— Очень вкусный торт. Такой густой и сливочный, с восхитительной смородиновой начинкой…
— Я на руках принес тебя в спальню, рискуя собственной спиной. И теперь, моя любовь, моя обожаемая супруга, я хочу лишь одного: уложить тебя в постель и сделать наш брак настоящим. — Уоллингфорд поцеловал руку жены. — У тебя есть возражения?
Абигайль обняла мужа за шею.
— Никаких, ваша светлость. Приступайте.
Уоллингфорд раздевал жену медленно и терпеливо. Начал он со шпилек, которые вынимал из прически по одной и складывал на кресло, желая показать, что может себя контролировать.
А она стояла терпеливо и даже апатично, пока он слой за слоем освобождал ее от одежды. Лишь ее глаза блестели, понимающе взирая на действия мужа, и горящая в них невинная мудрость, казалось, проникала в самые глубины его души. Абигайль молча помогла Уоллингфорду расстегнуть пуговицы и снять рубашку, а потом положила руки ему на грудь. В комнате, нагретой за день солнцем, было нестерпимо жарко, лишь слабый ветерок влетал в приоткрытое окно. А от рук Абигайль веяло прохладой, хотя по ее лицу уже разливался румянец возбуждения.
Как случилось, что эта крошечная женщина завоевала его, могущественного герцога Уоллингфорда? И ведь он по собственной воле стал ее рабом, на коленях умоляющим о благосклонности. Он был готов на что угодно, стоило ей лишь щелкнуть пальцами.
Уоллингфорд взял жену за руку, подвел к постели и откинул покрывало. Простыни оказались белыми и чистыми, да и кровать — достаточно большой. Или просто сидящая на ней Абигайль была слишком маленькой и хрупкой. Уоллингфорд понял, что она дрожит.
— Кажется, у нас остались еще неопробованными по меньшей мере двадцать три позы. Какую пожелаешь?
Абигайль обняла мужа за шею.
— Я хочу видеть твое лицо. Хочу чувствовать, как ты прижимаешься ко мне своим телом. Хочу слышать твой голос, нашептывающий нежности мне на ухо.
— Решено.
Уоллингфорд медленно накрыл губы жены поцелуем, уложил на подушки и принялся ласкать. Когда ее дыхание стало частым и прерывистым, он вошел в нее, наблюдая, как чудесно преображается ее лицо, как срываются с губ стоны удовольствия. Страстная Абигайль уже приближалась к развязке, но ему хотелось дать ей еще больше.
Он перекатился на спину, увлекая жену за собой, и вот они уже сидели на кровати в сплетении рук и ног.
— О, — удивленно выдохнула Абигайль, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.
— Открой глаза, дорогая.
Абигайль повиновалась. Уоллингфорд взял ее руку и потянул вниз.
— Почувствуй это, почувствуй нас.
Ее пальцы коснулись плоти мужа и своей собственной.
— Ты понимаешь, что я имел в виду? — прошептал Уоллингфорд. Ему хотелось сказать больше: «Видишь, как мы соединились? Видишь, что я принадлежу тебе, только тебе? Мы стали одним целым, и так будет всегда». Но мысли так и не оформились в слова.
— Да, я понимаю, — прошептала Абигайль в ответ, обхватила голову мужа руками и слилась с ним в поцелуе. Исходящий от ее тела мускусный аромат окончательно затуманил его рассудок.
Абигайль слегка приподнялась, а потом опустилась снова, издав еле слышный вздох восхищения.
— Тебе нравится?
— Да!
Абигайль принялась раскачиваться сильнее, и Уоллингфорду показалось, что он вот-вот взорвется от прикосновений грудей жены к его груди, от ощущения ее разгоряченной влажной плоти, от ее попыток использовать его тело для собственного удовольствия. Пламя свечи позолотило ее кожу, с помощью теней обрисовав соблазнительные изгибы ее тела. Когда же ее движения стали более требовательными и ненасытными, Уоллингфорд уткнулся лицом в ее шею и вдыхал исходящий от ее кожи аромат лимона и ванили до тех пор, пока она, вскрикнув, не задрожала в его объятиях. Он не заставил себя ждать, последовав за возлюбленной.
Абигайль уронила голову на плечо мужа и замерла. Ее сердце билось в груди мерно и настойчиво.
— Я солгала тебе, — прошептала она.
— Ты о чем? — Охваченный сладкой негой рассудок Уоллингфорда отказывался воспринимать слова.
— Когда сказала, что мне все равно, сколько женщин у тебя было. Так вот знай: мне не все равно. — Ее голос сорвался, она была готова расплакаться. — Я ненавижу их всех и каждую по отдельности. Мне непереносима мысль о них и о тебе, но я не могу не думать об этом. Я постоянно представляю, как ты проделываешь то же самое с другой женщиной, в другой постели. Дотрагиваешься до нее там, где дотрагивался до меня. И это разрывает мне сердце!
— Ш-ш-ш…
— Мне так больно потому, что я люблю тебя, и то, что мы делаем… вот это… — Абигайль подняла голову. — Это так дорого мне, что я не хочу делиться ни с кем другим. Я не хочу делить тебя с другой женщиной.
Что он мог ответить? Его сердце тоже болело. Болело из-за ее боли. И все утешения: «Это ничего не значит. Я никогда не любил их. И жалею о том, что делал» — прозвучат банально и неискренне.
Но Абигайль теперь была его женой и попытаться стоило.
— Поможет ли тебе, — осторожно начал Уоллингфорд, — если я скажу, что все эти женщины были в прошлом, до того, как я познакомился с тобой? Тогда настоящего меня не существовало. Все это кажется какой-то другой, не моей жизнью. Это действительно была другая жизнь.
— Наверное, твои слова немного помогли. Но представляешь, что я почувствовала, когда увидела тебя на ступенях собора с красивой маркизой после того, как ты отсутствовал несколько часов? А если я увижу в одной из лондонских гостиных одну из твоих любовниц? Вот тогда прошлое и напомнит о себе. Нет, это не другая жизнь. Это твоя жизнь. Есть женщины, которые делили с тобой постель и знали тебя такого, и мне придется каким-то образом принять это. Принять возможность того, что в один прекрасный день в твоей жизни появится кто-то еще.
Уоллингфорд крепко прижал к себе жену и начал тихонько раскачиваться из стороны в сторону.
— Абигайль, этого никогда не будет.
— Мы не разрушили проклятие. Мы их подвели.
— Это ничего не значит, — возразил Уоллингфорд со всей уверенностью, на какую только был способен.
«Мой дорогой мальчик, разве вся твоя сознательная жизнь показала, что ты способен на что-то еще?»
Подвели брата и сестру Монтеверди не они. А он. Он один. Его клятвы оказалось недостаточно.
Абигайль прильнула к мужу, уткнувшись головой в его плечо, а ее влажная кожа соприкасалась с его кожей.
— Сколько их было, скажи? Какова вероятность того, что на одном из балов я непременно встречу ту, с которой ты делил постель?
Грудь Уоллингфорда намокла от слез жены.