Но это! Это стало достойным завершением его позора. По словам посланца, Сомбре удалось не только каким-то образом отыскать девчонку де Монфор, но и обратить фортуну к себе лицом. Испанец сумел втереться в доверие к семейству де Монфоров, предъявив им самозванку, и теперь Сомбра возвращался в Испанию богатым человеком.
Зависть снедала Эль Галло. Но он был не из тех, кто легко смиряется с поражением, даже ощутив его близость. Война еще не окончена.
— И все равно, — размышлял он вслух, поглаживая бороду, — может быть, Сомбра не так уж и умен, а? Он упустил настоящую де Монфор. Найти ее — вопрос времени, прежде чем она отплывет домой, в Англию. Там должны быть доказательства ее происхождения — вещи, принадлежавшие ее отцу, юридические документы, может, какая-нибудь семейная реликвия, вероятно, даже семейная Библия — вещи, которые определенно укажут на то, что она — настоящая наследница. — Уголки его губ изогнулись в коварной ухмылке. — И, разумеется, с моей стороны будет глупостью не предложить ей свой корабль и услуги, чтобы доставить ее обратно во Фландрию, для того чтобы предъявить права на ее титул — ее титул и мою награду за то, что я отыскал настоящую наследницу де Монфоров. — Он сухо рассмеялся. — Подумать только, я наконец сделаю доброе дело. — Эта мысль привела его в совершеннейший восторг. — Может статься, мои соотечественники вернут мне мои владения в Испании за мои добрые дела, а, Гарольд? Что ты думаешь? — Старый слуга съежился, готовый в любую секунду пуститься наутек. Но Эль Галло по-приятельски обнял тщедушного старика, едва не задушив в своих объятиях. — Нет, нет, мой друг. Теперь ты останешься со мной. Мы вместе исправим эту чудовищную несправедливость!
Его отрыжка и грубый гогот испортили впечатление благородства, которое он стремился произвести, но все это было ерундой. Предстояло заняться приготовлениями — навербовать в борделях членов экипажа, запастись провизией на неделю, спланировать неожиданную смерть Сомбры. Солнце уже скрывалось за горизонтом, а Эль Галло собирался отплыть в полночь.
Волны ласково ударяли в борт английского судна. Паруса громко хлопали на ветру. Этот звук в другое время будоражил бы Дункану кровь, но сегодня утром каждый хлопок казался ему пощечиной. Голова у него раскалывалась от тупой боли, и он застонал, усилием воли удерживая завтрак в желудке. Ему не хотелось думать о том, что с ним будет, когда они обогнут косу бухты и выйдут в открытое море. Вероятно, он, облокотившись о фальшборт судна, представлял жалкое зрелище, зеленый от морской болезни, разукрашенный синяками и шрамами. Он дал себе клятву больше не топить своей скорби и беды в вине.
Вчера с Холма Виселицы он направился прямиком в ближайшую пивную. Забившись в уголок таверны под названием «Белая лошадь», он потратил большую часть оставшихся у него пиратских денег, уставившись в кружку пенистого эля и надеясь найти ответ на дне. Затем он начал разговаривать сам с собой:
«Мне следовало оставить ее пиратам. Нет, — возразил он себе. — Нет. Я дал клятву защищать ее. Она предала меня! Я ей ничего не должен. Клятва есть клятва. Как бы я ни презирал эту ведьмочку-ангела, я поклялся. В конце концов, совсем не обязательно любить короля, чтобы присягнуть ему на верность».
И он уронил голову на руки, сдаваясь. Эль свел его проблемы до минимума: Лине де Монфор отплывала в Англию утром. Он будет на борту этого корабля. Он должен быть. Кому-то надо оберегать ее от неприятностей.
Таким было его великолепное решение прошлым вечером, принятое после совещания с солодовой закваской. Сегодня оно уже не казалось ему таким великолепным.
Он посмотрел в сторону и снова увидел ее у дальнего фальшборта. Проклятье, корабль был слишком мал. Ему все время приходилось смотреть на безрадостное простодушное лицо Лине, не сводившей глаз с пустого моря, подобно ангелу, обреченному пребывать в чистилище.
В груди у него возникло непонятное и глупое чувство вины. Он попытался подавить его. Почему он должен испытывать угрызения совести? В конце концов, это она стала причиной всех бед. Это она предала его. Он так ей и скажет, будь она проклята. Нужно перестать все время думать о ней. Он сжал кулаки. Вот прямо сейчас он подойдет к ней и выскажет все, что он о ней думает. Сразу же, как только пройдет этот приступ морской болезни.
На корме судна Лине угрюмо и печально отдирала шелушащуюся краску. На одно мгновение, заприметив цыгана в порту Кале среди пассажиров, направляющихся в Англию, она подумала, что он простил ее. Она ошибалась. Не заметить злобу в его глазах было невозможно. А теперь, спустя несколько часов после начала вояжа домой, она чувствовала себя совершенно разбитой. Всю ночь, лежа без сна в комнате, за которую заплатила деньгами своего дяди, она терзалась мыслями о своих потерях, посылая проклятия, плача и молясь. Она была уверена, что судьба не могла уготовить ей худшей доли. Она потеряла… все.
И все-таки, размышляла она, призывая разум управлять чувствами, ничего не изменилось. В душе она по-прежнему оставалась де Монфор, верил в это кто-то другой или нет. Она по-прежнему оставалась удачливой торговкой шерстью, пусть даже ее доходы в нынешнем году окажутся не такими значительными. Что касается любви…
Лине глубоко вздохнула, стараясь развеять свою меланхолию. Она наделала ошибок. И, как на неудачном деловом решении, было бессмысленно и дальше зацикливаться на них. Она наметила свой курс и, к добру или худу, будет ему следовать. Это был достойный поступок. Ей оставалось только спасти то, что можно.
Как только она начала думать о том, как же обустроить предстоящую нелегкую жизнь — жизнь с уязвленной гордостью, пошатнувшимся авторитетом, может быть, даже стесненную в средствах, — как вдруг она почувствовала, что у нее земля уходит из-под ног. Святой Боже, со страхом подумала она, а что, если она носит ребенка цыгана?
Она схватилась за поручни, чтобы успокоиться. Почему она не подумала об этом раньше? Они были здоровыми и крепкими взрослыми людьми. Они совершили необходимый для зачатия акт. Чем больше она думала об этом, тем сильнее убеждалась в том, что она запросто могла зачать дитя. И это станет концом всему!
Лине не могла обречь ребенка на унижения и насмешки, которые влекло за собой незаконное рождение. Она знала, какими жестокими могут быть люди. Что бы она ни совершила, чтобы потерять собственное достоинство, она не могла позволить себе запачкать репутацию невинного ребенка. Она проглотила комок в горле. Существовало только одно решение — ей придется выйти замуж. И побыстрее. Она не могла позволить себе роскоши долгого ухаживания, если она беременна. Это единственный выход, подумала она. Она должна выйти замуж ради ребенка, чтобы спасти его честь.