– Это у нас не получится, – тихо проговорила она, откусывая от шоколадного пирожного.
– Почему нет?
– Сам увидишь.
Тонкая линия растаявшего шоколада поползла вниз по ее подбородку. Она лениво слизнула ее.
– Почему ты не рассказала мне о нем? Почему не предупредила меня?
– А что пользы было бы от этого? Рано или поздно он все равно узнал бы о нашем приезде. Это был всего лишь вопрос времени.
– Ты говорила... Ты намекала, что твою семью вытолкнули из политики после того, как твоего отца... после его ареста. Как же получается, что твой брат возглавляет тайную полицию в Порт-о-Пренсе?
Она пожала плечами.
– О, Максельдван – гораздо больше, чем это, – сказала она. – Он, знаешь ли, не просто шеф тайной полиции в столице. Это просто его официальная должность. На самом же деле Макс управляет всей полицией. Он напрямую подотчетен президенту.
– Ты не ответила на мой вопрос. – Рубен испытывал беспокойство. По дороге в Петонвиль ее манеры снова изменились с тех пор, как они приехали сюда. Она будто соскальзывала назад во что-то, что он никак не мог определить для себя, некий стиль, манера поведения...
– Ты забываешь, что колеса здесь совершили полный оборот, – сказала она. – Максу не нравилась жизнь в глуши, он жаждал влияния, рассматривал его как свое наследственное право. Поэтому он сменил фамилию на Беллегард – это девичья фамилия моей матери. Затем он подружился с нужными людьми и стал ждать, когда Дювалье умрет. Дювалье умер, друзья Макса обрели свою судьбу, и Макс получил свою собственную маленькую свободу.
Уверенными пальцами она разломила булочку пополам и намазала на нее масло и джем. Аккуратно налила себе еще одну чашку из серебряной chocolatiere[35].
– Он знает, кто я, – сказал Рубен.
– О, не думаю. Ты никто. Макс не всеведущ.
– Он знает, что я полицейский. Он намекнул на это. «Вы разговариваете как полицейский, профессор», – вот что он сказал.
Анжелина улыбнулась, словно беседовала с ребенком.
– Но он прав. Ты действительно разговариваешь как полицейский. Ты и есть полицейский. Ничего страшного в том, что он догадался.
– Нет, Анжелина, страшное есть. Беллегард знает, что что-то происходит. Он знает, что я в этой стране под вымышленным именем или с фальшивым паспортом. Уже за одно это он мог бы меня арестовать.
– Это было бы не похоже на Макса. Он никогда не действует поспешно. Тихо-тихо подбираться, без добычи не остаться – вот его метод. Он установит за нами наблюдение, посмотрит, что мы задумали. А теперь... – Она отложила нож. – Может быть, ты скажешь мне, что именно мы должны здесь делать.
Рубен посмотрел на нее пораженный:
– Ты хочешь сказать, что не знаешь этого? Разве Салли не ввела тебя в курс дела? Она сказала мне, что ты понимаешь грозящие опасности, что ты сама вызвалась ехать со мной, показать мне, как здесь и что, за какие ниточки нужно дергать.
Анжелина кивнула:
– Она рассказала мне кое-что. Но в воскресенье я все еще была наполовину одурманена наркотиками. Я только сейчас начинаю по-настоящему приходить в себя. Салли сказала мне, что работает на правительственное агентство, что ты тоже согласился на них работать. Она сообщила мне, что у тебя большие проблемы, что расследование убийства Рика прекращено и что единственный для тебя способ обелить свое имя – это внедриться в группу здесь. И еще она сказала мне, что я подвергаюсь большей опасности, оставаясь в Нью-Йорке. Ну? Что-нибудь из этого правда?
Он объяснил ей все как мог подробнее. Анжелина напряженно слушала его, наблюдая, как солнце путешествует по двору и крошечные пичужки снуют туда-сюда в кронах высоких, изящных деревьев. Когда он закончил, она некоторое время молчала, ее лицо было ничего не выражавшей маской. Солнце коснулось ее. Его пальцы дотронулись до ее руки и снова отодвинулись.
– Берегись Макса, – сказала она наконец. – Он станет смотреть и ждать и заставит тебя думать, что поводок у тебя длинный-длинный. Но в конце он причинит тебе боль. И убьет тебя, если ему так захочется.
Ее шоколад остыл. Крошки от круасана лежали у нее на коленях, как золотой песок. Она вздрогнула всем телом и потом долгое время сидела молча.
Трущобы были ужаснее всего, что Рубен мог себе вообразить. Анжелина настояла, чтобы водитель повез их этой дорогой, она хотела, чтобы Рубен увидел их, хотела, чтобы он воспринял Гаити целиком. Это было то, что ее с детства приучали избегать, то, что ее брат Макс не жалея сил старался увековечить.
Первое, что заметил Рубен, это жара, второе – вонь. Люди жили здесь, как собаки, как низкие твари, в своих собственных испражнениях, в мире гниющего мусора, открытых выгребных ям, рядом с разлагающимися тушами животных. Их дома были сделаны из картонных коробок, полиэтиленовых мешков, кусков жести. Их хватало на ночь, на две ночи, иногда на целую неделю, а потом приходили дожди и прибивали их к земле, или сильный ветер налетал с моря и разметал их в клочья, или начинался пожар и сжигал их дотла. Город лачуг весь состоял из ветра и воздуха, он постоянно двигался, разрастался, рушился, соединялся, перестраивался.
Вчерашняя гроза произвела здесь страшные разрушения. Люди сновали во все стороны в жидкой грязи и вонючих отбросах, собирая обрывки мешковины, джутовой и нейлоновой, жестяные банки, сломанные палки. Бруклин был бедой. Гибсон-стрит была бедой. Но в сравнении с этим жизнь там была роскошью. Рубен поднял окно в машине, отгородившись от вони и звуков. Но он не мог отгородиться от лиц.
Они въехали в город, пробираясь через узкие улочки, забитые автомобилями, мап-мапами,вьючными животными и двухколесными колясками, которые тащили за собой натужно, с присвистом дышавшие мужчины и узкогрудые мальчики, – отчаянный взрыв мелькающих ног и колес, где только одно имело значение – продвигаться вперед, не теряя скорости. Рубен почти всю дорогу держал глаза закрытыми. Анжелина направила водителя в тихую улочку рядом с католическим собором, совсем рядом с улицей Бон-Фуа. Было похоже, что улочка не имела своего имени. Анжелина, говоря о ней, не назвала его.
Они остановились у двухэтажного деревянного дома, окрашенного в яркий розовый цвет, с голубыми ставнями. Стертые ступени вели наверх к стеклянной двери. Анжелина поднялась по ним и позвонила, дернув за шнурок, пока Рубен ждал внизу с чемоданами. Люди проходили мимо, разглядывая его без всякого стеснения. Стайка ребятишек храбро крикнула: "Allo, blanc![36]" – и с хохотом бросилась врассыпную. За дверью раздались шаги. Юная девушка приоткрыла дверь и выглянула наружу. Анжелина шепотом сказала ей несколько слов, и та исчезла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});