Читать интересную книгу Капитализм: Незнакомый идеал - Айн Рэнд

Эти «противоречия», говорит Фромм, составляют дилемму «человеческой ситуации» - противоречия, с которыми человек вынужден бороться, но которые он никогда не сможет разрешить или отменить и которые отчуждают человека от себя самого, от других людей и от природы.

Если логика вышеизложенного кажется вам не слишком ясной, поверьте, что причина этого - не в краткости моего изложения. Она кроется в полной произвольности манеры изложения идей Фромма; он пишет не как ученый, а как жрец, который не обязан предъявлять кому-то какие-то доказательства или обоснования.

Совершенно понятно, что человек обладает фундаментальным отличием от всех прочих живых существ благодаря наличию у него способности мыслить. Верно, что для человека выживание - и проблема, требующая решения при помощи разума. Верно, что ни один человек не способен прожить столько, чтобы исчерпать все возможности, которые у него есть. Верно и то, что каждый человек одинок, отделен от других и уникален. Как и то, что мышление требует независимости. Все это факты, составляющие триумф человеческого бытия. Почему же именно их Фромм наделяет рангом ужасающего космического парадокса и видит в них свидетельство монументальной трагедии человека?

Да, есть люди, которых возмущает, что ответственность за свою жизнь несут они сами и что задача их разума - выяснить, как справиться с ней. Немало подобных людей - людей, предпочитающих животное существование, - можно (или можно было) обнаружить спящими на скамейках в любом общественном парке; их принято называть бродягами. Есть люди, для которых думать - ненормально и ненатурально. Их немало в сумасшедших домах - там они называются идиотами. Есть люди, которые постоянно переживают близость смерти; люди, которые обижаются на то, что никак не удается быть одновременно пианистом-виртуозом, воротилой бизнеса, строителем железных дорог, игроком в бейсбол и аквалангистом-профессионалом; люди, для которых их бытие как отдельных, независимых существ, кажется невыносимой мукой. Таких много в приемных у психотерапевтов; их обычно называют невротиками. Но зачем Фромму понадобилось представлять бродяг, идиотов и невротиков как символ человечества, как общий образ человека и почему он решил, что именно их состояние - это то, с чего должен начинать каждый, то, откуда он должен с усилием стремиться вверх?

Фромм нам этого никак не объясняет. Нигде в его работах невозможно обнаружить логической связи между фактами, которые он рассматривает, и выводами, которые он делает.

Если мы не хотим считать его выводы случайными - или даже, скажем прямо, мистическими откровениями, - то мы должны думать, что он не утруждает себя обоснованием своей позиции потому, что считает эти выводы самодостаточными, неопровержимо подтверждающимися теми фактами, что он приводит, легко доступными наблюдению и анализу каждого. Но если, по его мнению, каждому очевидно, через самостоятельный анализ, что факты, которые он приводит, представляют собой мучительную проблему для человека, самый лучший ответ, который можно на это дать: «Говори за себя, брат!»

Разум, настаивает Фромм, и самосознание, которое возможно благодаря разуму, превращает «отчужденное, разобщенное с другими существование» человека в «невыносимую тюрьму» - и человек «стал бы безумным, если бы не мог освободиться из этой тюрьмы, покинуть ее, объединившись в той или иной форме с людьми, с окружающим миром».

Следующий абзац - типичный пример того, что Фромм считает объяснением:

«Переживание отделенности рождает тревогу, оно является источником всякой тревоги. Быть отделенным значит быть отторгнутым, не имея никакой возможности употребить свои человеческие силы. Быть отделенным значит быть беспомощным, неспособным активно владеть миром - вещами и людьми, это значит, что мир может наступать на меня, а я при этом неспособен противостоять ему. Таким образом, отделенность - это источник напряженной тревоги. Кроме того, она рождает стыд и чувство вины. Это переживание вины и стыда в связи с отделенностью выражено в библейском рассказе об Адаме и Еве. После того, как Адам и Ева вкусили от древа познания добра и зла, после того, как они ослушались… после того, как они стали людьми, высвободившись из первоначальной животной гармонии с природой, т.е. после их рождения в качестве человеческих существ, - они увидели, что "они нагие, и устыдились". Должны ли мы предположить, что миф, такой древний и простой, как этот, несет в себе стыдливую мораль, свойственную девятнадцатому веку, и что самая главная вещь, которую эта история желает нам сообщить, состоит в том, что они пришли в смущение, увидев, что их половые органы открыты посторонним взглядам? Едва ли это так. Понимая эту историю в викторианском духе, мы утратим главную ее мысль, которая, как нам кажется, состоит в следующем: после того, как мужчина и женщина начали осознавать самих себя и друг друга, они осознали свою отдельность и свое различие из-за принадлежности к разным полам. Но как только они поняли свою отдельность, они стали чужими друг другу, потому что еще не научились любить друг друга (что вполне понятно хотя бы из того, что Адам защищал себя, обвиняя Еву, вместо того, чтобы пытаться защитить ее). Осознание человеческой отдельности без воссоединения в любви - это источник стыда и в то же время это источник вины и тревоги».

