Трофимов-спящий с восторгом и ужасом наблюдал за тем, на что способен «Трофимов-с-холма». Тираннозавр оказался опытным бойцом — Трофимов еще не успел достичь подножья, а чудовище уже вскочило на ноги и с воплем ринулось в атаку. Но молниеносный выпад страшной пасти пришелся на пустое место: Трофимова словно отбросило в самый последний, момент. Он снова закричал, закричал восторженно, чувствуя, как бурная жизненная сила клокочет в нем. Все, что происходило, было битвой только для тираннозавра. В его крохотном мозгу не умещалось других желаний, кроме желания жрать, Трофимов же играл, нет, жил каждым движением, мгновенным на десятки метров прыжком, каждый раз буквально в сантиметре от чудовищных клыков. Ослепленное яростью пресмыкающееся уже уставало, но продолжало бросаться на его голос с прежней свирепостью. Трофимов мог завести зверя а болото, которое тот недавно обходил, но такая гибель для чудища казалась ему недостаточной. Он хотел убить его сам, своими руками, и только бурное, опасное движение, полнота жизни, столь приятная после долгого стояния на холме заставляла его длить эту сумасшедшую погоню. Между тем, тираннозавр уже не так быстро поворачивался и не так стремительно бросался, пора было с ним кончать. Трофимов сосредоточился и почувствовал, как вокруг него закипают, собираются; нависают Силы. Он еще раз отпрыгнул метров на пятьдесят в сторону так, что тираннозавр, потеряв его из виду, резко затормозил. Сорванная подушка мха, вперемешку с грязью и водой, клочьями взметнулась в воздух из-под его лап. Пресмыкающееся выпрямилось, выглядывая с высоты своего роста исчезнувшую добычу. Трофимов оскалился и поднял руку. Он сконцентрировал клубящиеся вокруг него Силы, собрал их в пучок и ударил. Из его сомкнутых рук метнулся узкий, пронзительный, ослепительный в сумраке пасмурного дня, луч. На долю секунды луч как бы соединил тираннозавра и Трофимова. С истошным воплем чудовище опрокинулось на бок.
— Опять? — услышал Трофимов брюзгливый, усталый Голос.
— Я спасал человека.
— Их время еще, не пришло. Они должны вымереть. — Голосу было скучно повторять уже, видимо, не раз сказанное. — А тираннозавры?
— Тоже, в свое время. Их время уйдет, придет время людей.
— Но не здесь, не сейчас, не у меня на глазах! — яростно выкрикнул Трофимов.
Тираннозавр зашевелился и попытался встать. Трофимов снова собрал вокруг себя Силы и вдруг, почувствовал противодействие. Его блокировали! Он вспомнил отчаянно молящие глаза ребенка, и ярость на это тупое противодействие затмила разум. У Голоса было много мощи, но в его мощи не было страсти!
Вокруг Трофимова началась буря. Вершина холма, у подножья которого он стоял, сдвинулась и, разваливаясь на комья, покатилась вниз. Вспыхнули и запылали несколько пропитанных водой моховых кочек. Сверху обвалом давила тяжесть, но снизу, из земли, его буквально выпирало наверх — столь мощные Силы он вызывал. Стиснутый этим противоборством, Трофимов изогнулся назад и вскинул руки. Он не просто концентрировал энергию, он вложил в нее все, что чувствовал и думал. Сама планета пришла ему на помощь! Противодействие раскололось, как стекло и снизу, из земли в зенит ударила ветвистая, ослепительная молния. И небо померкло…
9. Из записок врача-интерна Анатолия Петровича Выговцева
Выговцев: Давно ли это у вас началось?
Трофимов: Что именно «это»?
Выговцев: Приступы. Когда вы почувствовали потерю сознания в первый раз?
Трофимов: Я никогда не терял сознания. Я просто уходил в иной мир, более полно чувствовал. Я не могу описать, что именно и как я чувствовал, для этого в языке нет слов. Но я всегда оставался в сознании, размышлял, старался понять. И если со стороны это выглядело, как бессознательное состояние, то лишь потому, что наши, земные органы чувств у меня отключались.
Выговцев: С нашей, земной точки зрения это и есть потеря сознания. У человека, потерявшего сознание, мозг живет… Ну, хорошо, так когда же это у вас началось?
Трофимов: Довольно давно. Видите ли, у меня была любимая девушка… Я не знаю, надо ли об этом?..
Выговцев: Врач-психиатр, так же, как и священник, обязан соблюдать тайну исповеди. Расскажите — будет легче.
Трофимов: Короче, мы с ней расстались. И буквально на следующий день это случилось в первый раз…
После того вечера, когда Трофимов нашел вместо Кати записку, он решил, что больше к ней не пойдет. Долгими вечерами, шатаясь по улицам, он вел нескончаемые мысленные диалоги. Причем, начинались они каждый раз с того, как она приходила к нему сама, и кончались его милостивым прощением. И только в самый первый день, напившись, он дал себе отчет в действительных причинах и следствиях. Тогда, в пьяном бреду, Трофимов осознал, что не не хочет идти к Кате, а боится. И боится не того, что она прогонит, а того, что при этом сошлется на его ненормальные способности. Они пугали самого Трофимова, что уж говорить об обычной, нормальной женщине? Однако с того пьяного вечера, он запретил себе думать о всяких телепатиях и телекинезах. Трофимову было легче объяснить все обычным, человеческим образом — разлюбила или устала разрываться между ним и — каким не каким, а все-таки мужем. Поэтому в мыслях его приходила всегда она.
На самом же деле все получилось не так. Они встретились абсолютно случайно, теплым и ясным вечером, в том самом парке, где и произошло их знакомство. Что привело туда Катю, он так никогда и не узнал, только надеялся, что ее завлекли воспоминания о нем. Он, Трофимов, пришел в парк именно поэтому и, выходя с тропы на дорогу, даже не очень удивился — Катя шла ему навстречу. Она обрадовалась встрече, Трофимов ясно видел, как на мгновение засияли ее глаза, но только на мгновение. «Здравствуй!» Катя сказала таким тоном, как если бы встретила не очень знакомого человека, уже виденного ею вчера. Мысленно подготовленный совсем к другому, более напряженному началу разговора, Трофимов растерялся. Это было все равно, как если бы в театре актеру, играющему роль Короля, первую реплику подали из другой пьесы, да еще обращенную к проходному персонажу.
— А, это ты?.. — начал он и вдруг его прорвало: — Катя, милая, как ты могла? Вспомни, ведь нам было так хорошо с тобой… — Дальнейшее Трофимов выпаливал в. полном сумбуре и беспорядке. Клятвы в вечной любви, воспоминания о счастливых минутах, упреки — все вперемешку. Они уже давно шли рядом по пустой дороге, а Трофимов все говорил, боясь остановиться. Катя молчала, и только когда Трофимов в очередной раз напомнил, что им было хорошо, Катя сказала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});