Читать интересную книгу Живой проект (СИ) - Еремина Дарья Викторовна

LPI

перейдет законной супруге? Или же ничего не говорить? Это так гадко, так омерзительно! Михаил никогда не поймет и не простит ее! Иногда Ларисе Сергеевне казалось, что сын не нуждается в подтверждении владения контрольным пакетом акций для того, чтобы гробить свою жизнь и здоровье в стенах офиса холдинга. Юрий Николаевич, будь земля ему пухом, лично руководил лишь потому, что сам участвовал в разработках и контролировал обучение. Его интеллект и опыт были уникальны. Михаил же сосредоточился на увеличении оборота уже существующих проектов, на маркетинге и продажах. Он ничего не понимал в генетике и не стремился понять. На Михаила работали друзья и соратники его отца, чего вполне хватало для дальнейшего развития. Возможно, это и правильно, но зачем ему руководить самостоятельно? Николай прав: он должен вернуться к управлению “Живым проектом”, а впрочем, может подойти и... кто-то еще. Лариса Сергеевна наблюдала, как черные машины сына въезжают на территорию. Он знает, что мать ждет его и знает, что следит за ним в окно. Но сначала он выкурит на улице сигарету. Мать никогда не могла определить, зачем он это делает так... стоя на улице в двадцати метрах от окон обеденной залы. Чтобы не нервировать ее курением в доме или чтобы напомнить: несмотря на ее недовольство, он все равно будет делать то, что... “доставляет ему удовольствие, цена которого выше, чем стоимость операции по замене легких”. Поморщившись, она отвернулась от окна, но тут же вернула взгляд к сыну. Из головы не шел тот разговор по поводу Шекспира. Вроде такой незначительный, даже смешной эпизод, что же он так прицепился? Лариса Сергеевна смотрела на статную фигуру сына и вспоминала высокого худого юношу. С первого дня в холдинге, приехав на Арктику-1 младшим лаборантом, Михаил подписывал букеты цветов, присылаемые по праздникам матери, “LPI”. Он сделал это своим именем и проставлял его на всем, с чем соприкасался. Возможно ли, что Михаил опасался сомнений в том, что сделанное на работе – сделано им? Лариса Сергеевна нахмурилась. Эта догадка показалась ей глупой и неуместной. А потом в памяти всплыл разговор с тренером по плаванию перед отъездом Михаила в Америку. – Миша, у тебя превосходные показатели. Ты возьмешь золото на первых же взрослых Олимпийских играх. Не хорони свое будущее! – Я хочу брать золото другими мышцами, Дмитрий Сергеевич, – ответил Михаил, пальцами указывая на свой висок. – Как отец. – Тогда зачем я тратил на тебя время?! – Вы не тратили на меня время, Дмитрий Сергеевич. Вы выполняли свою работу и делали это хорошо. Тренер чуть ли не выругался, но присутствие Ларисы Сергеевны остановило его. – Лариса Сергеевна, повлияйте на сына! От вас зависит восхождение одной из будущих звезд страны по плаванию! Это же талант! Это гениальный талант, который мы не имеем права отпускать! – Мне кажется, он не хочет чтобы кто-то знал о наличии у него талантов и уж тем более опасается того, что эти таланты сочтут гениальными... – с безнадежной грустью ответила женщина. – Но почему?! На этот отчаянный крик тренера мать и сын Королевы отреагировали продолжительным молчанием. Когда Михаил все же ответил, его голос был спокоен и тверд, а взгляд напомнил тот день, когда Лариса Сергеевна ретировалась из гостиной после короткого диалога о Шекспире. – Потому что на смену быстро плавающим людям приходят люди, плавающее еще быстрее. И все они в равной степени талантливы и в свое время их показатели действительно кажутся по истине уникальными. Я не хочу быть одним из тех, кто быстро плавает, даже если в ближайшие пять-десять лет это будет приносить мне и стране золото. Я предпочитаю сделать тысячи людей, чья скорость будет приносить золото – другое золото – мне и стране, но которые будут принадлежать только мне, – Михаил помолчал, перебирая пальцами лямку спортивной сумки на плече. – И еще... я не очень-то верю в таланты и гений. Кто может быть уверен в том, что спустя триста лет мои спортивные достижения не сочтут коллективным творчеством трех неизвестных... пловцов. Наступило молчание. Мать не была уверена, что так хорошо знакомый ей довод сына найдет отклик у тренера. Когда она обернулась к Михаилу, чтобы предложить попрощаться, он продолжил: – Когда-то я хотел просто хорошо делать свое дело... как вы, Дмитрий Сергеевич. Стать олимпийским чемпионом или руководить компанией отца – не столь важно, чем именно заниматься, как четкое понимание ценности прикладываемых для достижения результата усилий и заслуженная гордость при наблюдении последующих успехов. Но что бы я ни делал и как бы хорошо я это ни делал – рано или поздно кто-нибудь может сказать: “Михаил Королев – это лишь псевдоним, а все что ему приписывают, на самом деле сделали три неизвестных чувака...” Я не хочу давать повода усомниться в том, что я – это я, и являюсь таким, какой я есть. Я не позволю появиться подозрению, что я – это псевдоним. Я сделаю самое солидное из имен, олицетворяющее триумф, власть и богатство... если хотите, то самое золото... – своим псевдонимом. Может, триста лет спустя люди и усомнятся в существовании Михаила Королева, но они не смогут усомниться в существовании символа, олицетворением и апогеем которого Михаил Королев являлся, а значит все же жил и действовал. Михаил молчал, подбирая слова. Мать внимательно слушала отголосок какой-то давно забытой и заново переосмысленной темы – извращенное отречение от себя ради себя, собственного эго. Тренер же стоял, переваривая услышанное, и лишь склонил голову на другой бок, когда Михаил продолжил: – ... и я не могу сделать Олимпийские игры или Россию своим псевдонимом. Каждое десятилетие у них меняются хозяева и лица. Но я могу сделать так, чтобы никто и никогда не усомнился в том, что Live Project Incorporated – это я. И для этого когда-нибудь я стану

