Читать интересную книгу Мир на краю бездны - Александр Шубин

Было немаловажно, что Чехословакия имела «потенциальное значение авиационной базы России»[474]. Несмотря на отсутствие разрешения на пролет советской авиации над чужой территорией 28 сентября нарком обороны СССР доложил о готовности к переброске в ЧСР 548 военных самолетов. Всего на западе страны было сосредоточено 2690 самолетов — внушительная по тем временам сила. Но советская авиация могла бы помочь только при решимости самих чехов сражаться с Германией.

Так что поведение СССР никак невозможно признать демонстративным. Сталин хотел ввести войска в Чехословакию, став участником решения важнейших европейских проблем, с которым уже нельзя было бы не считаться. Опираясь на политическую концепцию Народного фронта, который в это время дополнился модификацией Национального фронта (то есть сплочения левых и антифашистских сил перед лицом фашистской агрессии), коммунисты могли бы претендовать на власть, внедряться в силовые структуры по испанскому образцу и далее превращать страну в надежного союзника СССР. Учитывая характер антигитлеровской коалиции, это можно был бы делать достаточно осторожно (как это и будет иметь место в Восточной Европе в 1945–1948 гг.). Очевидно, что и судьба Испанской республики при таком повороте событий в Европе была бы уже не столь безысходной.

Борьба с германской агрессией была в это время важнейшей внешнеполитической ставкой СССР. Какими бы мотивами не руководствовался Советский Союз, его позиция в оценке германской угрозы выглядит более убедительной, чем позиция Запада. Литвинов говорил министру иностранных дел Великобритании Э. Галифаксу: «Англия делает большую ошибку, принимая гитлеровскую мотивировку за чистую монету. Она делает вид, как будто дело действительно лишь в правах судетских немцев, и стоит эти права расширить, как опасность будет немедленно устранена. На самом же деле Гитлеру так же мало дела до судетских, как и до тирольских немцев. Речь идет о завоевании земель, а также стратегических и экономических позиций в Европе»[475]. В принципе умудренные опытом английские дипломаты тоже не принимали аргументы Гитлера за чистую монету. Они считали, что он поэтапно решает задачи расширения Германии на Восток, что устраивало англичан.

Позиция французов была более сложной. Расширение Германии, рост ее сырьевой базы и населения (а значит — и мобилизационных возможностей) возрождал угрозу границам Франции. Гитлер мог возвратиться к претензии на Эльзас и Лотарингию, которую Франция вернула себе в 1918 г., одержав победу в Первой мировой войне. Французские военные предупреждали Даладье, что шансы Германии удержать удар союзников с Запада невелики. Но политики думали не только о чисто военной стороне дела, но и о настроениях своего электората. Жители Западной Европы и думать не хотели о мобилизации, бомбежках, новых финансовых тяготах, когда бюджет и так крайне напряжен.

Но об этих настроениях французского руководства в Германии не знали, тем более наверняка. Начальник штаба вермахта А. Йодль грустно констатировал в своем дневнике, что генералы не признают «гения фюрера». Они боялись неминуемого поражения от Франции, когда Гитлер бросит основные силы вермахта на чешские укрепления.

Германские оппозиционеры решили связаться с Англией и предупредить — уступать Гитлеру не стоит. Эмиссар Остера Клейст 18 августа прибыл в Лондон, где встретился с сотрудником МИД, а затем с депутатом У. Черчиллем. Клейст объяснил англичанам, что если Великобритания будет и дальше уступать Гитлеру, она выбьет почву из-под ног оппозиции.

Это была стратегическая информация. Черчилль направил письмо заговорщикам, которое попало к Канарису. В нем он уверял, что попытка атаковать чешские границы приведет к европейской войне. Однако практически в то же время сторонники умиротворения, находившиеся (в отличие от Черчилля) у власти в Великобритании, сообщили Гитлеру стратегическую информацию не меньшего значения. 6 августа посол Великобритании А. Гендерсон неофициально проинформировал германский МИД: «Англия не станет рисковать ни единым моряком или летчиком из-за Чехословакии»[476].

28 августа Чемберлен начал готовить свой визит к Гитлеру, чтобы договориться о решении судетской проблемы и таким образом устранить источник военной напряженности.

Если Великобритания и Франция заняли бы решительную позицию, Гитлер был бы обречен. Он мог либо потерять престиж, отступившись от Чехословакии, что привело бы к быстрому падению его авторитета, либо решиться атаковать Чехословакию, и тогда последовал бы военный переворот. Казалось, в руках Лондона и Парижа были все козыри. Но Чемберлен действовал в прямо обратном направлении. Почему?

