Читать интересную книгу Слово и дело. Книга 2. Мои любезные конфиденты - Валентин Пикуль

– Что-то неясно мне сегодня в расстановке светил моих. И это гибельный поход Миниха… Почему так? Неужели кабалистика числ темных неверна? – бормотал он. – В предстоящем тысяча семьсот тридцать девятом году я не должен беды ожидать, ибо это число никак не делится на два. Но для меня зато станет опасен год следующий за ним – год тысяча семьсот сороковой… Да, очень страшен будет для меня год этот, который делится сразу на многие доли…

Бирон откинулся на спинку кресла, глядя в небо, и над ним холодно просвечивала бездна ночи, мерцающая галактиками.

– Нестойко положение мое! – сказал он.

Герцог спустился в опочивальню спящей царицы. Сначала со свечой в руке он заглянул в ночную посудину. В мутной, как прокисшее пиво, урине императрицы Бирон разглядел кровавые нити. Это внесло еще большее беспокойство в душу его. О боже, как непрочен мир! На чем же зиждется его могущество? Только на этой вот стареющей, полнокровной от сытости женщине, что ждет его в постели царской. Ему уже под пятьдесят, и скоро он служить ей столь угодно как мужчина не сможет. Правда, корона Кетлеров укроет его голову от позора, но…

Бирон размышлял. Но ведь случись, что Анны вообще не станет рядом, она помрет, и – как знать? – не свалится ли с головы его корона? Возникнет гнев. Возможны бунты… А как спастись от русских? Ведь не всегда бежать возможно…

Анна Иоанновна открыла глаза, подвинулась в постели:

– Ложись, Яган. Чего ты бродишь по ночам, как вор? И сам не спишь, и мне спать вволю не даешь.

– Прости, милая Анхен, – ответил Бирон. – Я сейчас был в башне у телескопа, а теперь мне надобно спуститься в подвал… Ты спи, мое сокровище, и дальше. О, как ты дорога мне!..

Спускаясь в подвал, Бирон продолжал думать. Ведь он может бежать из России лишь по земле или воде. Однако на дорогах и на морях его способны настигнуть. И только в воздухе, под пеленою облаков, он будет в безопасности… В подвале у него свои дела – ужасные дела!

…В народе русском долго жило смутное преданье. В нем память сохранилась о подьячем, который при царице Анне сумел под облака взнестись. И сказывали люди, будто Бирон отпустил летуна домой, в награду отсыпав ему целый сундук золота. А слуги герцога, завидуя чужому счастью, напали по дороге на подьячего и убили его ради богатой добычи. Такова легенда…

А – истина? Бирон замуровал летуна в подвале, велев уморить его голодом. Из прошлого дошли глухие отголоски, якобы воздухоплаватель не пожелал изобретением своим ни с кем делиться. А герцог сам хотел владеть чудесным способом летать. Однако, сколько ни старался Бирон, машина в небеса не поднималась. На помощь герцогу призваны были ученые академики; будто и сам великий Леонард Эйлер над «самолетом» этим безуспешно мудрствовал. Но уже никто не мог оторвать машину от земли, чтоб запустить ее под облака…

Вот тогда-то Бирон и закричал.

– Скорее вниз… в подвале разбивайте кладку! Если он еще дышит, зовите врача Дювернуа, чтоб жизнь ему вернул.

Ломы с грохотом обрушили кирпичную кладку. Бирон опоздал. Длинная борода, отросшая в заточении, уткнулась в грудь летуна-подьячего. А по телу уже ползла зеленущая плесень и бегали по лицу юркие мокрицы…

* * *

Август III, сын Августа Сильного, курфюрст саксонский и король польский, позавтракав с шутами, облачился в халат, который и не снимал уже до вечера. Паштет ему привозили из Страсбурга, шоколад из Вены, угрей из Гамбурга, он курил табак турецкий. Время от времени из клубов табачного дыма вырывались слова Августа:

– Брюль, а есть ли у меня деньги?

– Полно, ваше величество…

Канцлер окружал своего повелителя картинами и музыкой, фаворитками и шутами. Целых два часа они выбирали парик для поездки в оперу. Выбрали парик фиолетового цвета, дополнительно присыпав его алмазною пудрой…

В опере Августа III напугал дерзкий смех молодого придворного, который не страшился аплодировать раньше курфюрста.

– Брюль, кто этот наглец? – спросил Август.

– Так может смеяться только граф Мориц Линар, выгнанный из Петербурга за преступную связь с малолетней принцессой Анной Мекленбургской… Прикажете удалить паршивца из оперы?

Август III велел звать Линара в свою ложу.

– Я должен вас огорчить, – сказал он ему. – Из Вены уже выехал в Петербург маркиз де Ботта, чтобы ускорить свадьбу вашей любовницы с племянником австрийского кесаря.

Линар взмахнул шляпой, украшенной аграфом и перьями.

