Наконец-то Урхарт вновь обрел способность говорить.
— У вас очень живое воображение.
— Ну что вы, мистер Урхарт! Если бы это было так, я поймала бы вас значительно раньше. Нет, разоблачит вас не мое воображение, а вот эта пленка. — И она ласково похлопала по магнитофону, который держала в руне. — А еще моя статья, большая статья, которую мистер Лэндлесс намерен полностью опубликовать в своей «Телеграф».
Урхарта заметно передернуло.
— Но Лэндлесс не будет… не может!
— Не думаете же вы, что Лэндлесс возьмет на себя часть вины? Конечно нет! Он хочет сделать козлом отпущения вас, мистер Урхарт. Вам никогда не позволят стать премьер-министром, разве вы этого не понимаете? Я обо всем напишу, он это опубликует, и не видать вам Даунинг-стрит.
Не желая верить, он потряс головой. На губах его появилась еле заметная злобная улыбка. То ли от морозного воздуха, то ли от того холода, который он чувствовал внутри себя, но по спине у него пробежала дрожь. Дыхание его выровнялось. В нем проснулся инстинкт охотника, и это помогло восстановить контроль над собой.
— Я не думаю, чтобы вы хотели… — Он прервал себя низким, зловещим смешком. — Нет, конечно, нет. Глупо с моей стороны даже подумать об этом. Похоже, вы продумали почти все, мисс Сторин.
— Не совсем все. Как вы убили Роджера О'Нейла?
Значит, она знала и это. Теперь мороз сковал его сердце. Голубые, с ледяным оттенком глаза охотника смотрели не мигая. Тело напряженно застыло, готовое к мгновенному рывку. Наконец-то он узнал, как чувствовал себя тогда его брат, с той, однако, разницей, что сейчас перед ним был не одетый в броню враг, а глупая, легко ранимая, беззащитная молодая женщина. Лишь один из них может остаться в живых, и этим одним должен быть он!
Его тихий, похожий на шепот голос, казалось, впитывался окружавшим их снегом и тонул в нем.
— Крысиный яд. Это было очень просто. Я подмешал его в кокаин. — Своими пронизывающими глазами он уставился на Матти; теперь их роли поменялись: она уже была не охотником, а добычей. — Вообще он был таким слабым, что заслуживал смерти.
— Никто не заслуживает смерти, мистер Урхарт. Но он уже не слушал. Он охотился. В правилах игры не на жизнь, а на смерть не было места моральным клише. Когда он глядел на оленя сквозь прорезь прицела, то не рассуждал, заслуживал ли тот олень смерти. Таков закон природы — кто-то умирает для того, чтобы другие жили и торжествовали. Никто сейчас не сможет лишить его права на триумф.
С удивительными для человека его возраста проворством и силой он схватил один из тяжелых стульев и поднял его, чтобы обрушить на ее голову. Вопреки его ожиданиям, она не съежилась от страха, не дрогнула и не двинулась с места.
— Оказывается, вы способны и на такое, мистер Урхарт? Вот так, хладнокровно, лицом к лицу?
Нет, это не была охота! Вот она, лицом к лицу, а не в тысяче безликих ярдов от мушки ружья, и глядит ему прямо в глаза! Момент был упущен — до него дошло значение сказанных ею слов. В одно мгновение исчезли для него и видение оленя на мушке его ружья, и его решимость стрелять. Урхарт издал вопль отчаяния, когда стул выпал у него из рун, и с ужасом осознал свою трусость. Он бросил вызов судьбе, вступил в смертельную схватку и потерпел поражение. Урхарт опустился на колени в глубокий снег.
— Я буду отрицать все, в чем вы будете меня обвинять. У вас нет вещественных улик, — прошептал он.
Матти нажала на магнитофонную кнопку обратной перемотки пленки. Поджидая ее конец, она взглянула вниз на Урхарта, которого бил озноб.
— Еще одна и последняя ваша ошибка, мистер Урхарт. Вы полагали, что магнитофон выключен. — Пленка остановилась, она нажала кнопку воспроизведения, и в воздухе раздались четкие слова их разговора, достаточного для его разоблачения и обвинения.
Матти повернулась и медленно пошла прочь, оставив его распростертым на снегу. В ушах Урхарта гремел замогильный, насмешливый хохот отца.
Лучи заходящего солнца пронзили морозное небо. Отразившись от заснеженного Биг Бена, они рассыпались тысячами световых струй и ослепили американского туриста, старавшегося поймать это очарование на видеопленку.
Позже он четно обрисовал то, что случилось у него на глазах.
«Внезапно здание парламента будто подожгло солнцем, и оно превратилось в огромный факел. Зрелище было изумительное — все здание было словно в огне. И потом с высоты, откуда-то из-под Биг Бена, будто что-то упало. Было такое впечатление, что это мотылек влетел в самое сердце пламени большой свечи, и вот его обгорелое, почерневшее тело падает на землю. Даже трудно поверить, что, как оказалось, это был человек, один из ваших политиков. Как, говорите, его фамилия?»
Она устала, отчаянно устала, но вместе с тем ее душа погрузилась в непривычное чувство покоя. Кончилась борьба с воспоминаниями, боль ушла. И не нужно никуда бежать.
Он почувствовал перемены в ней и увидел их отражение в ее усталых, но торжествующих глазах.
— А знаешь, — улыбнулся он, — думаю, в конце концов из тебя все же получится неплохой журналист.
— Возможно, ты и прав, Джонни, — мягко сказала она. — Пойдем домой!