Читать интересную книгу "Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов"

по глинистой крутизне и в душе, конечно, матерились, но вслух кричали молодецкое «ура». И Савелий Никитич взбирался вместе со всеми на кручу и тоже взбадривал и себя и других этим победным кличем, а когда голос вдруг осекся от натуги, прохрипел:

— Штурмуй, ребята, берег, как Суворов Альпы!

Но наверху пришлось залечь: от углового здания, из глубины подъезда, веером разлетались над прибрежными цветниками пулеметные очереди трассирующих пуль. Савелий Никитич видел, как срывались подсеченные мохнатые георгины и невольно поглубже втягивал голову в плечи. Однако его бесило это унизительное лежание. «Ежели заползти слева, со стороны улицы Халтурина, — рассудил он, — да ежели вдоль стены прокрасться к подъезду и одну-другую гранату кинуть, то немцу будет верная крышка».

Рядом, за клумбой, обложенной кирпичом, лежал долговязый боец, и было слышно, как пристукивали его зубы — то ли от озноба, то ли просто от страха.

— Эй, малый! — окликнул Савелий Никитич. — Как тебя кличут-то?

— Сенечкин я, Сенечкин, — торопливо отозвался долговязый.

— Гранаты у тебя есть?

— Есть, есть гранаты! Нам без них нипочем нельзя!

— Вот и ладненько, Сенечкин… А теперь не мешало бы нам обогреться после купанья.

— Оно, конечно бы… Простыл я страсть как!.. Зуб на зуб не попадает…

— Тогда айда за мной, сынок!

И Савелий Никитич пополз по-пластунски, укрываясь сначала за клумбой, а затем уже, как появился разлохмаченный, давно, видно с мирных времен, не стриженный кустарник, стал короткими перебежками продвигаться вдоль него, едва лишь струи трассирующих пуль отметывались вправо, и вновь сейчас же ложился и полз, когда опять нарастал свист каленого свинца. Лежа, он постоянно слышал позади себя шумное дыхание Сенечкина, заботливо осведомлялся:

— Ну как, угрелся малость, сынок?

— Даже взопрел, — отвечал довольный Сенечкин.

— Вот и ладненько! Теперь, значит, остается немцам дать жару.

Они уже достигли конца улицы Халтурина, выходящей к Волге; отсюда следовало напрямик, через сквер, ползти к угловому зданию. Савелий Никитич отдал Сенечнику на сохранение свою винтовку, взял у него гранату (она оказалась противотанковой) и, обсыпав себя палыми листьями, облепившись ими, как еж, пополз сквозь одичалые кусты и цветники…

К дому удалось подползти незаметно. Здесь Савелий Никитич с нестарческим проворством, без обычного кряканья, вскочил на ноги и, прижимаясь спиной к стене, держа правую руку с гранатой на отлете, стал мягко, по-кошачьи, подбираться к зловещему подъезду. И когда левая, выброшенная вперед рука обхватила угол стены и ноздри уловили кисловатый запах раскаленных гильз, правая напружиненная рука швырнула гранату в каменную пасть подъезда. Раздался оглушающий треск, и сейчас же вылетело стрельчатое пламя, повалил белесый дым, смешанный с пылью.

— За мной, орлы! — донесся мальчишески-звонкий голос комбата. — Ура-а-а!..

Пока немцы на верхних этажах прилаживали пулеметы, чтобы перенести огонь с отмели по ближним целям, гвардейцы уже достигли Домов специалистов.

— Первой роте заняться очисткой этажей! — стоя в подъезде, среди командиров рот и отделений, командовал Червяков в клубящемся, еще не выветренном дыму. — Вторая и третья роты пойдут в направлении вокзала. А вы, товарищ Жарков и рядовой Сенечкин, — произнес он без всякого перехода, — будете представлены к награде. В свое время, когда возьмем вокзал. — И тут же зажег ручной фонарик, подбил коленкой кверху планшетку с картой и обратился уже к одному Жаркову: — Где мы сейчас находимся, капитан?

