— Послушайте, да вы что пнем-то сидите? — обрушилась неожиданно попадья на Никона. — Ну, спойте что-нибудь по крайней мере… Я вам на гитаре сыграю.
— Так его, хорошенько! — похвалил Федот Якимыч. — Не с кислым молоком приехали.
Никон поднял глаза на бойкую попадью и безотчетно улыбнулся. «Да он хороший!» — удивилась попадья. Их глаза встретились еще в первый раз. Попадья беззаботно тряхнула головой, достала гитару и, заложив по-мужскому ногу за ногу, уселась на диван. Федот Якимыч подсел к ней рядом.
— Ну, милушка, затягивай, — упрашивал он. — Да позаунывнее, чтобы до слез проняло. Уважь, Капитолинушка…
Когда раздались первые аккорды и к ним присоединился красивый женский контральто, Никон даже поднялся с места, да так и впился своими близорукими глазами в мудреную попадью. Отлично пела попадья, а сегодня в особенности. И красивая была, особенно когда быстро взглядывала своими темными глазами с поволокой. Федот Якимыч совсем расчувствовался и кончил тем, что вытер скатившуюся старческую слезу. И Никон чувствовал, что с ним делается что-то необыкновенное, точно вот он упал куда-то и не может подняться, но это было сладкое бессилие, как в утренних просонках.
Амалия Карловна воспользовалась этим моментом и знаками вызвала мужа в другую комнату. Здесь она с детскою порывистостью бросилась к нему на шею и заплакала.
— Милочка, что с тобой? — изумился Леонид, целуя жену.
— Да как он смел… — повторяла немка, задыхаясь от слез. — Так обращаются только с крепостными…
— А попадья?
— Она другое дело, Леонид… Потом он так посмотрел на меня… нехорошо посмотрел.
— Да ведь он — старик. А впрочем, как знаешь…
Немка так и не показалась больше. Она заперлась в своей комнате, сославшись на головную боль. Когда попадья объявила об этом, Федот Якимыч погладил свою бороду и крякнул. Впрочем, он сейчас же спохватился и принялся за серьезные разговоры с Леонидом.
— Я привез к тебе брата, ты у меня и будешь за него в ответе, — объяснил старик. — Положим, мы с ним помирились, а все-таки ему пальца в рот не клади… Насквозь вижу всего! Одним словом, лапистый зверь. Он будет у вас на Новом заводе меховой корпус строить, а Карпушка будет помогать. Наказание мое этот Карпушка: с кругу спился мужик… И с чего бы, кажется? Ума не приложу… Уж я с ним и так, и этак, и лаской, и строгостью — ничего не берет. Дурит мужик… Ты его тоже к рукам прибери: с тебя взыскивать буду.
— Да что же я с ним поделаю, Федот Якимыч? — взмолился Леонид.
— А уж это твоего ума дело… Не люблю, когда со мной так разговаривают. Слышал? Не люблю. Учился у немцев, а не понимаешь того, как с добрыми людьми жить. Я бы Григорию Федотычу наказал, да не таковский он человек: характер потяжелее моего.
Ужин прошел довольно скучно, несмотря на все усилия попадьи развеселить компанию. Все были точно связаны. Никон сидел рядом с попадьей, и она не утерпела, чтобы не спросить его шепотом:
— А вы Наташу знаете?
— Какую Наташу?
— Ну, дочь Федота Якимыча… Красивая такая женщина — кровь с молоком.
— Ах, да…
— Что да?
— Ничего…
Попадья улыбнулась одними глазами и даже отодвинулась от Никона, — очень уж пристально он смотрел на нее. «Этакой мудреный, Христос с ним, — подумала попадья. — Ничего с ним не сообразишь». Поп Евстигней промолчал все время, и все время никто не обращал на него внимания, как на бедного родственника или приживальца.
— Вот что, Леонид, ты скажи жене мой поклонник, — говорил Федот Якимыч на прощание. — Так и скажи, что старик Федот Якимыч кланяется…
Никон на прощание так крепко пожал руку попадье, что та чуть не вскрикнула.
На другой день утром Федот Якимыч опять заявился в поповский дом, на этот раз уже один. Леонид был на службе, попа увезли куда-то с требой, а попадья убиралась в кухне. Старик подождал, когда выйдет «белянка».
— Заехал проститься… — коротко объяснил он, когда Амалия Карловна вышла в гостиную.
— Вы уже уезжаете? Так скоро… — ответила немка и посмотрела своими ясными глазами прямо в душу старику.
— А зачем ты вчера убежала? — в упор спросил старик. Я ведь к тебе, беляночка, не с худом… Ну, чего смотришь-то так на меня? Для других я и крут и строг, а для тебя найдем и ласковое словечко…
— Благодарю, но я не знаю, чем я заслужила ваше внимание… — смущенно ответила Амалия Карловна.
