Читать интересную книгу Екатерина Медичи - Иван Клула

15 февраля 1586 года Гиз прибыл в Париж, чтобы воодушевить и поддержать боевой дух своих сторонников, пока его брат Майенн топтал землю Перигора. Гиз должен был там остаться на три месяца – до 18 мая, чтобы, используя любые средства, изобразить короля гнусной личностью и осудить его бездеятельность. Но Генрих III доказал свое желание начать крупномасштабные операции. Он направил епископа Парижского Пьера де Гонди просить Сикста V разрешить продажу имущества церкви на сумму 50000 экю ренты, что должно было принести доход в размере 1200000 экю. Прелат сумел быть красноречивым. 30 января 1586 года он получил разрешение на исключительное двойное налогообложение в форме двух последовательных продаж собственности духовенства, каждая на 50000 экю ренты: одна из этих продаж должна была быть произведена немедленно, а другая – в случае продолжения военных действий против протестантов. Когда епископ предстал перед ассамблеей духовенства, чтобы получить одобрение, ответом было всеобщее негодование: его назвали Иудой. Пришлось торговаться. В марте 1586 года ассамблея предложила королю немедленно выплатить вознаграждение в размере 300000 экю, если он пообещает ограничиться только первой продажей, [367] то есть – 1200000 экю. Но чтобы собрать эту сумму, потребовалось несколько месяцев. А пока надо было искать иные источники финансирования: под предлогом святой войны было конфисковано имущество еретиков. 26 апреля король принял суровый эдикт, в котором приказал осуществить продажу их движимого имущества и доходов. 16 июня он использовал еще одно средство, к которому обычно прибегал в случае острой нехватки денег: на заседании парламента приказал зарегистрировать двадцать семь эдиктов о продаже новых должностей – среди них были, например, должности продавцов свежей морской рыбы, продавцов скота и сменяющихся приемщиков пряностей.

Заботясь о снабжении своей армии, Генрих не забывал молить о помощи Небо. 26 марта все видели, как он покинул Париж вместе с двумя сотнями кающихся грешников и пешком направился на богомолье в Шартр. Когда он оттуда вернулся, то заперся в монастыре капуцинов до первого вторника после Пасхи. Размышляя о покое собственной души и о войне с еретиками, он не интересовался несчастьями народа, хотя они могли бы ему дать пищу для размышлений о ближайшем будущем королевства. Начиная с марта 1586 года, необычайно суровая зима, поздняя и холодная весна стали причиной для повторения великого голода, какой страна уже пережила в год Варфоломеевской резни и в 1573-1574 годы. Оставшись без продуктов питания, бедные крестьяне и батраки шли в города. В Париже они осаждали ворота домов горожан и монастырей, требуя подаяния и хоть какой-нибудь еды. Не было никаких сомнений, что все это предвещало страшный голод, если из-за плохой погоды погибнет еще и будущий урожай. Как в таких условиях можно надеяться еще больше задушить поборами королевство, чтобы выдержать расходы по ведению войны? Предполагалось, что эти расходы окажутся значительными, потому что король пообещал лигистам, что с начала лета 1586 года в поход против гугенотов выступят, по крайней мере, три армии.

Первая – под командованием герцога де Жуайеза должна была действовать в Оверни и Лангедоке; вторая – отправиться [368] в Сентонж под командованием Бирона; третья – под началом д'Эпернона – в Прованс. Королевский фаворит только что получил наместничество в этой провинции, сменив бастарда Генриха II – великого приора Генриха Ангулемского, убитого Филиппом Альтовити, мужем мадемуазель де Шатонеф – бывшей любовницы Генриха III. А Екатерина передала освободившийся титул великого приора Мальтийского своему внуку Шарлю – внебрачному сыну Карла IX и Мари Туше.

23 июля 1586 года король, наконец, выехал из Парижа в Лион – поближе к своим фаворитам. Там он впал в полную апатию, забросил бильбоке – свою давнюю страсть, и вспомнил о своей любви к собачкам, к которым пристрастился лет десять назад: современники говорили, что он якобы потратил на покупку этих крошечных животных до 100000 экю. Он выносил собачек на прогулку в муфте или корзинках, украшенных лентами, на подушках из дорогих тканей. Екатерина не принимала участия в этих экстравагантных выходках. Она отправилась в Шенонсо с твердым намерением начать переговоры с королем Наваррским. 10 августа он сообщил ей, что готов принять ее предложение. Этот ответ воодушевил Екатерину. В результате перемирия, заключенного с Наварром через маршала де Бирона, когда последний снял осаду с Марана около Ла Рошели, становилась возможной встреча королевы с зятем. Но Беарнец не особенно торопился соглашаться. Он знал, что германские князья-протестанты требовали от короля предоставления свобод своим французским единоверцам, угрожая вторжением. С другой стороны, слабость фронта короля и лигистов со временем только усилилась бы: в армиях не хватало денег, а обнищание населения не позволяло через новые налоги найти средства на ведение войны. После холодной весны лето 1586 года оказалось «гнилым». Постоянные дожди погубили жалкий урожай, полученный из небольшого количества семян, переживших заморозки. Голод принимал ужасающие размеры. Парижский буржуа Пьер де Л'Этуаль писал о нем: «Бедные поденщики, умирая от голода, группами шли в поле срезать недозрелые колосья пшеницы и тут [369] же их съедали, чтобы хоть как-то притупить свой отчаянный голод: они даже не обращали внимания на землепашцев или тех, кому пшеница могла принадлежать, если только те случайно не оказывались сильнее. Эти бедные люди даже угрожали съесть их самих, если они не разрешат им съесть колоски своей пшеницы».

