Концом своего хлыста офицер указал ему на большой шатер, двухвостный флаг над которым развевался в одной из оконечностей лагеря.
— Торопитесь! — сказал он. — Возможно утром герцог уедет.
— Ах, спасибо! Я прибыл вовремя! — ответил капитан.
32. Объявление войны
Несколько мгновений спустя капитан Якобус был уже у шатра, на который указал ему хлыстом офицер, и, выкрикнув свое имя оруженосцу, дежурившему перед входом, вошел к герцогу.
— Пусть все выйдут, сударь. Нам надо поговорить наедине, — сказал капитан, сбросив с головы шляпу.
Выражение его лица было при этом такое, что герцог Франсуа-Альберт без возражений распорядился, чтобы оруженосец вышел и никого не впускал к нему.
Герцог Левенбург был красивым молодым человеком, высоким и хорошо сложенным, с выразительным надменным лицом, в чертах которого, в улыбке, взгляде улавливались некие беспокойство и настороженность, присущее породе кошачьих зверей всегда с недремлющим оком и навостренным ухом.
Он был привлекателен и отталкивающ одновременно: его либо любили с первого взгляда, либо сразу испытывали к нему необъяснимую неприязнь.
В нем было нечто магнетическое и притягательное.
Капитан снял перчатки и положил свою тяжелую шпагу на стол, как человек, удобно устраивающийся для долгого разговора. Герцог не спешил задавать ему вопросы, молча следил за всеми его движениями, не пропуская ни единого.
— А теперь объяснимся! — вдруг заговорил капитан.
Герцог Франсуа-Альберт не ответил: он ждал.
— Сударь, вы ненавидите короля Густава-Адольфа, вашего друга, — продолжал капитан.
— Я?! — вскричал герцог, бледнея от ужаса.
— Вы. И все дело в том, что больше всего на свете вы желаете видеть его мертвым.
Герцог огляделся вокруг, как если бы боялся увидеть неожиданно появившегося в шатре самого короля.
— Ах, замолчите! — прошептал он. — Разве я не жил и не вырос рядом с королем? Такие слова здесь, когда множество шведских ушей могут нас услышать!
— Нас никто не слышит, здесь все спит! Итак, мы можем заговорить.
Капитан отодвинул ногой табурет, на котором сидел, и порывисто прошелся, глядя на бледного герцога:
— Надо ли, чтобы я доказывал, что знаю, с кем говорю, сударь? — спросил он. — Слушайте, что я кажу.
И четко с расстановкой, он продолжал:
— Я знаю, что с королем Густавом-Адольфом вы были товарищами детских игр. Вместе с ним вы участвовали в забавах, и вас видели в доме его матери так же часто, как наследника трона. Мне говорили, что у вас было одно и то же оружие и те же лошади. Все, кто видел вас мимоходом, могли подумать, что вы братья, но однажды вы достигли самых нежных и самых близких отношений с ним, чему многие завидовали, и вдруг рука короля неожиданно ударила вас по щеке… Это правда?
Герцог только что достал платок и теребил его в пальцах, не отвечая.
— Рассказывают еще, — продолжал капитан Якобус, что позже, по настоянию матери, молодой король в знак примирения щедро осыпал вас льстивыми ласками. Но это оскорбление — вы сохранили его на щеке, глухой звук этой пощечины ещё звучит у вас глубоко в сердце, след её не стерся. Да и сейчас, когда я говорю вам об этом, краска стыда и гнева вспыхнула на вашем лице!
— Ах, эта пощечина! — тихо проговорил герцог.
Но, сделав вдруг над собой невероятное усилие, он сказал переменившимся голосом:
— Я был тогда почти ребенком, и король тоже.
— Да, ребенком, который носил шпагу! Но тот был наследником короля — и потому вы её не обнажили!
— Ах, замолчи! Чего ты хочешь? Чего ты добиваешься, говоря мне все это?
— А позже (вы увидите, сударь, что я прекрасно знаю все), когда вы достигли возраста взрослого человека, разве вы не решили придать более ослепительный блеск вашему роду, из которого произошли, женившись на принцессе Бранденбургского Дома?
— Кто сказал тебе это?
— А как вы думаете, что остается делать капитану, странствующему по миру в поисках приключений, если не разгадывать тайны вельмож, которые его используют? Я расспрашиваю, слушаю и узнаю. Ну так вот, искренне или нет, но вы были влюблены в принцессу Элеонору, дочь курфюрста Гийома; но вот появились послы шведского короля, и от его имени попросили руку этой принцессы, а вы, герцог Левенбург, вернулись в свои замки с разбитым сердцем и с пустыми руками! И ваше высочество увидело рядом с ней того же человека, который вам дал пощечину, монсеньор. Верно?
— Ах, дьявол, ты знаешь все! — проговорил герцог.
— О нет, это ещё не все! Однажды страсть к путешествиям свела вас с молодой красивой женщиной. Нет, вы не помышляли надевать на неё корону герцогини. Она вовсе незнатного происхождения, но вы любили её, и ваше сердце билось сильней, когда вы слышали её легкие шаги. Сколько усилий было потрачено вами, сколько пролито слез, чтобы смягчить это немилосердное сердце! С каким упорством вы искали пути к нему! Но появился один человек, и то, чего ваши вздохи, ваши восторги не смогли удостоиться, он получил в один день. С тех пор Маргарита Каблио принадлежала графу де Вазаборгу.
Герцог больше не теребил пальцами платок, скомканный в его руках, — он прикусил его.
— Граф де Вазаборг? Ах Боже мой, и я поверил однажды, что это было настоящее имя обольстителя, — продолжал капитан. — И я тоже не знал, что король, как студент университета, искал приключений, заворачиваясь в темный плащ, и пробирался под покровом ночи в сад, где объяснялся в любви у ног юной девушки, когда вы считали, что он у себя во дворце занят государственными делами! Но вы-то, ведь вы уже знали об этом?
— О, да! — прошептал герцог.
— И вы знаете также, что однажды, вконец измученный этой страстью, вы лично пришли к человеку, который говорит вам сейчас об этом, с кошельком золотых, чтобы похитить Маргариту. Это была, возможно, любовь, которая вдохновляла вас, но, может быть, также это была и ненависть. Ах, печать её я видел на вашем лице, когда вы пришли ко мне, тогда, в ночь этой неудачной попытки похищения из белого домика; и, пока я заворачивал ваши золотые в свой пояс, вы крикнули мне: «Уходи! Исчезни! Этот человек сильнее всех!». Так вот: вы меньше думали о Маргарите, чем о том, что проиграли Густаву-Адольфу, который вас победил. Какая жестокая улыбка на ваших губах! Как исказились черты вашего лица! Послушайте, я уверен, что никогда король не видел вас таким. Без сомнения, он узнал бы вас лучше!
Лоб герцога Франсуа-Альберта покрылся потом, он тяжело дышал. Бросив вдруг на пол разорванный в клочья платок, герцог крикнул:
— Скажи, наконец, зачем ты говоришь мне все это? Какое тебе до этого дело?