Читать интересную книгу Почему забыли русских героев? Параллельная история Первой мировой войны - Валерий Евгеньевич Шамбаров

к нему прикрывал 24-й корпус, а в нем осталась единственная поредевшая 49-я дивизия. На нее двинулись лавины немцев, отбросили за Сан и взяли город. Германский гвардейский корпус 17 мая форсировал реку и захватил плацдарм, вклинился между 24-м и 3-м Кавказским корпусами. Возобновились атаки и на других участках. А снаряды у русских совсем иссякли.

Деникин писал о битве под Перемышлем: «11 дней страшного гула немецкой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их… И молчание моих батарей… Мы почти не отвечали — нечем. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой — штыками или стрельбой в упор; лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы… Когда после трехдневного молчания нашей единственной 6-дюймовой батарее ей подвезли 50 снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам; и все стрелки вздохнули с радостью и облегчением». «В первый и единственный раз я видел храбрейшего из храбрейших Маркова в состоянии, близком к отчаянию» — он выводил из-под огня остатки 13-го полка, а рядом шел командир 14-го. Осколком снаряда ему снесло голову. Туловище стояло еще несколько мгновений, фонтанируя кровью. А Марков, залитый ею, зашагал дальше…

Несмотря ни на какие трудности, на всех участках 8-й армии вражеские атаки были отражены. Ставка прислала ей из своего резерва 5-й Кавказский корпус. А на южном фланге фронта германо-австрийская группировка пыталась преследовать 9-ю и 11-ю армии, прорваться через Днестр. Но они нанесли встречный контрудар, разбили неприятеля и обратили в бегство. Однако севернее Перемышля враг теснил повыбитую 3-ю армию, занял несколько плацдармов за Саном. Выправить положение контратаками не удавалось, немцы соединили плацдармы, в их руках оказалось 70 км берега. Макензен сделал передышку, переправляя сюда дополнительные контингенты, и 24 мая сражение закипело снова.

От Перемышля на восток вела единственная железная дорога. Противник нацелился с севера и с юга выйти к станции Мостиска, перерезать магистраль и окружить крепость вместе с гарнизоном, расквитаться за мартовское поражение. Впрочем, крепости уже не существовало. Форты разоружили, орудия и запасы вывезли. В Перемышле оставалась небольшая часть артиллерии и 3 тыс. ополченцев для охранной службы. Но ведь его взятие праздновали с таким торжеством! Сдать город — ох, как порадуется пропаганда врага, поднимется дух его войск. Подорвется престиж России перед союзниками, взвоет своя «общественность».

Военные вопросы мешались с политическими, и комендант Перемышля Делевич получал указания то грузить оставшуюся артиллерию в поезда, то вернуть на позиции. В конце концов, он взмолился, чтобы не изматывали солдат погрузками и разгрузками, дали четкий приказ, защищаться или эвакуироваться? О том же запрашивал Брусилов. Но штаб фронта отвечал весьма уклончиво. То «смотреть на Перемышль только как на участок фронта, а не на крепость», то «удерживать, но не защищать во что бы ни стало». Командарм стал действовать по собственному усмотрению. С юга противнику так и не удалось переправиться через Сан. Но с севера немцы расширяли плацдарм, приближались к железной дороге. Брусилов отправил сюда большую часть гарнизона из города.

К нему вдруг прислали подмогу, целых два корпуса, 2-й Кавказский и 23-й, их Ставка только что перебросила с Северо-Западного фронта. Но Иванов и Драгомиров сами спланировали операцию — приказали 8-й армии свежими соединениями нанести контрудар на Любачув. Брусилов возражал, что это неразумно: ему давали направление на вершину выступа германского плацдарма, а правильнее было бить с фланга, под основание. Нет, штаб фронта настоял на исполнении своих директив. Корпуса пошли в лобовую атаку на неприятельские позиции, их встретил огонь множества артиллерии и пулеметов. Русские цепи несли потери, их прижали к земле, не дали продвинуться ни на шаг.

А из Перемышля ушли мало-мальски боеспособные части, осталось несколько рот необученных ополченцев с запасниками-прапорщиками вместо командиров. Они переполошились, считали себя уже окруженными, брошенными на произвол судьбы. Немцы переплывали через Сан, стали резать проволоку у прибрежных фортов. Обезумевшие от страха солдаты не только не мешали им, а даже не позволяли стрелять артиллерии, чтобы не вызвать ответный огонь. Подразделения неприятеля начали просачиваться в город, и в ночь на 3 июня Брусилов приказал оставить его. В крепости бросили лишь 4 орудия со снятыми замками. Загромыхали взрывы, наши саперы взорвали самые сильные форты. Врагу достались развалины.

Но резонанс и впрямь был колоссальный. Российская «общественность» возмущалась и хваталась за головы, союзники укоризненно «сочувствовали», немецкие и австрийские газеты трубили о беспримерной победе. Хотя Брусилов в тот момент считал, что избавился от тяжелой и ненужной обузы. Фронт сокращался на 30 км, войск у командующего армией теперь было достаточно, и он рассчитывал наконец-то остановить противника. Не тут-то было. Иванов и его штаб ударились в панику. Докладывали в Ставку, что кампания проиграна, немцы вот-вот ворвутся на Украину и надо укреплять… Киев. Да и вообще Россия должна «прекратить всякую военную активность до восстановления своих сил».

Они по-прежнему были убеждены, что какая-то другая неприятельская группировка собирается в горах на южном фланге, ждали оттуда еще «более главного» удара. Дескать, с юга немцы и австрийцы будут окружать весь фронт. У Брусилова начали отбирать войска. Указали, что Перемышль пал, значит, его направление становится второстепенным. 5-й Кавказский корпус передали в 3-ю армию, 21-й выводили во фронтовой резерв. А 2-й Кавказский и 23-й перебрасывали в 9-ю для отражения мифического прорыва на юге. Брусилов протестовал, что ослаблять его армию нельзя, иначе будет потерян не только Перемышль, но и Львов. Но ему категорически подтвердили — выполнять приказ.

Макензен даже надеяться не мог, что ему обломится такая удача. С русского фронта снимались 3 корпуса! Между 8-й и 3-й армиями возникал разрыв, и закрыть его было нечем, кроме кавалерии. Сюда немедленно двинулись крупные австро-германские силы. За несколько дней они углубились на 20–30 км, взяли Немиров, обошли правый фланг Брусилова и левый — Леша. Наши войска снова вынуждены были отступать, выбираться из обозначившихся мешков. Старались хотя бы задержать врага. То там, то здесь разгорались неравные бои. Под Рава-Русской врага отбросил лихой атакой Одесский уланский полк, под Львовом — Стародубский драгунский. 11-й и 12-й полки донских казаков не только сшибли немцев и австрийцев, но и захватили их батареи.

Но вокруг Львова сжимались тиски трех армий: с севера теснил Макензен, с запада — 3-я австрийская, с юга выходила 2-я австрийская. Из города началась эвакуация тыловых учреждений. А 22 июня неприятель перерезал железные дороги на Варшаву и Миколаев, оставались свободными лишь магистрали на Дубно и Галич. Наши войска получили приказ оставить Львов. Вину за его сдачу Иванов попытался свалить на Брусилова. Тот вспылил, отбил Верховному Главнокомандующему телеграмму с просьбой об отставке. Великий князь Николай Николаевич взял его под защиту, выразил благодарность за действия в боях.

В Ставке уже понимали, что Иванов оказался не на месте. Справлялся лишь до тех пор, пока рядом был Алексеев. Но… Иванов когда-то был воспитателем юного Николая II, крестным царевича, имел солидные