я.
— Конечно, не помнишь, — усмехнулся Рейнер. — В тот момент ты была очень занята. Сидела в дальнем углу библиотеки. А день стоял морозный и ясный. Сквозь небольшое окошко у потолка пробивался тонкий солнечный лучик, который играл в твоих волосах, создавая причудливые блики.
— Я красила волосы в жуткий блеклый цвет, — напомнила я.
— Думаешь, это важно? Я не обращал внимания, цвет волновал меня меньше всего. Но я не мог отвести от тебя взгляда. Очень серьезная и сосредоточенная, ты что-то внимательно изучала в толстом фолианте и делала записи в тетрадке. Ты так смешно хмурила брови и закусывала губу… я смотрел на тебя и не помнил ни о своем предназначении, ни о том, что должен найти Единую.
— Я… не знала.
— Ну еще бы! Ты абсолютно не замечала меня, — рассмеялся Рейнер. — Это было обидно. Даже возмутительно. Я весь из себя сильный и весьма привлекательный, а ты на меня даже не смотрела. Просто игнорировала. Постоянно куда-то спешила, хмурилась и усердно занималась. А я все время искал тебя взглядом. Заходил в коридор или в столовую и искал. Выучил твое расписание и торчал в библиотеке, украдкой наблюдая за тобой. Как влюбленный юнец. Наблюдал и никак не мог разобраться в своих чувствах.
Он говорил, а я не верила своим ушам. Неужели я могла быть столь слепа? Если подумать, то да, я уловила его интерес, чувствовала взгляды, но это было потом, ближе к новогоднему празднику.
— Мне понадобились недели, чтобы понять, что ты — это ты, — продолжал зимородок. Я понимала, как ему необходимо выговориться, рассказать о своих чувствах. — Сначала я сомневался, поскольку реакцию Единения представлял себе намного сильнее и ярче. Наверное, все дело в том, что ты меня не замечала. Даже не смотрела в мою сторону.
— Слепая дурочка, — покачав головой, хмыкнула я.
— Нет. Просто очень серьезная и умная девушка.
— Почему ты не говорил мне этого раньше?
— Не знаю. Может, боялся, что ты не поверишь или не оценишь. В любом случае весь месяц до праздничной ночи я терзался сомнениями, следуя за тобой словно тень. Ты или не ты? И как быть с чувствами и интересом, которые становились все сильнее? Вдруг моя Единая — это другая.
— Разве такое возможно?
— Все возможно. Говорят, раньше бывали случаи, когда Единые пары так и не образовывались. Но это происходило во времена, когда таких пар было в разы больше. Люди просто не смогли понравиться друг другу или полюбили других. А без взаимного интереса Единения не будет. Так что все эмоции, которые мы испытываем — лишь наш выбор, Эда. Только наш. И боги здесь не при чем.
— И когда ты понял?
— Наверное, когда узнал о твоем задании пригласить на танец зимородка. Это придало мне сил и уверенности. Я сделал все, чтобы ты пригласила меня. А потом наш танец… поцелуй. Дальше ты знаешь. Когда ты пропала, я чуть с ума не сошел от тоски и отчаяния.
— Я должна была уехать.
— Понимаю. Но эти недели оказались самыми сложными в моей жизни. У меня словно вырвали кусок сердца. Пытался найти тебя, прислушивался к себе, молил о подсказке, а меня тянуло в Крепость-град. Уверенный, что это зов долга, я запутывался еще больше.
— Мне жаль, — виновато прошептала я.
Рейнер вскинул голову и в темноте вдруг холодной сталью блеснули его глаза.
— Хочу тебя предупредить, Эда, — тихо и твердо проговорил он, — что больше не позволю тебе исчезнуть. Что бы ни случилось, что бы Алртон ни придумал, я тебя не отдам.
— Ты даже не представляешь… — хватаясь за голову, горестно вздохнула я.
Как же я устала. От всей этой лжи и притворства. От себя устала.
— Эй… — Рейнер мгновенно оказался рядом и, нависнув надо мной, бережно обнял лицо руками. — Мне все равно, слышишь? Мне все равно, что было в твоем прошлом. Знаю, ты рассказала не все. Что-то тебя гложет. Но это не важно. Есть только ты, я и наше будущее.
— Ты не знаешь, на что он способен, — попыталась возразить я.
— А ты не знаешь, на что способен я, когда речь идет о твоем спасении, — заявил Рейнер, продолжая удерживать в руках мое лицо.
Его пальцы ласково касались кожи, а от аромата мыла кружилась голова. Внутри меня все напряглось в ожидании чего-то невероятного и невозможного.
— Рейнер, — только и успела прошептать я, прежде чем его губы накрыли мои.
Сначала он целовал меня нежно и трепетно. Не торопился, словно пробовал на вкус, смаковал каждое мгновение, тем самым доводя меня до головокружения. Однако мне хотелось большего. Сильнее, горячее, болезненнее. И когда его губы, такие горячие и сухие опустились ниже, коснулись шеи, ключиц, скользнули дальше, оставляя на коже крохотные печати, по телу пробежали мурашки. Сотрясаясь от дрожи, я застонала. А потом опустилась на подушки, сползла вниз и прогнулась, открываясь и позволяя ему делать все что угодно.
Да, мне следовало остановить Рейнера. Я с молоком матери впитала в себя запрет. Знала, чем грозит пряхе внебрачная связь. Знала и раньше никогда не теряла голову, даже с герцогом, но… сейчас я продолжала выгибаться в мужских руках, тая от его ласк.
Рейнер не спешил, медленно изучая каждый сантиметр моего тела, вслушиваясь в хриплое дыхание, изучая и впитывая в себя реакцию. Вот уже его порочные губы накрыли грудь. Даже сквозь ткань рубашки я ощущала его прикосновения, болезненные и сладкие одновременно, запретные и столь желанные в этот миг.
— Рей…
Его имя со стоном сорвалось с губ, затерялось в окружающей нас тьме, в частом дыхании и в шелесте одежды, которая воспринималась сейчас лишь досадной преградой.
Не в силах сдерживаться, я сама потянулась к нему. Вцепилась в тонкую ткань рубашки, и та слегка затрещала от моего напора. Обхватила лицо руками, совсем как он недавно, и жадно прижалась губами, дотронулась языком, побуждая действовать смелее.
И это помогло. Куда делась томительная нежность! Ей на смену пришли напор, страсть, огонь. Казалось, его губы и руки везде. Они ласкали, посылая по телу яркие импульсы, обещая сказку, в которую я почти перестала верить.
При всем при этом одежда никуда не делась. Рейнер был просто кремень, ни одна пуговичка не пострадала, оставшись на месте. А для меня они ощущались словно оковы, ненужные и причиняющие боль — уж слишком чувствительной стала кожа.
И снова поцелуй,