Гитлер был немецким националистам, стратегия которого основывалась на объединении в одних границах всех немцев и расширении «жизненного пространства» на восток, за счет славян. А консервативное офицерство могло возродить дух империи Гогенцоллернов, которая стремилась к колониальной экспансии. Это прямо угрожало колониальным империям Великобритания и Франции. Чемберлен предпочитал, чтобы Германия проводила «Дранг нах остен», а не конкурировала с колониальными державами в Азии и Африке. Британский премьер понимал, что Версальская система несовершенна, равновесие, существовавшее после Первой мировой войны, уже нарушено. Теперь нужно восстановить равновесие на новой основе, сделав уступки Германии. За чужой счет. Основой для передела был признан принцип национальной принадлежности жителей. Это пока и устраивало Гитлера. Европейские весы неуклонно склонялись в сторону нацистских принципов организации жизни.

Проконсультировавшись с западными союзниками, 5 сентября Бенеш удовлетворил все требования судетских немцев, кроме выхода Судет из состава Чехословакии. Немцы получили широкую культурную и политическую автономию. Это был неприятный сюрприз для Гитлера — спекулировать на неравноправном положении немцев в государстве чехов было уже нельзя. 7 сентября Генлейн прервал всякие переговоры с чехословацкими властями.

В европейском воздухе запахло войной. И все очевиднее было то, что Британия не желает разделять французские обязательства по гарантии Версаля. Французы и рады были бы под каким-нибудь предлогом избавиться от почетной, но дорогостоящей и опасной миссии борьбы с агрессором, но для этого нужно было больше аргументов. Англичане с готовностью поставляли такие аргументы — свой невозмутимый нейтралитет в этом деле. 10 сентября французский министр иностранных дел вызвал британского посла и спросил его в эмоциональной парижской манере, что ответит Великобритания, если Франция спросит: «Мы выступаем, идете ли вы с нами?» Министр иностранных дел Великобритании ответил холодным языком дипломатического протокола: «хотя правительство Его Величества никогда не допустит угрозы безопасности Франции, но не в состоянии делать точные заявления о характере своих будущих действий или об их сроках в обстановке, которую оно не может сейчас предвидеть». Черчилль комментирует этот диалог: «Нужно признать, что, если Боннэ искал предлогов для того, чтобы покинуть чехов на произвол судьбы, его поиски оказались небезуспешными»[477].

12 сентября Гитлер обрушился на Чехословакию с грубыми оскорблениями. В Судетах вспыхнуло восстание местных нацистов, но через два дня оно было подавлено. Бежав в Германию, Генлейн 15 сентября выступил по радио и потребовал передачи Судет Германскому Рейху.

Обстановка накалилась настолько, что участники германского военного заговора решили, что пора наконец действовать. Но Гитлер вопреки их ожиданиям не прибыл в Берлин. Он направился на встречу с Чемберленом, и уступки британского премьера на время лишили восстание смысла. Ведь Германии теперь не угрожала война на два фронта. Снова заговорщики активизировались в конце сентября, когда мир опять висел на волоске. Они ждали приказа о нападении на Чехословакию, чтобы арестовать его автора. К 28 сентября Гальдеру и Вицлебену удалось даже уговорить Браухича поддержать их в случае выступления против Гитлера. Но приказа о начале войны так и не последовало. И заговор рассыпался.

В разгар судетского мятежа Чемберлен послал Гитлеру предложение о личной встрече, чтобы «выяснить в беседе с ним, есть ли еще какая-нибудь надежда спасти мир»[478]. План Гитлера сработал — англичане дрогнули.

Чемберлену было почти семьдесят лет. Он никогда раньше не пользовался самолетом, но теперь готов был лететь сломя голову к диктатору Германии, чтобы увенчать свою политическую карьеру лаврами миротворца, предотвратившего новую мировую войну. Игра стоила свеч.

Над политиками и общественностью того времени нависала тень 1914 года. Тогда из-за какой-то Сербии пришлось пролить реки драгоценной английской и французской крови, не говоря уже о других народах. Подсознательная ненависть к сербам за это сохранилась до конца века. А в конце ХХ в. сознание западноевропейских политиков определяла тень 30-х гг., что подтвердила ситуация в бывшей Югославии. Руководители государств НАТО готовы убить с воздуха несколько тысяч каких-то сербов, потому что в Белграде им примерещился Гитлер. Воображение правителей мира отстает на полвека. Куда-то нынче двигаются весы?