Читать интересную книгу Запоздалые истины - Станислав Родионов

...«Сережа, любовь — это когда человеку хорошо оттого, что любимому хорошо...» Она учила его любить, но он ей не поверил, жаждая любви простой и скорой. Она научила любить ценой своей жизни. Теперь он знал... Пусть была бы с мужем, пусть была бы с кем угодно, пусть бы не любила его, Рябинина, — но только бы жила.

...«Сережа, мужчина всегда виноват перед женщиной...» Скажи это кто другой, он бы только рассмеялся. Почему виноват, в чем виноват?.. А ей поверил, не поняв. Жизнь вразумила его своими годами и невзгодами. И теперь он знал, почему и в чем мужчина всегда виноват перед женщиной...

...«Сережа, бойся непримиримости к людским недостаткам, чтобы не стать человеконенавистником...» Откуда она узнала о том парадоксальном круге, где-то и как-то замыкающем крайности? Откуда она знала то, что Рябинин познал лет через десять? Его работа заключалась в непримиримости к людским недостаткам. И все годы он привередливо всматривался в себя, чтобы эта положительная сила — непримиримость к недостаткам — не сомкнулась в круге парадоксальности с силой отрицательной — человеконенавистничеством...

Рябинин жил дальше. С геологическими партиями изъездил он почти всю страну, закончил юридический факультет, стал работать следователем. Он женился — сразу, внезапно, с какой-то торопливостью, словно боялся вмешательства рока. Эта поспешность его долго смущала — не дружил, не узнал, да и успел ли полюбить? Успокоение пришло в один, какой-то просветленный миг — жена была похожа на Машу. Его юношеская оборванная любовь вдруг продолжилась, и он был счастлив.

Лет семь назад Рябинин был в Хабаровске по делам и решился. Знал, что в прошлое путей нет, но решился...

Протока так же билась в темных и крепких берегах, но вместо бревна был построен мостик, к которому вела проселочная дорога. Где когда-то белел их лагерь, теперь стояли сараи рыболовецкого колхоза.

И Рябинин побрел берегом туда, где он видел ее в последний раз...

Сердце ощутимо сбилось с ритма, зайдясь мелкими больными стуками. Тут ничего не изменилось. Та же река, те же темные аргиллиты... Вроде бы и тот же останец, на котором он сидел. Рябинин тяжело опустился на треснутый камень...

Она стояла вот здесь, рядом. Рябинин непроизвольно глянул на песок, ища отпечатки ее каблуков. Боже, стояла ли она здесь, было ли это — или все придумала его юношеская фантазия? Далекие годы, не любившая его женщина, чужая жена... А он сидит тут, борясь с мелкими и больными стуками сердца...

Рябинин сладко вздрогнул — выгоревший платок в ее руке светло зашелестел где-то сбоку, почти сзади. Он обернулся. Никого не было — лишь выходы скалистых аргиллитов, заросший высокий берег да синеющий на конце мира Сихотэ-Алинь. Ее не было. Он протер очки, запотевшие от близкой воды и тропической влажности. И еще раз ясно глянул на реку, камни и высокий берег...

Маша была здесь. Как же он не заметил... Она стояла меж двух глыб, на земляной площадочке, как-то подавшись к нему с порывом ветра. На земляной площадочке меж двух глыб стояло растение, похожее на чайный куст, выросший без солнца. Такой же, как на той полянке у того родника... «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу...» Который они приняли за жень-шень и съели его корень. Когда рычал тигр... Когда он в нее влюбился...

Она не умерла, а стала травами, деревьями, рекой и камнями. Она растворилась в них. У нее нет могилы. И каждому, кто ей дорог на земле, она является своей, ему лишь известной приметой. Рябинин пришел на место их последней встречи — она пришла этим растением, зная, что он догадается...

Рябинин подошел к кустику и погладил его теплые листья.

ТИХИЕ СНЫ

Рябинин удивился своей усталости — не было ни томительных допросов, ни крикливых очных ставок, ни изнуряющего выезда на происшествие... Весь день тихохонько читал многотомное дело. Неужели сорок лет — возраст? Ему казалось, что теперь он утомится, просиди рабочий день у пустого стола. Но ведь прочел два тома — с размышлениями, с выписками, с прищуренным вниканием в непонятные почерки...

Он вскочил, прижав пальцами дужки прыгнувших очков. Вспомнил — Иринка просила купить фломастеры. Рисовать рожи, которые выходили такими страшными, что она сама притихала от удивления. До каких часов магазины: до семи, до восьми?

