Другие исторические романы Мережковского — «Павел I», «Александр I», «14 декабря». До революционных потрясений была написана книга «Две тайны русской поэзии. Некрасов и Тютчев». Среди книг, написанных в эмиграции, выделим «Тайна Трех. Египет и Вавилон», «Тайна Запада. Атлантида — Европа». «Наполеон», «Данте», исследования о Жанне д’арк, Лютере и т. д. Перечислять можно много. Томас Манн назвал Мережковского «гениальнейшим критиком и мировым психологом после Ницше». В 1933 году Мережковский выдвигался на Нобелевскую премию, но его опередил Бунин.
Дмитрий Мережковский прожил большую жизнь (76 лет) и, казалось бы, сделал для русской литературы очень много, но, как отмечал Георгий Адамович: «Влияние Мережковского, при всей его внешней значительности, осталось внутренне ограниченным. Его мало любили, и мало кто за всю его долгую жизнь был близок к нему. Было признание, но не было прорыва, влечения, даже доверия, — в высоком, конечно, отнюдь не житейском смысле этого понятия. Мережковский — писатель одинокий».
Иван Ильин высказался еще резче: «Психология, психика, целостный организм души совсем не интересует Мережковского: он художник внешних декораций и нисколько не художник души. Душа его героя есть для него мешок, в который он наваливает, насыпает все, что ему, Мережковскому, в данный момент нужно и удобно. Пусть читатель сам переваривает все, что знает… Замечательно, что читателю никогда не удается полюбить героев Мережковского…»
«О, как страшно ничего не любить, — это уже восклицал Василий Розанов, — ничего не ненавидеть, все знать, много читать, постоянно читать и, наконец, к последнему несчастию, — вечно писать, т. е. вечно записывать свою пустоту и увековечивать то, что для всякого есть достаточное горе, если даже и сознается только в себе. От этого Мережковский вечно грустен».
И, пожалуй, последнее мнение. Критик и литератор Николай Абрамович писал в «Новой жизни» в 1912 году, что культура прошлого была «как бы бассейном, откуда черпал обильно Мережковский», но он «первый показал, что существует особого рода талантливость, заключающаяся в способности… пылать, так сказать, заемным светом… во всем этом была жизнь — и жизнь очень напряженная и яркая».
Чтобы смягчить суровость оценок современников Мережковского, приведем стихотворение «Morituri», которое начинается так:
Мы бесконечно одиноки,Богов покинутых жрецы…
Концовка стихотворения такая:
Мы гибнем жертвой искупленья,Придут иные поколенья.Но в оный день, пред их судом,Да не падут на нас проклятья:Вы только вспомните о том,Как много мы страдали, братья!Грядущей веры новый свет,Тебе от гибнущих привет!
МИНСКИЙ
Николай Максимович ВИЛЕНКИН
15(27).I.1855, село Глубокое Виленской губернии — 2.VII.1937, Париж
Один из патриархов декаданса прожил длинную жизнь — 82 с половиною года — и изведал многое — хвалу и хулу. Произведения Минского хвалили Гончаров, Тургенев и Надсон. По воспоминаниям современников, всякий передовой студент считал своим долгом иметь в своей библиотеке рукописный экземпляр запрещенной поэмы Минского «Гефсиманский сад» (1884). Поэма широко распространялась в списках. Сюжет стихотворения Минского «Последняя исповедь» послужила Илье Репину замыслом для создания картины «Отказ от исповеди».
Как поэт Минский был довольно популярен до появления Анненского, Бальмонта, Брюсова и Блока, затем сошел практически на нет, хотя на его стихи писали романсы Рубинштейн, Рахманинов и другие композиторы. Широкую популярность приобрел Минский как переводчик: переводил Гомера, Аристофана, Байрона, Шелли, Верлена, Флобера, Метерлинка. Еще Минский выступал как драматург, тут он славы не сыскал. И как философ — здесь он некоторый шум наделал.
Но главное — не его многогранность творчества, а шатания и метания в идейных и художественных установках и принципах. Как отмечал Айхенвальд, Минский «колебался от тем гражданской скорби к искусству модернизма и обратно». Это в поэзии. Но колебался он и в других сферах, за что его нещадно критиковали. Будучи евреем, Минский принял православие и, как вспоминал Г. Слиозберг, Минский «был писатель-еврей, но не еврейский писатель», то есть «будил чувства, обычные для всей интеллигенции». А уж его «бросок» в революцию вообще вызвал у многих современников шок. Это произошло в 1905 году, когда Минский был издателем-редактором газеты «Новая жизнь» и переживал увлечение революционными иллюзиями, чувствуя себя «ставленником пролетариата» (по выражению Александра Кугеля). Так, в своей газете в номере от 13 ноября Минский напечатал собственное стихотворение «Гимн рабочих»:
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!Наша сила, наша воля, наша власть.В бой последний, как на праздник, снаряжайтесь.Кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть…
…Пролетарии всех стран, соединяйтесь!Солнце в небе, солнце красное — наш флаг!
Из декаданса в революцию?!.. Минский напечатал свой перевод «Гимна Интернационала»:
Сегодня мы восстали,Но завтра кончен бой.В ИнтернационалеСольется род людской.
И еще опубликовал в своей газете статью Ленина «Партийная организация и партийная литература». За все это — за материалы, «возбуждавшие к усилению бунтовщических деяний», — Минский был арестован, а потом выпущен под залог. Уехав в Париж, Минский оправдывался и уже говорил о том, что марксизм-де враждебен культуре, философии, религии и искусству.
Вернемся по хронологии назад. Николай Минский окончил Петербургский университет и получил степень кандидата права, но службой практически не занимался, а отдался целиком литературе. Писал гражданские стихи в духе Некрасова, однако его «стих», по мнению некоторых критиков, был «без некрасовской мощи». Естественно, как рефлектирующий разночинец-интеллигент «больного поколения», которое представлял Минский, он болел и переживал за народ. Вот характерное стихотворение «В деревне»:
Я вижу вновь тебя, таинственный народ,О ком так горячо в столице мы шумели.Как прежде, жизнь твоя — увы — полна невзгод,И нищеты ярмо без ропота и целиТы все еще влачишь, насмешлив и угрюм.Жизнь не манит тебя, и гроб тебе не страшенПод сению креста, вблизи родимых пашен…
…Тебя порой от сна будили, в руки мечВлагали и вели, — куда? — ты сам не ведал.Покорно ты вставал… Среди кровавых сечНе раз смущенный враг всю мощь твою изведал.Как лев бесстрашный, ты добычу добывал,Как заяц робкий, ты при дележе молчал…О, кто же ты, скажи: герой великодушныйИль годный к битве конь, арапнику послушный?
В 1883 году Минский предпринял попытку издать свои стихотворения отдельным сборником. Однако по распоряжению министра внутренних дел графа Дмитрия Толстого на тираж наложили арест — он был уничтожен. «Моя первая книга стихов была сожжена, — вспоминал впоследствии поэт, — и жандармский капитан, звеня шпорами, допрашивал меня: „Кого вы разумели под скалами и волнами?“ От ссылки спасла какая-то амнистия…» Имело место и бурное объяснение в кабинете министра, который «кричал и топал на меня ногами».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});