ремонтировал печки для палаток, тазы, вёдра, умывальники и многое другое.
Плотники, столяры и кузнец требовались как для ремонта и изготовления вагонок, столов, тумбочек, так и для строительства домов, намеченных командиром батальона.
Одним словом, работоспособные люди, вполне годные и для строевой службы, были здесь так же нужны, как и на передовой!
В результате всех обсуждений составили список отправляемых на передовую, он включал в себя всего пятнадцать человек. Пронин сразу заявил, что таким мизерным количеством командир дивизии будет явно недоволен, и в самом ближайшем будущем работникам медсанбата придётся пересмотреть своё решение, наверно, просто подчиниться приказу и отдать столько людей, сколько потребует штаб дивизии.
После совещания за ужином Пронин рассказал Алёшкину, что новый комдив имеет какой-то зуб на медсанбат и чуть ли не на самого Бориса. Тот был этим очень удивлён: до сих пор с Ушинским он никогда не встречался, знал, что ни санотдел армии, ни сануправление фронта к нему претензий не предъявляли. Ну, а что медсанбат оказался в очень трудном положении в последней боевой операции, так это была не его вина! Поэтому предвзятое, недоброжелательное отношение к нему со стороны нового командира дивизии и встревожило, и огорчило Алёшкина.
Пронин сообщил также, что новый комдив рекомендовал ему жить на территории медсанбата, где его постоянное присутствие будет полезнее для дела, чем бездельное пребывание в штабе дивизии.
— Значит, хочешь или не хочешь, Борис Яковлевич, а приготовь здесь мне жильё, я дня через два перееду.
Комбат понял, что командир дивизии решил приставить начсандива к нему в медсанбат в качестве наблюдателя. Это его немного обидело, но в какой-то мере и обрадовало, ведь он считал, что в батальоне всё идёт как должно, и в работе этого хозяйства в настоящее время придраться не к чему. Также он считал Пронина честным и объективным человеком, и потому присутствие его в батальоне не будет лишним. Его доклады, может быть, рассеют неприятное чувство, которое почему-то возникло у нового комдива по отношению к санбату и к нему лично.
Пронин рассказывал, что комиссар дивизии Марченко доживает в дивизии последние дни, ему уже обещали перевод в новое соединение, куда-то на Южный фронт, и, кажется, в качестве строевого командира. Вероятно, это произойдёт в первых числах будущего месяца. Эта новость тоже неприятно поразила Бориса. При всей своей неуравновешенности и вспыльчивости комиссар дивизии относился к медсанбату хорошо, уважал всех врачей, и особенно вылечившую его Зинаиду Николаевну Прокофьеву. По-дружески относился он и к Алёшкину. С его уходом Борису будет значительно труднее.
Слушая рассказы Пронина, он вдруг подумал: «А не поехать ли мне к Николаю Васильевичу Склярову в санотдел армии, чтобы попроситься хирургом в какой-нибудь госпиталь? Сошлюсь на здоровье, как-никак приступ гипертонии у меня уже был. Ну, нет, это было бы трусостью, а мне ведь пугаться нечего. Ничего такого, что можно было бы мне поставить в вину, за мной нет. Разве вот новая связь со своей медсестрой? Но о ней, по-моему, не только командир дивизии, но и в батальоне пока не знают, да и не считается это уж таким большим грехом. Нет, останусь здесь, будь что будет!..»
Между тем Пронин, попивая чаёк, только что принесённый Игнатьичем, продолжал делиться своими новостями. Одна из них оказалась для Бориса очень приятной.
— На днях приедет в дивизию Николай Александрович Лурье. Он окончил курсы и возвращается на свою должность начальника политотдела дивизии.
«Ну вот, — подумал Борис, — ведь Лурье знает меня с первых дней войны, и он мне друг, пожалуй, гораздо более близкий, чем Марченко. Он меня всегда поддержит. Только вот каково будет его положение? При Марченко ведь его всегда затирали, неужели и теперь так будет?»
Забежав вперёд, скажем, что так не случилось. Да Борису и не потребовалась защита его друга. Полковник Ушинский был действительно умным, талантливым и очень грамотным военачальником. Недели через две он отлично разобрался во всей сложной обстановке, в которую попала дивизия в момент того «непродуманного» и «неподготовленного», как тогда считали, наступления в районе Синявино. От начальника штаба дивизии и от командиров полков Ушинский услышал самые благоприятные отзывы о бывшем начсандиве, теперешнем командире медсанбата Алёшкине. Также положительно отозвался о Борисе и комиссар дивизии Марченко.
Кстати сказать, после ухода Володина Марченко значительно изменился, он стал более сдержан и, как думали многие, в том числе и Борис, узнав о своём переводе на строевую должность, что было давнишней его мечтой, Марченко решил показать всем свою выдержку и уравновешенность. Это привело к тому, что взаимоотношения между ним и новым командиром дивизии сложились вполне нормально.
* * *
Между тем, дело, начатое Павловым и его бригадой из трёх человек, хотя и медленно (медленнее, чем хотелось бы Алёшкину), но продвигалось. Вслед за первым домиком, который был передан под жильё начсандиву Пронину, сделали второй — для Алёшкина, затем третий — для комиссара Фёдорова, а потом сразу два больших по размеру — для женщин-врачей и операционных сестёр. При проверке даже эти большие домики вполне умещались на полуторатонной машине. Основываясь на этом, Борис решился на постройку госпитальной палаты.
Это строение должно было иметь длину и ширину палатки ДПМ, то есть примерно пятнадцать на пять метров. Стены его делались также из фанерных щитов, связанных рамами основания сверху и снизу. Кроме того, вверху они соединялись ещё стропилами и коньком, на которые и навешивалась брезентовая крыша. Под стропила подвязывали белый внутренний полог палатки.
Когда дом построили, то он, обогреваемый двумя железными печками, вмещал тридцать вагонок, то есть 120 коек, обладал большей кубатурой, чем палатка, был светлее и чище.
Все в медсанбате были довольны этой постройкой. Зинаида Николаевна прямо сияла, получив его вместо одной из своих, уже совсем истлевающих палаток. Правда, заняло это две недели, но строение было первым, а всё новое, что приходилось делать, требовало времени и изобретательности. Изобретения же так просто не даются: не одну ночь Борис и Павлов ломали головы над тем, как добиться прочного соединения в одну стенку двенадцати щитов, чтобы они не перекосились и были достаточно плотно соединены. Пришлось повозиться и с устройством стропил, которые не должны быть тяжёлыми, и в то же время не распирать стен, как это происходит в обычных домах, а, наоборот, стягивать их. И, наконец, самое главное: новое сооружение должно было быстро разбираться, собираться и не занимать много места при перевозке.
Когда все эти вопросы решили, а заодно и такие, как добыча гвоздей, изготовление стягивающих скоб и болтов, Алёшкин