Все общественные системы, все культуры, все религиозные и философские учения, весь прогресс, утверждает Фромм, движутся человеческой потребностью избежать ужасающего чувства беспомощности и одиночества, к которому он приговорен своим разумом.

«Необходимость вновь и вновь разрешать противоречия своего существования, находить все более высокие формы единства с природой, своими собратьями и самим собой - вот источник всех душевных сил, движущих человеком…»

В «Человеке для себя» Фромм утверждает, что только с помощью «разума, плодотворности и любви» человек может справиться с проблемой своей «отделенности» и достичь «нового единства» с окружающим миром. Претензии Фромма на роль адвоката разума звучат по меньшей мере неискренне. Он говорит о разуме и любви как о «только двух различных формах понимания мира». Как будто это не является окончательным доказательством его мистицизма, в «Искусстве любить» он продолжает рассуждать о «парадоксальной логике» восточных религий, которые, одобрительно сообщает он, не стеснены аристотелевским законом противоречия и которые учат нас тому, что «человек может познать реальность лишь в противоречиях». (Гегель и Маркс, совершенно справедливо отмечает он, также принадлежат к этой «парадоксальной» эпистемологической линии.) Его рассуждения о том, что он подразумевает под «плодотворностью», вряд ли можно считать более удовлетворительными.

В «Искусстве любить», написанном через несколько лет после «Человека для себя», он заявляет, что разум и плодотворный труд, хотя и являются определенно важными, дают лишь частичные, и сами по себе крайне неудовлетворительные решения: «единство», которое достигается с их помощью, - «не межличностно», а «желание межличностного слияния - наиболее мощное стремление в человеке». Фромм делает здесь необъяснимый поворот. То, что вначале представлялось проблемой, существующей между человеком и природой, теперь должно быть разрешено с помощью человеческой «общности». Впрочем, ничего удивительного; когда читаешь Фромма, именно таких заявлений и ждешь: они кажутся неизбежными. Любовь и только любовь, говорит он нам с поразительной оригинальностью, может избавить человека от ужаса, «любовь - это единственный здоровый и исчерпывающий ответ на проблему человеческого существования».

Только через позитивное «отношение» себя к окружающим, только через чувство «заботы и ответственности» за них, в то же время сохраняя индивидуальность, добавляет Фромм, человек может создать новые узы, новое единство, которое освободит его от одиночества отчуждения.

А сейчас настала пора окончательно вытащить кота из мешка. Ранее мы рассматривали взгляд Фромма на отчуждение как метафизическую проблему; понять ее смысл и реальное содержание в полном объеме можно, если обратиться к его общественно-политическому анализу отчуждения. В этом контексте становится сразу понятно, какого рода «узы», какого рода «единство» и какого рода «любовь» имеет в виду Фромм.

Каждому обществу как системе отношений между людьми может быть дана оценка согласно тому, насколько ему удается удовлетворять основные психологические потребности человека, говорит Фромм, то есть, объясняет он, какие возможности для любви, общности и осознания собственной индивидуальности оно предлагает человеку.

Капитализм, заявляет Фромм, в этом отношении крайне плох: он не только не приближается к разрешению проблемы человеческого отчуждения, но и во многих отношениях неизмеримо усугубляет ее. Освобождая человека от средневековых норм и догм, разрывая цепи религиозной, экономической и социальной тирании, разрушая «стабильность» феодального порядка, капитализм и индивидуализм обрушивают на человека доселе невиданную свободу, которая «неизбежно вызывает глубочайшее ощущение незащищенности, бессилия, сомнения, одиночества и тревоги».