Если это сообщение верно, то оно является еще одним новым доказательством того, что в ту эпоху еврейская религия отнюдь не установилась. Этот крохотный народец, как мы видим, поминутно меняет свои верования и проделывает это несколько раз со времени своего легендарного исхода из Египта до эпохи Ездры. Обратите попутно внимание на его непостижимое влечение к телятам как воплощению божества! Ведь вы не забыли о том, что бог уничтожил 23 000 человек за золотого тельца Аарона; а в этом случае, нам кажется, бог должен был бы за двух тельцов Иеровоама укокошить не меньше 46 000 израильтян. Но на сей раз мы видим нечто совершенно иное.
«И вот, человек божий (Иосиф Флавий называет его пророком Аддой. – Л. Таксиль) пришел из Иудеи… в Вефиль, в то время, как Иеровоам стоял у жертвенника, чтобы совершить курение. И произнес к жертвеннику слово господне и сказал: жертвенник, жертвенник! так говорит господь: вот, родится сын дому Давидову, имя ему Иосия, и принесет на тебе в жертву священников высот, совершающих на тебе курение, и человеческие кости сожжет на тебе. И дал в тот день знамение, сказав: вот знамение того, что это изрек господь: вот, этот жертвенник распадется, и пепел, который на нем, рассыплется.
Когда царь услышал слово человека божия, произнесенное к жертвеннику в Вефиле, то простер Иеровоам руку свою от жертвенника, говоря: возьмите его. И одеревенела рука его, которую он простер на него, и не мог он поворотить ее к себе. И жертвенник распался, и пепел с жертвенника рассыпался, по знамению, которое дал человек божий словом господним. И сказал царь (Иеровоам) человеку божию: умилостиви лице господа бога твоего и помолись обо мне, чтобы рука моя могла поворотиться ко мне. И умилостивил человек божий лице господа, и рука царя поворотилась к нему, и стала, как прежде. И сказал царь человеку божию: зайди со мною в дом и подкрепи себя пищею, и я дам тебе подарок» (3 Царств, гл. 13, ст. 1-7).
Но пророк имел очень точные инструкции от бога, который приказал ему: «не ешь там хлеба и не пей воды, и не возвращайся тою дорогою, которою ты шел» (ст. 9). Поэтому он отказался от обеда и подарков и возвратился в царство Иуды, причем «пошел он другою дорогою, и не пошел обратно тою дорогою, которою пришел в Вефиль» (ст. 10). Чудо с парализованной рукой, конечно, пустяк рядом с чудесами, о которых так много рассказывалось до сих пор. К счастью, мы еще скоро встретимся с пророком Илией и тогда увидим чудеса почище! Что касается запрещения «человеку божию» принимать пищу во владениях Иеровоама, то оно только лишний раз напоминает, что владения этого царя не были особенно обширны. Пешеход легко мог бы, позавтракав в Самарии, поспеть к ужину в Иерусалим. Тем более, конечно, пророк, привыкший, вероятно, к скромной жизни, мог легко обойтись без завтрака в Вефиле, который был еще ближе от Иерусалима, чем Самария.
«В Вефиле жил один пророк-старец. Сын его пришел и рассказал ему все, что сделал сегодня человек божий в Вефиле; и слова, какие он говорил царю, пересказали сыновья отцу своему. И спросил их отец их: какою дорогою он пошел? И показали сыновья его, какою дорогою пошел человек божий, приходивший из Иудеи. И сказал он сыновьям своим: оседлайте мне осла…
И поехал за человеком божиим, и нашел его сидящего под дубом… и сказал ему: зайди ко мне в дом и поешь хлеба. Тот сказал: я не могу возвратиться с тобою и пойти к тебе; не буду есть хлеба и не буду пить у тебя воды в сем месте, ибо словом господним сказано мне: „не ешь хлеба и не пей там воды, и не возвращайся тою дорогою, которою ты шел“. И сказал он ему: и я пророк, такой же, как ты, и ангел говорил мне словом господним, и сказал: „вороти его к себе в дом; пусть поест он хлеба и напьется воды“. – Он солгал ему. И тот воротился с ним, и поел хлеба в его доме, и напился воды» (3 Царств, гл. 13, ст. 11-19).
Обращает на себя внимание, что, как только человек называл сам себя пророком, ему охотно верили на слово. Мы помним, что во времена Саула пророки водились целыми стаями. Как только старик из Вефиля заявил страннику, что он его собрат по профессии, странник пошел к нему домой есть.
«Когда они еще сидели за столом, слово господне было к пророку, воротившему его. И произнес он к человеку божию, пришедшему из Иудеи, и сказал: так говорит господь: за то, что ты не повиновался устам господа и не соблюл повеления, которое заповедал тебе господь, бог твой, но воротился, ел хлеб и пил воду в том месте, о котором он сказал тебе: „не ешь хлеба и не пей воды“, – тело твое не войдет в гробницу отцов твоих.
