и единство в природных и, прежде всего, живых объектах начал общего и индивидуального; рассмотрен и решительно отвергнут дихотомизм платоновского типа, движущийся через взаимоисключаемые определения, между тем как в исследованиях живого приходится иметь дело с множеством состояний одного и того же признака. Далее, если убрать из трактата “О частях животных” первую книгу, то оставшиеся три выигрывают в стройности и, например, первая же фраза второй книги вполне естественно открывает все сочинение, присоединяя его к “Истории животных” в качестве ее продолжения: “Какие и сколько частей входит в состав каждого животного — мы более точно показали в истории животных, а по каким причинам каждая часть имеет такие-то свойства — надо рассмотреть теперь, взяв эти части сами по себе, независимо от того, что было сказано о них в истории” (ОЧЖ, 646а). Однако идея первоначального нахождения первой книги “О частях животных” не там, где ее всегда печатают, а в начале “Истории животных”, — несмотря на свои очевидные преимущества, — не находит подтверждения ни в дошедших до нас древнейших каталогах сочинений Аристотеля (см. Могаш, 1951), ни в кодикологических данных.
5
Аналогичным образом и некоторые другие теоретические построения “Истории животных” не вошли ни в “О частях животных”, ни в Ό возникновении животных” (хотя в целом более типично обратное соотношение). Таково представление о том, что одни части принадлежат всем родам, другие — только некоторым (начальные слова кн. второй) и что к первой категории относятся органы, принимающие пищу (кн. первая, § 19), и что вообще органы могут быть классифицированы по степени их представленности — у всех, большинства или только некоторых животных (там же). В целом же “Истории животных” свойствен более эмпирический подход по сравнению с позднейшими сочинениями Аристотеля и тем более с Платоном, школу которого Аристотель за несколько лет до написания “Истории животных” оставил. Это лишний раз подтверждает, что эволюция воззрений Стагирита не столь однолинейно направлена от спиритуализма к естественно-научным интересам, как это представляли себе некоторые исследователи его биографии, например, в двадцатые годы — В. Иегер. Между платонизмом раннего Аристотеля и дуализмом позднего как раз и лежит период наибольшего эмпиризма и погруженности в естествознание — время написания “Истории животных”.
6
Но и из числа этих дополнительных признаков встречаются общие признаки для нескольких родов. Это, прежде всего, признаки: “водные”, “дышащие легкими” и др. Возможно, что их надо было бы присоединить к основной “диаде” рядов признаков (1) по живорождению и (2) по локомоции. В целом принцип, которому следовал Аристотель при выделении наиболее первичных признаков, заслуживает дальнейшего изучения, поскольку это, в сущности, есть метод донаучного “здравого смысла” и своего рода феноменологии.
7
Poikila helle:nika seu Varia Graeca. Ex octo codicibus Graecis diversarum bibliothecarum nunc primum edita... Ex codicibus transcripsit, interpretationes Latinas, animadversiones et indices adjecit et edidit Christianus Fridericus de Matthaei. Mosquae, 1811, XII, 287 p.
8
Чтобы не перегружать текста значками, мы опускаем знак § в аристотелевском тексте, а равно и в ссылках, данных в указателе.
9
...живых существ... — Ар. употребляет термин dzo:ion, имеющий три основных значения: “животное” (в противоположность растениям, иногда также людям), “живое” вообще (О душе, I, 2, 404Ь) и наконец “живое существо”, “организм”. В данной фразе выступает третье значение: имеется в виду не столько деление на части специально животных, сколько впервые устанавливаемая Ар. для живой природы в целом (в том числе и для растений, как явствует из ряда мест ИЖ) закономерность наличия частей двоякого рода (см. след. примеч.). Начиная с § 4 кн. первой, под dzo:ion Ар. уже почти всегда имеет в виду непосредственно животных.
10
...руку нельзя разделить на руки или лицо на лица — к первой фразе ИЖ восходит различие между тканями и органами. Оно намечено далее на той же аристотелевской концептуальной основе у Галена и арабских врачей, затем у Габриеля Фаллопия (Fallopius, 1575), а в современную теоретико-биологическую традицию введено в 1801 г. вместе с термином “ткань” (tissu) французским анатомом Кс. Биша. Для ИЖ характерно тройственное противопоставление, во-первых, “сложных частей”, т. е. органов, во-вторых, “членов”, т. е. комплексов органов (например, лицо, голова), в-третьих, “однородных частей”.
Последняя категория, названная позднее тканью, сыграла важнейшую роль в развитии биологии. До прошлого столетия всеобщим было убеждение (иногда встречающееся и сейчас), что понятие однородных частей (букв, “подобночастные”) и соответствующий термин, переводимый и как “гомеомерии”, восприняты Ар. у основоположника философии в Афинах Анаксагора (V в. до н. э.). Однако со времени сопоставительного анализа анаксагоровской и аристотелевской терминологии, проведенного в 1830-х годах Ф. Шлейермахером, нашла признание точка зрения, что Ар. излагал учение Анаксагора при помощи отсутствовавших у последнего терминов, прежде всего термина “гомеомерия”, и в значительной мере при помощи своего собственного концептуального аппарата. В том смысле, в каком позднейшие авторы (как, например, Лукреций) говорят об анаксагоровских гомеомериях, аутентичные фрагменты Анаксагора дают термины “семена”, “вещи”, “существующие вещи” (см. подробнее: Рожанский, 1972, с. 104–134). Ар. обобщает понятие “однородность” и на неживую природу: “простыми частями”, слагающимися из однородных (подобночастных), являются у него не только ткани организма, но и такие вещества, как глина, металлы, камень, Общее для всех этих “несоставных” частей — то, что при расщеплении, по крайней мере в пределах “естественного” для них круга явлений (см. примеч. 7), они сохраняют свою природу: металл при всех дроблениях остается металлом, пока не расплавлен (не перешел в “воду”), а кость или мясо — костью или мясом, пока они не разрушены, как сейчас сказали бы, химически. “Сложные” части, напротив, встречаются только в живой природе и при расщеплении дают части, неоднородные (неподобночастные) друг другу и своему целому. Конечно, части руки не суть руки (а части кости суть кость). Важно, что критерием для различения однородных и неоднородных частей служит у Ар. функция: “Таким образом, животные составлены из обоего рода частей, но части однородные существуют ради неоднородных; ведь работа и действие принадлежат им, возьмем [ли] глаз, нос, все лицо или палец, кисть и всю руку” (ОЧЖ, 646Ь). Сходное понимание развито в IV книге “Метеорологики”, где вместо функции или действия Ар. говорит о целесообразности и форме как об отличии неподобночастных от более материальных “гомеомерий”, вписав тем самым основные категории своего учения о жизни в контекст дуалистической онтологии.
11
...из жил... — букв, “из