Читать интересную книгу Зрелые годы короля Генриха IV - Генрих Манн

— Голос ваш звучал слабо, — сказала Габриель. — Должно быть, полмешка предназначалось вам.

— А вам целый, — прошипела Сагонн. Она не отличалась выдержкой и, как все, думала только о наживе. Сапожнику Цамету не следовало для этого дела брать себе неопытную помощницу. Габриель спокойно возразила:

— Таким путем я обсчитала бы короля на пятьдесят тысяч экю. Этого я не желаю.

К Сагонн возвратилась вся ее осмотрительность.

— Вы богаты… — Она слегка преклонила колено и продолжала льстиво: — Вы можете принести в дар нашему государю и повелителю не только свою красоту. Но, поверьте мне, я тоже стараюсь по мере сил. Я уже успела обуздать бессовестные требования сапожника и снизить их с десяти мешков до семи.

— Это подойдет, пожалуй, — решила Габриель.

— Позвольте договорить до конца, — продолжала Сагонн, укрывшись веером. — Кто-то отозвал его. Когда сапожник возвратился, ему уже было известно, что Амьен пал, он захлебывался от злости, теперь он настаивает на десяти мешках, а завтра дойдет, наверно, до двенадцати.

Габриель очень испугалась, что дело приняло такой оборот для ее возлюбленного повелителя. Она слишком медлила с ответом, на что особенно обратил внимание Генрих, именно ее растерянное молчание услышал он явственней всего; слезы потекли у него под маской, пока он собирал и складывал в груду золотые.

С самообладанием, восхитившим его, Габриель произнесла:

— Сагонн, простите мне, на сей раз вы вели себя, как настоящий друг. А теперь я вас прошу: скажите господину Себастьяну Цамету, что я желаю побеседовать с ним. Я согласна даже войти в полутемную комнату.

— Но он не согласен, — возразила та. — Он боится вас больше, чем короля. Надо брать то, что он предлагает, а иначе не получишь ничего.

— Сделайте то, что я велю.

Тон Габриели не допускал ослушания, мадам де Сагонн отправилась, куда ее посылали, хоть и нерешительно и с частыми остановками. Ее поведение было естественно, так должен поступать посредник, не желающий, чтобы стороны договаривались лично. Но Генрих, который был начеку, понял, что дело принимает опасный оборот. Он тотчас кивнул своему старому товарищу Роклору, и господин де Роклор с особой готовностью подставил ухо. Он надеялся искупить то, в чем по легкомыслию провинился, иначе говоря, свою комическую сцену.

Выслушав поручение, он пошел прочь и постарался незаметно пробраться в ту подозрительную комнату, где и спрятался за прикрытой створкой двери; вторая была распахнута. Габриель, которой мадам де Сагонн подала знак, собралась войти туда; кто-то остановил ее на пороге; не кто иной, как сам хозяин. Он попросил маркизу остаться здесь, среди общества, кстати очень шумного. Если их все-таки вздумают подслушать, то какие же могут быть тайны у него с бесценной повелительницей его величества. И он прислонился к створке двери, с противоположной стороны которой расположился господин де Роклор. Не королю поймать хитреца Цамета.

Габриель заговорила:

— Себастьян Цамет, я вижу, что ошиблась. Вы больше, чем простой заимодавец, чье происхождение и ремесло не предполагали благородного образа мыслей. С вами я могу говорить начистоту. Да, король в затруднительном положении. Он потерял Амьен. Но войну он выиграет. Я знаю, что говорю, иначе я не решилась бы отдать вам в залог все, что имею.

Так как он молчал и глаза у него округлились от изумления, она заговорила вновь.

— У меня есть такие сведения о войне, каких у вас быть не может. А потому я отдаю вам Монсо, замок и все владение, которое со временем станет герцогством, под заклад и в обеспечение пяти мешков золота.

Цамет прикинул и решил раньше, чем она кончила. Эта женщина в делах смыслит, сомнений нет. Только чувствительностью ни одна бы не добилась того, чтобы ее захудалая сомнительная родня возвысилась вновь, а сама она, чего еще она достигнет? Слова о герцогстве взволновали его больше всего. Он дивился холодной самоуверенности этой женщины и находил, что она одной с ним породы, а возможно, даже перещеголяет его. Это впечатление, хотя и в корне ошибочное, заставило его отказаться от обычных в торговых делах мер предосторожности. Какие вести получила она о войне? На что глядя рисковала она всем своим состоянием во имя столь сомнительной победы короля?

Она все вверяла ему, потому что любила его. Будь его поражение еще непреложней, единственно непреложной оставалась ее любовь. Она давно с избытком платила своему повелителю за дары его сердца, а потому и Монсо, замок и владение, принадлежали ему. Это превосходило понимание какого-нибудь Цамета. Но господин де Роклор за дверью запоминал каждое слово бесценной повелительницы для своего короля.