После того, как тот поел хлеба и напился, он оседлал осла для пророка, которого он воротил. И отправился тот. И встретил его на дороге лев и умертвил его. И лежало тело его, брошенное на дороге; осел же стоял подле него, и лев стоял подле тела. И вот, проходившие мимо люди увидели тело, брошенное на дороге, и льва, стоящего подле тела, и пошли и рассказали в городе, в котором жил пророк-старец. Пророк, воротивший его с дороги, услышав это, сказал: это тот человек божий, который не повиновался устам господа; господь предал его льву…
И сказал сыновьям своим: оседлайте мне осла… Он отправился, и нашел тело его, брошенное на дороге; осел же и лев стояли подле тела; лев не съел тела и не изломал осла. И поднял пророк тело человека божия, и положил его на осла, и повез его обратно. И пошел пророк-старец в город свой, чтобы оплакать и похоронить его. И положил тело его в своей гробнице и плакал по нем: увы, брат мой! После погребения его, он сказал сыновьям своим: когда я умру, похороните меня в гробнице, в которой погребен человек божий; подле костей его положите кости мои» (3 Царств, гл. 13, ст. 20-31).
Такова печальная история несчастного странника, которому нельзя в конце концов поставить в серьезную вину то, что он, проголодавшись, так неудачно воспользовался лживым приглашением человека, назвавшего себя его собратом и нисколько не пострадавшего, хотя он и ел вместе с «пророком». Этот бедный «божий человек», по-видимому, не играл особой роли в божественной истории: если бы не приключение со львом и не этот замечательный осел, который так невозмутимо и самоотверженно стоял на часах у его трупа, потомство ничего не узнало бы о нем.
Ну, а Иеровоам? Казалось бы, что инцидент с рукой, внезапно парализованной и столь же внезапно восстановленной, должен был бы излечить его от преступного благоговения перед золотыми телятами; кроме того, что могло быть еще ужаснее смерти «божьего человека», о чем ему, конечно, донесли? И вот – как этому поверить? – Иеровоам «не сошел со своей худой дороги, но продолжал ставить из народа священников высот; кто хотел, того он посвящал, и тот становился священником высот» (ст. 33).
Ясно, что такая закоренелая преступность не могла избегнуть примерного наказания. Кого же постигла божья кара? Иеровоама? Нет! Она обрушилась на его молодого сына по имени Авия. Ребенок внезапно заболел. Иеровоама осенила мысль: надо посоветоваться с пророком Ахией, с тем, который подарил ему десять кусков своего плаща в знак блестящего будущего. Здесь недостаток логики у царя израильского принимает фантастические размеры. Он уже знает, что представляет собой божье всемогущество и всеведение. Однако, обращаясь к Ахии, чтобы при его посредстве испросить у бога излечения малыша, он задумывает обмануть «святого» человека. Иеровоам отправляет свою августейшую супругу в Силом, предварительно нарядив ее в платье, которое должно сделать ее неузнаваемой для Ахии. Он воображает, что она сможет ограничиться рассказом о больном ребенке, не открывая своего инкогнито.
И вот ее величество прибыла в Силом. Библия попутно сообщает, сверх программы, что Ахия «уже не мог видеть; ибо глаза его сделались неподвижны от старости» (3 Царств, гл. 14, ст. 4). Значит, с какой стороны ни возьми, переодевание было совершенно излишне. «И сказал господь Ахии: вот, идет жена Иеровоамова спросить тебя о сыне своем, ибо он болен; так и так говори ей; она придет переодетая. Ахия, услышав шорох от ног ее, когда она вошла в дверь, сказал: войди, жена Иеровоамова; для чего было тебе переодеваться? Я грозный посланник к тебе» (ст. 5-6).
Следует длинная речь, исполненная горьких упреков по адресу Иеровоама и обоих телят, предсказание ужасов и бедствий царствующему дому; не забыт был и больной малыш, объект консультации. «Встань и иди в дом твой; и как скоро нога твоя ступит в город, умрет дитя» (ст. 12). Несчастная царица возвратилась разбитая горем в Фирцу, где пребывал «царский двор». «И лишь только переступила чрез порог дома, дитя умерло» (ст. 17). Подумать только, что при самой маленькой доле сообразительности ее величество могла бы избежать катастрофы: ей надо было бы пройти через город на ходулях. В этом случае она и не ступала бы ногой в городе. Но любовь материнская помешала ей подумать об этом.
Здесь Книга Царств отсылает нас ко Второй книге Паралипоменон. Мы узнаем из нее (гл. 13), что Авия, царь иудейский, сын Ровоама, воевал с Иеровоамом. У Авии было 400 000 отборных воинов, а Иеровоам имел 800 000 также отборных воинов. «И пало убитых у Израиля пятьсот тысяч человек отборных» (ст. 17). Священная, одним словом, бойня!