пан Чернох?

— Я бы сказал, он обрадовался, — провозгласил Луцек и отпил из бокала. — Людей порой одолевает скука, вот они и рады любому происшествию. Рихард беседовал с доктором Чернохом о городе, о его истории и тому подобное. Я пошел сделать засветло несколько снимков. Замок, внутренний двор, смешные каменные олени и прочее…

— Стало быть, пана Рамбоусека вы увидели только в субботу. А что в пятницу вечером?

— Мы немного посидели в пивной на площади, а потом пошли спать.

— Гостиница «Рыхта»?

— Совершенно верно. А утром, — продолжал Рихард Поган, — снова пошли к Рамбоусеку. И снова не застали его. В кассе, где продают билеты в замок, нам посоветовали зайти в столярную мастерскую. Он был там и сказал, что у него много работы, он делал что-то из металла, какое-то дверное украшение. И велел нам прийти после обеда.

— Минутку, — перебил Луцек, — Он посоветовал нам пойти искупаться, а он-де придет за нами к пруду. И пришел. Около пяти.

— И какое впечатление он на вас произвел?

Луцек пожал плечами, а Поган ответил:

— Недоброжелательность? Нежелание общаться? Пожалуй, нет. Скорее безразличие к своему успеху. Это довольно-таки непривычно. Большей частью людям льстит, когда к ним приезжают журналисты. Для виду, правда, они говорят всякое, а на самом деле… Рамбоусек — нет. Его словно бы никто не интересовал. Он словно ушел в себя. Жил в себе и для себя. Наверно, я объясняю сбивчиво…

— Нет. Пожалуй, весьма точно, — вздохнул Экснер. — Насколько вообще возможно судить о людях точно.

— С пруда мы вместе пошли в ресторан, — продолжал Рихард Поган, — и разговаривали там ровно столько, сколько мне понадобилось, чтобы выяснить главное, самое необходимое, чтобы было за что ухватиться, когда начну писать. Вы читали, вышло не слишком удачно, потому что неискренне, — деловито подытожил Рихард Поган. — Я как-то не проникся, не сумел. Правда о нем была иной, более интересной, да ведь такого не напишешь, это субъективно, никому не интересно, а его могло обидеть, вероятно, он бы и не понял. Это сюжет для романа, не для репортажа. Моймиру нужны были снимки его произведений. Рамбоусек обещал в воскресенье утром быть дома. Мы пришли, стучали, колотили в дверь. Никакого толку. В субботу мы обратили внимание, что его окна выходят в парк — мы же в пятницу и субботу долго околачивались вокруг замка. Пошли туда, стали кидать камешки, кричали — среднее окно было открыто, но никто не отзывался…