LPI

, – Михаил впервые за весь разговор широко улыбнулся: – Возможно, для этого мне придется сделать значительно больше, чем выиграть Олимпийские игры, пойти на большие сделки с комитетами и совестью, испачкаться в более едкой грязи, подвергнуть свою жизнь и здоровье большему риску, но только этот результат я посчитаю действительно... олимпийским. Ему было шестнадцать, и он имел полный доступ к состоянию Королевых. Это было твердое и безапелляционное решение, доводы против которого Лариса Сергеевна впервые не смогла отстоять. Многие язвительно называли Михаила очередным живым проектом профессора Королева, подразумевая безумный для знаменитого ученого эксперимент – неограниченную материальную свободу. Молодой сын ученого с детства оказался в центре внимания. За ним, его учебой, развлечениями и тратами следили настолько пристально и обсуждали так интенсивно, что о действиях своего отпрыска родители быстрее узнавали из сети, чем от него самого. Он никогда не просил помощи, не нуждался в совете и не делился ничем, кроме уже реализованных идей. Они практически всегда требовали серьезных вложений и никогда не приносили доход. Михаилу пророчили похоронить имя и состояние отца, и было время, когда Лариса Сергеевна на полном серьезе просила мужа перекрыть сыну золотой краник. Тогда возник горячий спор, совершенно не свойственный их семье. Лариса Сергеевна впервые почувствовала боль в сердце, а у Юрия Николаевича поднялось давление. Последнее, что сказал супруг в тот день: “Попытайся хоть раз в жизни понять мотивы своего сына, Лара. Ты беспокоишься за наше состояние, но поверь, это совсем не то, за что на самом деле стоит беспокоиться”. Буквально через неделю, когда в сети появилась новость о том, что молодой Королев подписал договор об обеспечении горных районов Кавказа спутниковой связью, Лариса Сергеевна выпила успокоительное и набрала сына, работавшего тогда на Арктике-1. – Что это значит?! – был вопрос матери, впервые обратившейся к сыну за разъяснениями его необоснованных, лежащих за гранью ее понимания трат. – Местные власти собирались подписать договор на установку сотовых вышек. Думаю, после этого никого из действующей власти в том районе мы бы уже не нашли. – И что? – Сотовые вышки, кроме того что они не дадут никакой связи в горной местности, запрещены к использованию во всех цивилизованных странах, мам. – А мы тут причем? – Мы? Мы – ни при чем. – Ты собираешься потратить эти деньги на обеспечение связью того несчастного десятка тысяч диких оборванцев, чтобы... чтобы что, Миша?! – Мам, никто не думал о реальной связи, они пытались нагреть руки на установке оборудования, которое везде, кроме как у нас, запрещено, а в горах еще и бесполезно! Теперь это станет невозможно. – Я не понимаю, а причем тут ты? Причем тут наши деньги? Михаил молчал, внимательно глядя на проекцию матери, и Лариса Сергеевна начинала терять терпение. – Ты можешь объяснить, зачем ты это сделал, Миша? Я пытаюсь понять тебя, помоги мне, наконец! – Эти горы – одно из двух мест на Земле, где еще остались пчелы. – Пчелы?! – Да. – Боже, а пчелы тут причем? – Эти вышки убили бы их, мам, что здесь не понятно? Они обосновали необходимость поставки вышек отсутствием связи, я предоставлю им связь! Но при этом ни местные власти не нагреются, не исчезнут последние естественные колонии пчел. Лариса Сергеевна медленно протянула руку к панели управления и отключила связь. Она больше никогда не спрашивала, зачем ее сын сделал что-то, чего она не может понять. Она так и не узнала, причем здесь пчелы, но ее сын обеспечил связью горцев и подложил свинью местной администрации. В тот год, когда Михаил прилетел домой на Новый год, Юрий Николаевич долго сдерживал улыбку, а потом поднял тост: “За пчел!”. Лариса Сергеевна не поняла, почему ее родные мужчины смеются, но тогда это уже не было важно, потому что Михаил объявил о своем решении больше не употреблять алкоголь, чем порадовал мать, и недоразумение с сотовыми вышками, спутниковой связью и пчелами забылось. – Привет, мамуль, – Михаил зашел в залу и поцеловал мать в щеку. – От тебя табаком несет... – поморщилась женщина, отворачивая лицо. – Я покурил перед входом. – Ты руки помыл? Садись, все горячее. – Я планировал завтра с утра заехать за тобой, чтобы съездить в клинику