Обэриуты развивали принципы фонетической «зауми», утверждая вслед за футуристами, что слово не успевает за переживаниями, поэтому художник имеет право использовать не только существующий общепринятый язык, но и свой личный.
Полностью освободиться от влияния привычного языка представители Объединения реального искусства не смогли, поэтому они использовали звукоподражание в традиционной лексике, обычные предметы помещали в фантастические ситуации. Например, в «Ответе богам» А. И. Введенский использует цитаты из сказки А. С. Пушкина и «заумь»:
…говорит одна девицая хочу дахин, дахинсестры начали давитьсяшили сестры балдахин.[125]
Поэты Объединения в своих поисках способов внутренней организации текста и его структуры намного опередили европейскую литературу абсурда. Но в 1930-х гг. ОБЭРИУ распалось, творчество писателей было причислено советской критикой к формальным эстетствующим группировкам и на долгие годы забыто.
Абсурд как отражение жизни
Даниил Иванович Хармс, настоящая фамилия Ювачев (1905-1942), использовал бессмыслицу как художественный прием, разрушающий привычные культурные и языковые ассоциации.
Даже псевдоним Хармс выбран, потому что это слово допускает множество толкований и интерпретаций: от французского – «очарование», от английского – «несчастье», от иврита – «запрет», от санскрита – «благочестие».
В 1925 г. Д. И. Хармс провозгласил, что он отрекается от логического течения мысли. Наиболее ярко экспериментальность произведений отразилась в пьесе «Елизавета Бам» (1928), подвергшейся резкой критике официальных изданий.
Сильное влияние на творчество Д. И. Хармса оказала теория и практика кубофутуристов. Стремление очистить литературу от обывательской речи привело поэта к отказу от грамматических правил, орфографии и пунктуации, применение сдвигов ударений.
Дойдя до крайности абсурда, поэт использует звукоподражание как ассоциативный рассказ, позволяющий читателям самим догадываться или придумывать смысловые нагрузки для текста:
…дриб жриб бобуджинь джень бабахлесь хлясь – здорово —раздай мама![126]
Д. И. Хармс широко использовал цитаты классических произведений (И. В. Гёте, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, М. Ю. Лермонтова, А. С. Пушкина и др.), но эти отрывки становились как бы отстраняющими элементами текста. Прежде всего для поэта было важно наследие Серебряного века: творчество Д. Д. Бурлюка, В. В. Хлебникова, А. А. Блока, А. Е. Крученых и др.
Языковая стихия творчества Д. И. Хармса позволяла поэту создать «пустотелую форму», которую можно наполнить любым содержанием: от метафизических категорий до просторечной болтовни. Поэт, используя только местоимения, создает ощущение растерянности перед мирозданием:
Мы тоскуем и думаем и томимся.Где-же теперь?Теперь тут, а теперь там, а теперь тут, а теперь тут и тамЭто быть то.Тут быть там.Это, то, тут, там, быть Я, Мы, Бог.
«Нетеперь»[127]
Цель литературного творчества Д. И. Хармса – передать изменения мира, растерянность рационального сознания перед закономерностями и случайностями жизни, неуверенность человека перед стихией. В 1930 г. им была написана поэма «Месть», представляющая собой разговор Бога, апостолов, писателей, Фауста и Маргариты. Бессмыслица жизни, которую отстаивал писатель, побеждает над здравым смыслом Фауста.
Философско-поэтическая концепция Д. И. Хармса приводит его к поэтике бесконечного небытия, так как в небытии возможно все, а в бытии ограничено.
Удивительное сочетание комического и трагического передает экзистенциальный характер творчества Д. И. Хармса, выражающий растерянность и ужас человека перед абсурдностью жизни и смерти.
«Во весь голос…» (наследники В. В. Маяковского)
Молодая поэзия 1950-1960-х гг. после десятилетий запретов каких бы то ни было экспериментов начала утверждаться в сознании читателей с броских манифестов.
Традиции русского футуризма прослеживались как в гражданском и нравственном пафосе произведений молодых поэтов, их уверенности в том, что в центре вселенной – личность творящего человека, так и в экспериментировании с художественными формами. Прямое обращение поэта к массовой публике, «звучащая», «стадионная» поэзия, обращенная прежде всего к слуху аудитории, а не к ее вдумчивому размышлению, – все это отличительные черты творчества А. А. Вознесенского, Е. А. Евтушенко, Р. И. Рождественского.
Творческие искания Е. А. Евтушенко настолько разнообразны, что его поэзию сравнивали и с пафосом стихотворений В. В. Маяковского, и с эгофутуризмом И. В. Северянина, и с наследием Б. Л. Пастернака. Неточная рифма, используемая поэтом, соединяет воедино слова-образы из контрастных рядов, обнаруживая новые оттенки их существования и взаимопроникновения.
Р. И. Рождественский выбрал путь лирической публицистики, сближаясь в этом с творческой позицией В. В. Маяковского. Характерным свойством его поэзии стала ориентация на постановку в стихах остро актуальных вопросов. Использование акустического принципа в подборе рифмы, рубленой строки создает ощущение постоянно пульсирующей современности.
Человеку надо мало:чтоб искали находил.Чтоб имелись для началадруг —одини враг —один.[128]
Мощная поэтическая фантазия, темперамент, парадоксальность ассоциативного мышления А. А. Вознесенского роднят его поэзию с творчеством кубофутуристов, особенно с фонетическими поисками В. В. Хлебникова и А. Е. Крученых.
Футуристическая эстетика деконструктивизма воздействовала на поэзию концептуалистов Д. А. Пригова, В. Н. Некрасова, Л. С. Рубинштейна. Абсурдность и ускоренность современной жизни отражается в лаконичном абсурде стихов. Л. С. Рубинштейн раскрывает механизм манипулирования сознанием, доводит до автоматизма воспроизведение готовых формул, существующих вне всякой связи с реальной жизнью. В его стихах показная действительность через поэтический язык соприкасается со скучной повседневностью.
Темы и вариации (В. Ф. Ходасевич и И. А. Бродский)
Помимо очевидных параллелей поэзии конца XX в. и ее вершин, созданных в его начале, можно обнаружить и поразительные переклички несхожих на первый взгляд поэтических миров. Так, для В. Ф. Ходасевича сохраняет ключевое значение двоемирие, противопоставление земного бытия и высшего духовного состояния в мире, недоступном человеку. Одна из важнейших тем этого поэта – соотношение души и «Я», которые раздвоены, разведены.
Пробочка над крепким йодом!Как ты скоро перетлела!Так вот и душа незримоЖжет и разъедает тело.
Пробочка[129]
Поэзии И. А. Бродского все это чуждо. Между тем многое сближает этих поэтов. Современниками поэзия Ходасевича воспринималась как прямое продолжение классической лирики. На это указывали В. Я. Брюсов, Андрей Белый, В. В. Набоков, З. Н. Гиппиус и др. Интересно, что сходные оценки были даны и поэзии И. А. Бродского. Но сами поэты осознавали себя не только хранителями поэтической традиции, но и ее обновителями.