За бедствиями лета 1586 года, еще больше увеличивая нищету, последовали большие холода: в декабре Сена покрылась таким толстым слоем льда, что пришлось связать канатами все корабли, чтобы они не сломали мосты во время оттепели.

Обострение кризиса осенью 1586 года доказывало правоту Екатерины: единственным выходом в политическом плане был бы договор короля и протестантов, который освободил бы Корону и народ от финансового гнета военных расходов, ставших совершенно невыносимыми. Так как с лета Генрих Наваррский, несмотря на все свои правильные высказывания, уклонялся от встречи, королева решает последовать за ним – в самое сердце провинций, захваченных гугенотами. Несмотря на плохое самочувствие, возраст – ей шестьдесят семь лет, постоянные боли – ее мучают катар и ревматизм, Екатерина садится в носилки и отправляется в путь. Она останавливается на отдых в самых жалких харчевнях, пользующихся дурной славой. 7 ноября она рассказывает, что четыре разбойника следили за местом, где она ужинала: «Я узнала об этом, только когда уехала». Грабители останавливают ее почту. Изголодавшиеся бедняки растаскивают ее продукты. Наконец, она приезжает в замок Сен-Брис, расположенный между Каньяком и Жарнаком, на берегу Шаранты. Наварр находится там вместе с Конде и Тюренном. Екатерина беседует с ними 13 декабря. С ней приехали герцоги де Невэр и де Монпансье, небольшая группа советников, ее придворные дамы и дамы ее внучки Христины Лотарингской.

Уставшая королева не скрывает своего дурного настроения. Она недовольна, что ее вынудили долго ждать, и объясняет, что июльский эдикт 1585 года должен послужить как спасению королевства, так и личному благу короля Наваррского, [370] «если он захочет сделать то, что он обязан сделать», то есть обратиться в католичество. Генрих III протягивает ему руку: он должен ему довериться. Беарнец отвечает, что против него были посланы армии. Он говорит, что решил использовать крупные силы рейтар. Но королева ему доказывает, что это ошибка, «которая только вызовет ненависть к нему католиков, а ему следует искать их дружбы».

Разговор был оживленным и пылким. Оказавшись в затруднении и стремясь отделаться от красноречивой посредницы, король Наваррский заявил, что должен посоветоваться с протестантскими церквами и своими сторонниками. Перед тем как откланяться, в ответ на сетования Екатерины, что вот уже полгода, как он причиняет ей огорчения, он резко возразил ей: «Мадам, эти огорчения вам нравятся и вас питают: если бы вы бездельничали, вы не смогли бы прожить долго». Он и Конде попросили два месяца на переговоры с протестантскими церквами и их союзниками – государями Англии и Германии: королеве пришлось стерпеть и это требование.

Но в последней беседе она твердо заявила своему зятю, что у него есть только один выход – подчиниться королю и перейти в католичество. Кажется, она даже воспользовалась тогда особым аргументом, способным убедить Беарнца: она ему пообещала, что больше не будет противиться его разводу с Маргаритой де Валуа.

В октябре 1586 года Маргарита покинула Карла и уехала в Ибуа – овернский замок, подаренный ей матерью. Она отправилась туда со своим любовником – одним из своих конюших, Жаном, сеньором д'Обиаком – простым дворянином с великолепной выправкой. Как только Екатерина узнала эту скандальную новость, она потребовала, чтобы сын остановил принцессу, не дав ей опозорить королевскую семью. Необходимо было немедленно прекратить «эту невыносимую муку». Ненавидевшего сестру Генриха III не надо было ни о чем просить. Он приказал правителю Верхней Оверни де Канийяку схватить королеву Наваррскую и заключить ее в крепость Юссон, окруженную тройными [371] крепостными стенами. По его приказу в официальных документах должно было быть выражено его презрение: «Я желаю называть ее только «сестрой», без «милая и любимая» – уберите это». Он приказал повесить д'Обиака: «И пусть это произойдет в присутствии этой несчастной во дворе замка Юссона». Но Канийяк не осмелился этого сделать. Он отправил дворянина в Париж. Прево резиденции короля, который его сопровождал, казнил его без суда в Эгперсе.