— В районе улицы Халтурина.

— Так, понятно. — Ноготь Червякова наискось чиркнул по слюде, предохранявшей скопированную на восковке карту прибрежного городского района. — А вот и конечная точка наступления — вокзал. Каков же наикратчайший путь к нему? Куда следует свернуть с улицы Халтурина — на Банковскую или на улицу Островского?

— На Банковскую, — отчеканил Савелий Никитич. — Отсюда путь короче. И километра не наберется.

— Что ж, двинемся по Банковской, — кивнул Червяков. — Вы, товарищ Жарков, будете сопровождающим.

X

После глухой черноты подъезда обожженное сталинградское небо показалось Савелию Никитичу особенно светлым. «Светает», — решил он, но, взглянув на восток, так и не разглядел зоревую полоску, зато увидел резко выдавленные из дымно-багрового воздуха, бесшумные среди грохота канонады, скользящие быстрые тени, похожие на летучих мышей.

Это были «юнкерсы». Построившись в одну линию, они разворачивались со стороны Волги для пикирования. Автоматчики, которые легкой опасливой трусцой бежали среди развалин улицы Халтурина, тотчас же, как по команде, легли вразброс — одни сжавшись калачиками, другие подогнув под себя коленки и прикрыв голову руками, но все с одинаковой суеверной убежденностью в том, что чем крепче они сожмутся, тем меньше будет вероятности попадания осколков в их спружиненные укороченные тела.

Савелий Никитич грохнулся рядом с Червяковым, около обрубыша стены. Место было явно неудачное: в случае близкого разрыва бомбы стена рухнет и засыплет их. Но выискивать какое-либо другое укрытие было уже поздно. Воздух раскромсал острый протяжный свист, и тут же над самой головой надрывно взвыли самолетные сирены.

— Дьявольская музыка для слабонервных, — скрипнул зубами Червяков. — На психику, гады, воздействуют! Они еще при осаде Севастополя сирены применяли…

Первые бомбы глухо разорвались под берегом. Затем уже вся земля загудела звонко, как пустотелый сосуд. Когда же отдалились разрывы, Червяков вскочил и с любимым своим кличем: «За мной, орлы!» — кинулся вперед, в дым, в крутящуюся с ним заодно кирпично-штукатурную пыль, а Савелий Никитич метнулся следом — с намерением непременно, несмотря на одышку, догнать шустрого комбата, иначе тот, чего доброго, сгоряча минует нужный поворот.

— Направо, направо вертайте! — кричал он. — Вот она, Банковская!..

Залетные орудийные вспышки выхватывали из предрассветной мутной мглы черные провалы выпотрошенных зданий на Банковской улице. Дома поражали мертвым своим покоем. Но едва лишь свернули с Банковской на Республиканскую улицу — увидели: во всю ширь мостовой идут немцы.

Червяков отдал команду залечь. Автоматчики рассредоточились среди завалов и стали ждать, пока фашисты не приблизятся на выстрел. Рядом с Савелием Никитичем прилег Сенечкин, забормотал:

— Ишь, сволочи, не цепью идут — кучей валят… Ничего не боятся!

Дальнее пламя высвечивало рослые, как бы качающиеся с ним в лад фигуры; горячие токи воздуха доносили разнобойные крики, похожие на пьяную брань. Савелий Никитич приметил, как два немца, держа каски в руках, пустились в пляску, услышал и гнусавые звуки губной гармошки… Играл высоченный немец, который вышагивал впереди всех с маршевым выбросом длинных, палкообразных ног и выделялся среди пьяно раскачивающихся фигур какой-то особенной натренированной и надменной прямизной.

— Огонь! — скомандовал Червяков. — Огонь!..

Автоматчики в упор расстреливали пьяных вояк. Первым упал высокий немец с губной гармошкой. Савелий Никитич не сомневался, что это именно он прихлопнул его из своей винтовки, так как с первого же взгляда взял наглеца на мушку. Но о том же, наверно,