Цамет сказал Габриели д’Эстре:

— Ваше имущество не стоит и пяти мешков золота, но я даю шесть. Не вам — мне не нужно вашего залога. Королю даю я их, уповая на его величие. После победы он вспомнит об этом.

— Непременно вспомнит, — пообещала Габриель. Она коснулась веером руки сапожника, что он счел знаком особого благоволения и, словно зачарованный, посмотрел ей вслед. Деньги, которые он давал взаймы, сталкивали его с людскими судьбами. Часто единственной его прибылью была возможность задуматься над ними.

У одного из игорных столов Габриель остановилась и проиграла трижды. Цамет с трудом поборол ощущение озноба. Когда она приблизилась к королю, он снял с нее маску, сам тоже открыл лицо и сказал:

— Вот и мы, — после чего при людях обнял и поцеловал свою возлюбленную. Его партнеры, проигравшие ему, сидели перед грудой золота, словно восковые куклы. Но Генрих рассыпал блестящую груду. С приятным звоном покатились золотые, а он сказал:

— Господа, поделите их между собой. Я почти все время плутовал; вы не раз могли уличить меня, но терпели, потому что узнали, кто я, хотя и не смели узнать. Однако, если бы я проиграл, это могло быть плохим предзнаменованием. Ибо объявляю вам, — он возвысил голос, — что не пройдет и двух часов, как я со всеми вами выступлю в поход.

Тут все присутствующие вскочили на ноги и закричали:

— Да здравствует король!

Этот король редко покидал общество без заключительной шутки.

Сейчас мишенью оказался господин де Варенн, некогда повар, затем вестник любви и под конец дворянин; а в комическом представлении, имевшем целью оскорбить бесценную повелительницу, он был виноват больше всех.

— Белый фартук и колпак для господина де Варенна, — приказал король. — Пусть изготовит мне омлет.

Тотчас же запылал и загудел очаг в открытой напоказ образцовой кухне. Господин де Варенн, одетый в белое, в колпаке вышиной с него самого, принялся изготовлять омлет необыкновенного вкуса, который, впрочем, тут же изобрел, ибо это было для него делом чести. Он накрошил туда апельсиновой корки, а также немного имбиря, потом щедро полил кушанье различными настойками — пламя поднялось оттуда, снова опало, и чудесный аромат привел в восторг всех зрителей. Они заполнили кухню, но более всех потрясены искусством мастера были сами повара, их шеф и его помощники. Целой процессией сопровождали они господина де Варенна, когда он на кончиках растопыренных пальцев нес золотую миску к столу, за которым сидел король.

Господин де Варенн преклонил одно колено, повара позади него тоже опустились на колени, король взял у него из рук миску, попробовал кушанье и нашел его превосходным. Тут все общество захлопало в ладоши. Господин де Варенн поднялся, честь его была восстановлена. Кто-то сказал ему:

— Сударь, ваше изделие могло и не удаться. Король так или иначе похвалил бы вас. Наш король любит подшутить, но никого не унижает. — Того же мнения, в сущности, был и господин де Варенн.

Король и маркиза покинули итальянскую виллу сапожника Цамета. Прощаясь с ними, он всеми десятью пальцами коснулся каменных плит сада, в то время как слуги его размахивали факелами и колонны или руины храмов то выплывали на свет, то ныряли во тьму. На улице ждали кони, а также носилки. Генрих поехал рядом с носилками и сказал, заглядывая внутрь:

— Бесценная повелительница, мне не полагается больше отдыхать. Вы же должны лечь спать. Я провожу вас к моей сестре Катрин и оставлю вам для охраны сотню солдат.

— Будь их хоть тысяча, возлюбленный мой повелитель, возьмите меня с собой! Здесь мне нет покоя.

На улице было темно, но он нашел ее руку, и по руке он почувствовал, что ей очень страшно.

— Пусть будет, как вы желаете, — поспешил он сказать. — Я желаю того же. — Тут он услышал ее облегченный вздох. — Сердце мое, — сказал он в темноту носилок. И услышал:

— Пусть никто не знает, где я. А я потихоньку поеду впереди вас.

— Будущей королеве не подобает прятаться, — возразил он и решил: — Сопровождать вас будут два полка, и вместе с вами поедут те шесть мешков, которыми я обязан вам одной.

В тот же час сапожник Цамет велел слугам выпроводить на улицу последних игроков, которые не могли угомониться. Дом наконец-то опустел, всю челядь он собственноручно запер. Затем спустился в самый свой глубокий подвал, доступ туда был открыт ему одному. Шесть тяжелых мешков вытащил он один за другим на поверхность. Фонарь он держал в зубах. У него были слабые плечи и широкие бедра, на витых лестницах своих трех подвалов он не раз останавливался в изнеможении, но продолжал тащить.