В одном из судей Энни узнала генерала Хоули. До сих пор она никогда не встречалась с Хоули лично, но ошибки в том, кто этот человек со свирепым лицом и ястребиным носом, быть не могло. В другом — отвратительном толстяке с заплывшими поросячьими глазками — графа Лудуна. Лишь один раз — в тот момент, когда Энни вошла, граф поднял на нее глаза и тут же углубился в бумаги и на протяжении всего допроса так и не поднимал головы, хотя Энни несколько раз нарочно провоцировала его на это, пристально разглядывая его. Прочие же были ей незнакомы.
Энни и надеялась, и боялась одновременно увидеть среди этих лиц своего мужа. Но Ангуса среди судей не было. С тех пор как он помог ей взвалить тело Джона на лошадь, Энни ничего не слышала о нем, и ей оставалось только тешить себя мыслью, что отсутствие новостей — уже хорошая новость. В случае смерти Ангуса о ней скорее всего было бы известно — все-таки как-никак знатный, влиятельный человек, глава клана… К тому же Энни подозревала, что, если бы не тайные инструкции от Дункана Форбса, арест ее имел бы гораздо менее цивилизованную форму.
— Ну, вот мы и встретились, леди Энни, — раздался голос одиннадцатого человека, которого Энни сначала не заметила — он сидел отдельно, в темном углу. Говоривший встал и направился к Энни. Его тяжелые шаги гулким эхом отдавались в мрачных стенах этого каменного мешка. — Рад познакомиться, — съязвил он, подходя вплотную, — весьма наслышан… Ваша слава гремит повсюду, леди Энни! Или вы предпочитаете, чтобы к вам обращались — «полковник»?
При всей своей непомерной грузности и полноте герцог Камберленд был ниже Энни на целую голову, и она с презрением смотрела на него сверху вниз.
— Как видите, — спокойно проговорила она, — на мне ни мундира, ни знаков различия… Так что чего уж там — зовите меня просто по имени.
— Как вам угодно! А вы, в свою очередь, можете преклонить передо мной колени и звать меня «ваша честь».
— Простите, ваша честь. — Энни сделала грациозный реверанс. — Здесь темно, и я не разобрала, с кем беседую, пока вы не представились.
Камберленд несколько раз прошелся перед Энни, нахмурив лоб и сцепив руки за спиной — очевидно, для того, чтобы потянуть время и лишний раз подействовать ей на нервы.
— Позвольте напомнить вам, мэм, — произнес со своего места Хоули, — вы здесь для того, чтобы дать нам подробный отчет о вашей деятельности за последние пять месяцев.
— Отчитываться по дням или по неделям? — фыркнула Энни.
— По поступкам, мэм. Итак, к делу: признаете ли вы, что принимали непосредственное участие в боевых действиях на стороне бунтовщиков, намеревавшихся свергнуть британское владычество в Шотландии? Что вы возглавили ваш клан и вели его в бой на стороне самозванца, выступавшего против законного правительства? Что поддерживали известного бунтовщика лорда Льюиса Гордона под Абердином, воевали против армии его величества под Фалкирком? Что присутствовали в бою в долине Драммуззи не более чем три дня назад?
— Похоже, — снова усмехнулась Энни, — вы преувеличиваете мою роль, сэр. Послушать вас — так чуть ли не я начала восстание!
— У нас есть точные данные о вашей роли, леди Энни. Нам известно, что вам удалось склонить на свою сторону… — Хоули сверился с бумагами, — ни много ни мало почти пятьсот человек.
— Это не мое дело, сэр, это дело Шотландии. Кстати, ваши сведения не так уж и точны, как вы думаете. Настоящая цифра — восемьсот человек.
— Стало быть, — резкие черты Хоули заострились еще сильнее, — вы не отрицаете, что были на стороне самозванца?
— Я никогда не делала секрета из моей верности Шотландии и ее законному королю. И совесть моя велит мне быть на стороне тех, кто борется за независимость моей страны. Но на свою сторону, как вы изволили выразиться, я никого не склоняла. Кто я такая, чтобы иметь какое-то влияние на этих людей? У меня его еще меньше, чем у их жен, матерей и сестер!
— Да, но никто из этих жен и сестер почему-то не садился на коня и не брал в руки меч! — Хоули приподнялся, опершись руками о стол. — У нас есть свидетельства, что вас видели на поле боя под Фалкирком!
— Кто же это, интересно, — прищурилась Энни, — меня там видел? Уж не те ли, часом, бравые парни полковника Блэкни, «увидевшие» в небольшом отряде, повернувшем их с дороги на Моу-Холл, целую армию?
Лудун — полковник Блэкни был его человеком, — услышав это, недоуменно переглянулся с сидевшими рядом с ним. На минуту воцарилась тишина, но затем она была прервана вопросом Камберленда:
— Так вы признаете, что были в Фалкирке?
— Признаю, ваша честь. Не я одна — там было достаточно много женщин — жены тех, кто сражался. Было на что посмотреть — зрелище и впрямь незабываемое!
— Вы не ответили на вопрос, леди Энни: призывали ли вы всех этих мужчин сражаться на стороне бунтовщиков?
— Еще раз говорю: кто я такая, чтобы командовать мужчинами? Вы бы доверили вашей жене командовать полком, герцог? Пошли бы мужчины за ней в атаку?
Кое-кто из присутствующих за столом не сдержал усмешки, хотя и старался скрыть это от Камберленда: жена герцога была едва ли не толще его самого. Представить себе эту жирную трусиху на коне, да еще с мечом в руке, было просто невозможно.
Герцог снова замолчал, пристально разглядывая Энни похотливым мужским взглядом.
— Признаться, — произнес он, — я представлял вас себе иной, леди Энни. Согласно имеющимся у нас донесениям, вы должны быть на целый фут выше, в несколько раз полнее и с усами, какими не всякий мужчина может похвастаться…
— Спасибо, ваша честь, — усмехнулась она, — что сами избавили меня от этих обвинений. От остальных я как-нибудь и сама защищусь, а эти, признаюсь, были для меня самыми обидными…
— Признаюсь и я, леди Энни, будь у нашего противника больше таких решительных женщин, как вы, одержать победу нам было бы куда труднее. Но, как бы то ни было, мы ее одержали, и, поскольку вы сами признаете свою вину, но от конкретных показаний увиливаете, нам, увы, не остается ничего другого, как арестовать вас. Будь моя воля, сказанного вами уже достаточно для того, чтобы повесить вас без дальнейшего следствия, но мы ведь все-таки цивилизованные люди…
С самого начала Энни знала, каков будет результат. Внутри у нее все кипело, но показать это своим палачам означало проявить слабость.
— Цивилизованные люди? — Голос Энни был полон презрения. — Можно подумать, я не видела, что вы, «цивилизованные люди», творили? Вешать людей сотнями за малейший проступок, по малейшему подозрению, насиловать женщин, грабить до нитки убитых — это ваша цивилизованность? Повесить женщину — какая цивилизованность! Я понимаю, господа, этим вы хотите мне отомстить за ваш позор под Фалкирком, но виновата ли я, что ваши доблестные воины наложили там в штаны от страха?