— Чем? А уж это как кому бог на душу положит. Поглянулась ты мне с первого разу — и весь сказ… Вот попадью тоже люблю, Никашку-гордеца помирил. Ну, как живёшь-можешь: скучно, поди, в другой раз?.. Да вот что, беляночка, принеси-ка мне, старику, рюмку анисовки, — у попа есть. Я из твоих рук хочу выпить…
Немка быстро ушла, а Федот Якимыч присел к столу, положив свою седую голову на руки, да так и застыл. С ним делалось что-то странное, в чем он сам не мог дать себе отчета. Зачем он пришел сюда? Еще, на грех-то, поп хохлатый воротится… Ох, стыдобушка головушке! Когда немка вернулась с рюмкой анисовки, старик молча выпил ее, посмотрел еще раз на «беляночку» и проговорил:
— Ну, не поминай лихом старика, немка…
Она чуть улыбнулась, и Федот Якимыч весь побагровел.
— Чему обрадовалась-то, а?.. Эх, да что тут толковать… Прощай!
Попадья подслушивала всю эту сцену и укоризненно качала головой. Когда старик вышел, она скрылась в свою кухню как ни в чем не бывало. Амалия Карловна ушла в свою комнату, заперлась и заплакала. О чем были эти слезы, она ничего не могла бы сказать, но ей так сделалось грустно, так грустно, как еще никогда. Ей вдруг страстно захотелось уехать отсюда, туда, в свои зеленые горы, точно пришла какая-то неминучая беда. Сердце так и ныло. Первая ложь в ее жизни была та, что она ничего не сказала мужу о визите Федота Якимыча и о своем разговоре с ним. Попадья тоже молчала, точно воды в рот набрала, но по выражению ее лица Амалия Карловна видела, что попадья все знает. Это фальшивое положение мучило немку, и вместе с тем в ее душе таинственно образовался какой-то собственный мирок.
Первым вопросом после отъезда Федота Якимыча было то, как устроить Никона. Он пока перебивался в господском доме, у Григория Федотыча, но оставаться там было неудобно.
— Разве мы поместим его у себя? — спрашивал раз Леонид. — Я могу ему уступить свою комнату.
— Да удобно ли ему будет? — заметила попадья. — Мы-то ведь попросту живем…
— Да и он простой человек, Капитолина Егоровна…
Попадья политично промолчала и только мельком взглянула на своего хохлатого попа. В результате вышло все-таки то, что Никон поселился в господском поповском доме. Правда, дома он почти не бывал: уходил на работу в пять часов утра, приходил в двенадцать часов обедать, а потом опять на работу до позднего вечера. Дома он был занят разными чертежами, сметами и вычислениями.
VII
Амфея Парфеновна была встревожена. Пока особенно еще ничего не случилось, но ее беспокоило поведение Наташи. С бабой творилось что-то неладное… Немушка Пелагея примечала то же самое, мычала и показывала рукой вдаль, дескать, беда Наташина там, в Новом заводе, с очками на носу и в шляпе.
Старуха отлично понимала все, что говорила немушка, и должна была соглашаться. Наташа мало теперь жила в Землянском заводе, а все уезжала в Новый под предлогом гостить у брата Григория Федотыча.
— Эх, муж у Наташи плох, — жалела старуха. — Польстились тогда на богатство… Ну, да бог не без милости. И не такая беда избывается…
Купец Недошивин, муж Наташи, был недалекий и добрый человек, страдавший купеческим ярмарочным запоем. У него был свой каменный дом в Землянском заводе и каменная лавка с красным товаром. Дело велось плохо, и наживались одни приказчики, а хозяину доставалась «любая половина» из выручки. Впрочем, Недошивин не любил считать барышей, а проводил день, играя в шашки с другими купцами. К вечеру он шел куда-нибудь в гости или напивался дома. Наташа оставалась дома одна и не знала, куда ей деваться с своим бездельем. Обыкновенно она уезжала к матери, если заберет тоска, а то укатит в Новый завод, чтобы отвести душеньку с попадьей. Амфея Парфеновна редко навещала зятя, потому что не выносила пьяниц вообще. Но ввиду экстренного дела она решилась проведать Наташу и нежданно-негаданно нагрянула к обеду. Это было целое событие, когда старуха собиралась куда-нибудь в гости. Даже беспечная Наташа — и та чувствовала в себе какой-то детский страх, когда приезжала дорогая гостья.
— Ну, как живете-можете? — строго спрашивала Амфея Парфеновна, чинно усаживаясь на поданное зятем кресло. — Проведать вас приехала…
— Ничего, мамынька, живем, пока мыши головы не отъели, — отвечал зять с напускною развязностью. — А между прочим, покорно благодарим…