Рябинин торопливо спрятал тома в сейф и схватил портфель, в котором ничего не было, кроме свежих газет да его дневника. Он уже потянулся за плащом, когда телефонный звонок остановил вскинутую руку. Какое-то малое время Рябинин так и стоял с поднятой рукой и ждал: показалось? Перестанут звонить? Ошиблись номером? Но телефон упорно трещал, словно видел, что хозяин кабинета стоит у своего плаща. Можно не подходить. Некоторые следователи так и делали: рабочий день кончился, никого нет. Аппарат не видит...

Рябинин опустил руки, подошел к столу и взял трубку:

— Да?

— Сергей Георгиевич, хорошо, что не ушли.

— Стою одетый.

— Это пригодится, — пошутил прокурор чуть виноватым голосом, который обдал Рябинина нехорошим предчувствием. — Вам придется выехать на место происшествия.

— Юрий Артемьевич, семь часов, уже заступил дежурный по городу...

— Все так, но происшествие в нашем районе, попадет дело к нам, вернее, к вам. А случай редкий.

— Убийство?

— Нет, кража ребенка.

— О-о... Я таких дел и не расследовал.

— Вот и попробуйте. Машина сейчас будет, — окреп голосом прокурор.

Рябинин вяло опустил трубку...

Нет, одно дело он расследовал. Мамаша заскочила в магазин, а когда вернулась, то грудного младенца не было. Коляску с ним нашли за два квартала от магазина. Девочки-первоклассницы решили покатать малыша. На розыск и расследование ушло что-то около часа.

Он положил в портфель дежурную папку и подсел к столу...

Мир отодвинулся. Пропала усталость. Отлегли от сердца все заботы. Выветрились из головы два прочитанных тома. И даже семья отошла куда-то далеко, за туманную черту. Даже Иринка с фломастерами... Пришли беспокойство и нервная напряженность, которые все и вытеснили.

Рябинин спрашивал других следователей. Волновались многие, объясняя это тем, что на месте происшествия легко упустить важную деталь. Какой-нибудь окурок, какую-нибудь пылинку... Если бы только из-за этого. А расследуя дело, разве нельзя упустить деталь? Да какую там деталь... Ошибиться можно так, что потом век не забудешь. Но ведь не деревенеешь на допросах, нет ломкой сухости во рту на очных ставках, не тянет гастритная боль на опознаниях... Видимо, дело в другом. На месте происшествия следователь работает на виду, под десятком изучающих его глаз. Как артист, А человеческие взгляды — давят.

Машина зафыркала под самым окном. Рябинин вздохнул и опять потянулся за плащом...

Ехал он с сиреной, поэтому ожидал увидеть толпу. Но у дома и на лестничной площадке никого не было. Ни любопытных, ни работников милиции. Он позвонил. Дверь распахнул инспектор Петельников. Оказавшись в передней, Рябинин бросил скорый взгляд в комнату. И там никого, кроме расстроенного мужчины и заплаканной женщины. Видимо, потерпевшие. Ни понятых, ни экспертов, ни инспекторов...

— Где же все? — тихо спросил Рябинин.

— А тут никто и не нужен.

— Расскажи, в чем дело...

— Украли девочку пяти лет, она играла во дворе. Родители никого не подозревают. Свидетелей нет. Вот и все.

Вот и все. Даже нет места происшествия: ни следов, ни отпечатков, ни взломанных дверей.

— Когда это случилось?

— Примерно в двенадцать дня.

— Может быть, просто заблудилась?

— Проверены все отделения милиции.

— Вадим, а никого на примете не держишь?

— Мои примеченные думают, как бы от своих детей избавиться.

Рябинин снял плащ и вошел в комнату. Родители посмотрели на него одновременно и вроде бы одним общим взглядом, хотя глаза отца темнели иконно, а глаза матери вряд ли что видели от слез. И все-таки их взгляды слились в немом вопросе: не принес ли этот новый человек спасение от беды?

— Я следователь прокуратуры Рябинин, буду заниматься вашим делом.

Отец не ответил. Мать вроде бы кивнула. Но их общий взгляд распался — теперь они сидели каждый по себе.

— Мне нужно вас допросить.

— Господи, какой еще допрос... — не сказала, а кому-то пожаловалась она, как жалуются богу.

— Мы все сообщили, — отрезал муж.

— Но закон обязывает, — мягко возразил Рябинин.

— Я не могу говорить, — всхлипнула она.

— Допроси их завтра, — посоветовал инспектор. — Приметы уже разосланы, фотография на размножении...

— Попрошу завтра к десяти в прокуратуру, — чуть официальнее сказал Рябинин.

С потерпевшими — как с малыми детьми...

Рябинин потерялся, следя за убегающей мыслью...