– Ускорить свадьбу с принцессой Анной венская политика способна. Но никакая политика, пусть даже самая мудрая, не способна сделать женщину счастливой… Сделать ее счастливой могу только я!

Августа III потрясла самоуверенность красавца.

– Брюль, – повернулся он к канцлеру, – никогда не посылайте этого мота и ферлакура в Петербург… даже курьером!

– Курьером я и не поеду – у меня иная судьба.

– Вот как? Но если бы вас снова послали в Петербург, что бы вы там, Линар, делали?

– Что-нибудь…

– Этого мало!

– Граф Бирон сейчас тоже делает «что-нибудь», и поверьте, у него нет минуты свободного времени.

– На что вы намекаете! Это уже наглость!

– Это… политика, – отвечал Линар. – Разве вам, ваше величество, не хотелось бы, сидя на престоле Саксонии, управлять с моей помощью великой Российской империей?

– Но это невозможно…

– Но так и будет! – ответил Линар.

Эпилог

При дворе состоялся большой выход. Камергеры с золотыми ключами у поясов руководили порядком движения персон знатных. Выход же состоялся по случаю прибытия нового посла австрийского, маркиза де Ботта… Мужчины уже прошли перед ним. По рангам. Белые палочки в руках церемониймейстеров указывали, кому и за кем «брать шаг» (каждый сверчок должен знать свой шесток). Первым, конечно, «взял шаг» обер-камергер и его высокородная светлость – герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон.

Дело теперь за дамами – им «брать шаг» в церемонии.

Анна Леопольдовна стояла неподалеку от Биронши.

Взмах палочки – пора…

И тут замухрышка Биронша «взяла шаг» раньше принцессы.

– Тетушка! – завопила Анна Леопольдовна. – Ах, как мне это все уже опротивело… До каких еще пор издеваться будут?

Церемониал придворного шествия оказался поломан.

Придворные остановились в недоумении…

– Чем ты недовольна? – спросила Анна племянницу.

– Эта горбунья старая взяла шаг раньше меня. Хотя ей, как статс-даме, шагать за обер-гофмейстериной положено.

Биронша надменно выпрямилась.

– Но я герцогиня Курляндии и Семигалии, – прошипела она.

Анна Леопольдовна в исступлении закричала:

– Вот там и бери шаг перед кем хочешь…

К женщинам подошел Бирон, крайне растерянный:

– Принцесса, к чему вы так обидели мою жену?

В ссору вмешался и принц Антон Брауншвейгский.

– В самом деле, – сказал он Бирону. – Моя невеста, как принцесса крови двора здешнего, вполне имеет право на первый шаг перед супругой вашей, происхождение которой не совсем ясно…

Бирон наорал на жениха, как на последнюю шавку:

– Принц, замолчите! Вы здесь самый маленький…

Анна Иоанновна, размахивая руками, вступилась.

– Довольно! – кричала тоже. – Довольно, говорю я вам. Чего не поделили? Кому шагать за кем? Так мы же, слава богу, не солдаты!

– Нет! – злобно разрыдалась Анна Леопольдовна. – Я знаю точно. Герцог и герцогиня желают мне зла… Я никуда не пойду.

Потрясенный всем увиденным, взирал на эту сцену непристойную венский посол, маркиз Ботта… Анна Леопольдовна плакала:

– Оставьте в покое меня. Ничего я уже для жизни своей не желаю. – И вдруг в толпе придворных она заметила Рейнгольда Левенвольде. – Это твой брат, – сказала она ему, – продал меня в Вене. Сам отравился, словно крыса, а других страдать заставил…

Горячая рука Волынского обхватила ее ладонь:

– Ваше высочество, о чем вы? Кто вас посмел продать?

– Я уже не маленькая, все понимаю. Густав Левенвольде за деньги цесарские продал меня в Вене за нелюбимого…

Анна Иоанновна грозным рыком пресекла распри:

– Тихо всем! Церемонию не ломать… (В тишине долго слышались рыдания племянницы.) Я вот тебе пореву… я тебе…

А после этого скандала – совсем уж некстати! – маркиз Ботта публично выразил желание императора Карла VI ускорить бракосочетание Анны Леопольдовны с принцем Антоном Брауншвейгским.

Раздался сочный смех – это хохотал Бирон:

– От этой Вены мы получаем одни анекдоты…

На улице карету Волынского нагнал юркий возок Лестока.

– Волынский, – сказал хирург, – действуйте же!

Кучер хлестнул лошадей, и карета министра, покрытая кожей и лаком, грохоча золочеными спицами колес, обогнала жалкую кошевку врача цесаревны. В зеркальном окне ее мелькнул профиль Волынского – гордый и надменный, почти медальный.

Впереди вельможного цуга молоденький форейтор звонко трубил в медный рожок. А на запятках кареты два гайдука в бледно-голубых ливреях покрикивали на люд уличный, люд столичный: