Все было исполнено, лошадям и людям дан отдых, они приободрились, повеселели, и на другой день рано утром небольшой отряд тронулся в путь по направлению к пустыне.
Мы не будем описывать это путешествие, скажем только, что, благодаря опытности, осторожности и предусмотрительности сахема, оно совершилось вполне благополучно, даже несколько скучновато.
Команчи со своими друзьями прошли пустыню быстро, подобно буре, с выдержкой и умением, которые являются их секретом и которые делают их такими страшными, когда они нападают на мексиканцев.
Достигнув прерий Сьерра-де-лос-Команчес, Орлиная Голова приказал Насмешнику с воинами остановиться на опушке девственного леса, на огромной поляне, у самого берега безымянной речки, которая через какие-нибудь десять верст самого причудливого течения впадала в Рио-дель-Норте. Сам же он удалился со своими белыми друзьями.
Сахем предусмотрел все. Хотя он и питал полное доверие к Насмешнику, но из благоразумной предосторожности не хотел открывать ему местоположение россыпи. Позже ему не раз пришлось благодарить себя за это.
Охотники направились к горам, поднимавшимся перед ними непроходимой, отвесной гранитной стеной.
Чем ближе они подходили, тем более отлогими оказывались склоны. Скоро они вступили в тесное ущелье, при входе в которое вынуждены были оставить лошадей. Быть может, именно из-за этого-то обстоятельства россыпь и осталась до сих пор не открытой индейцами. Краснокожие никогда в пути не слезают с лошадей. О них, как о гаучо в пампасах восточной части Патагонии, можно сказать, что они живут на лошадях.
Однажды на охоте Орлиная Голова ранил лань, которая убежала сюда. Вождь, разгоряченный долгой охотой, длившейся уже несколько часов, желая захватить добычу, последовал за ней пешком. Пройдя все тесное ущелье, он достиг глубокой долины, так ревниво окруженной природой отвесными скалами, что не будь в ней узкого входа, через который он проник, до конца света ее не увидел бы глаз человеческий. Между тем в этой небольшой долине заключалось много интересного. Орлиная Голова нашел издыхавшую лань на песке, в котором было так много золота и крупных самородков, что они буквально горели и сверкали на солнце, как не потухшие еще уголья.
Искатели золота, чтобы отделить золото от песка, к которому оно даже в богатейших россыпях примешано в самых ничтожных, неуловимых количествах, взмучивают золотоносный песок с водой и заставляют эту воду течь по отлогим желобам с низкими поперечными перегородками. Золото, как более тяжелое, оседает перед каждой перегородкой скорее, чем песок, который уносится дальше. Эти осевшие пески собираются, вновь взмучиваются с водой, которая опять пускается течь по желобам и вымывает новые количества пустых песчаных пород, и таким образом за перегородками постепенно остается все более чистое золото. Желоба эти называются вашгердами.
В отдаленную геологическую эпоху, когда ледники, покрывавшие весь североамериканский континент и доходившие почти до знойной ныне Мексики, начали таять, и на поверхности земли возникли такие потоки, перед которыми самые крупные современные реки кажутся мелкими ручейками, в описываемом месте много лет происходило, вероятно, чудное и величественнейшее явление. Колоссальный поток, исходивший из выше лежащих и не растаявших еще ледников Сьерры-Мадре, низвергался долгое время в пучину. На своем пути он отрывал от скал обломки, крутил их, бил со страшной силой и растирал в мелкий песок. В этих скалах были вкраплены крупицы золота. Золото вместе с песком низвергалось с водой в пропасть, но в этой пропасти вода находила временный покой, из нее вел узкий проход. Вода устремлялась в него, но уносила с собой только самые легкие частицы песка, а тяжелое золото и более крупный песок успевали осесть, и таким образом природа образовала в этом месте своеобразный огромный золотопромывной вашгерд.
Сами седые скалы, вероятно, уже стали забывать о том ужасном шуме и треске низвергавшихся с них льдин, огромных камней и бешено клокотавшей воды, когда в описываемый чудесный теплый день при ярком смеющемся солнце наши путники очутились на дне давно уже пересохшей, ревниво скрываемой от людских глаз пропасти, где природе по необъяснимому капризу угодно было собрать безмерные сокровища. Невольно они испустили крик изумления и почувствовали, что их охватило необъяснимое чувство радости.
Как бы ни был бескорыстен человек, как бы ясно он ни осознавал в определенные моменты полную бесполезность богатства для него, золото все-таки оказывает на него какое-то необъяснимое влияние.
Весельчак опомнился первым.
— Ого! — проговорил он. — Здорово же, однако, в иных уголках для кого-то мать-природа скопила богатства. О, если бы Господь устроил так, чтобы они послужили для счастья людей!
— А нам, нам что делать с ним? — вопрошал, ни к кому не обращаясь, дон Луи, прерывисто дыша и сверкая глазами.
Один Орлиная Голова взирал на эти сокровища таким же бесстрастным взглядом, как на простой песок.
— Гм! — начал канадец. — Это, конечно, наша собственность, так как вождь отказывается от своих прав.
Сахем утвердительно кивнул головой и махнул рукой с приветливой улыбкой: берите, дескать.
— Вот что я предлагаю, — продолжал Весельчак. — Сейчас нам нет нужды в золоте, теперь оно нам скорее вредно, чем полезно. Но так как никогда нельзя ручаться за будущее, то, чтобы обеспечить наши права, прикроем это место листьями и ветвями, чтобы какой-нибудь охотник, случайно взобравшись на эти скалы, сверху не увидел бы блеска золота. Затем вход сюда мы загородим камнями, так как то, что случилось с Орлиной Головой, может случиться и с любым другим охотником. Что думаете вы, дон Луи?
— К делу! — воскликнул дон Луи. — Я не могу видеть этого дьявольского блеска, этот металл своим видом вызывает у меня головокружение.
— К делу, так к делу! — отвечал Весельчак.
Все трое принялись срезать ветви и скоро завалили все дно пропасти так, что самородки совсем исчезли, укрытые ветвями.
— Не хотите ли взять для образчика один самородок? — предложил Весельчак графу. — Может быть, если взять несколько штук с собой, впоследствии они пригодятся.
— Честное слово, не стоит, — отвечал граф, пожимая плечами. — Если хотите, возьмите, а я не дотронусь до них.
Канадец захохотал, поднял два или три самородка величиной с орех и положил их в мешок с пулями.
— Черт возьми! Если я всажу такие пули в апачей, то они, вероятно, будут мне благодарны.
Они вышли из долинки, завалив вход в нее камнями. Скоро они нашли своих лошадей и вернулись в лагерь, сделав на деревьях насечки, чтобы впоследствии узнать дорогу, если бы обстоятельства вновь заставили их вспомнить об этой сокровищнице, чего — к их чести сказать — ни один из них не желал.