Троцкий писал в этой статье, что Сталин разгромил партию, раздробил ее, разогнал по тюрьмам и ссылкам, разводнил сырой массой, запугал и деморализовал.
«Совершенно верно, — писал Л. Д. Троцкий, — что партии как партии сейчас не существует. Но в то же время она остается очень реальным историческим фактом. Это доказывается непрерывными арестами левых оппозиционеров; возвращением на путь оппозиции старых большевиков, пытавшихся сотрудничать со Сталиным (аресты Зиновьева, Каменева, И. Н. Смирнова, Преображенского, и др.); наконец, признанием со стороны самих бюрократов того немаловажного факта, что оппозиция во всем основном права». «Когда мы говорим, — писал Троцкий, — о восстановлении партийной демократии, то мы имеем в виду необходимость собрать воедино разбросанные, закованные, запуганные элементы действительно большевистской партии, восстановить ее нормальную работу, вернуть ей решающее влияние на жизнь страны. Разрешить задачу пробуждения и собирания партии иначе, как методом партийной демократии, немыслимо. Не сталинская же клика совершит эту работу, и не либеральная бюрократия, которая поддерживает ненавистного ей Сталина из страха перед массой».
«Демократия нам нужна для пролетарской диктатуры и в рамках этой диктатуры, — продолжал Троцкий. — Мы не закрываем глаза на то, что приступ к возрождению партии единственно мыслимым методом партийной демократии будет неминуемо означать на переходный период предоставление свободы критики всей нынешней разношерстной и противоречивой официальной партии, как и комсомолу. Большевистские элементы в партии не смогут разыскать друг друга, связаться, сговориться и активно выступить, не отмежевываясь от термидорианских элементов и от пассивного сырья; а такое размежевание немыслимо, в свою очередь, без открытого объяснения, без платформы, без дискуссий, без фракционных группировок, то есть без того, чтобы все загнанные внутрь болезни нынешней официальной партии не вышли наружу».
Изложенная Троцким программа возрождения большевистской партии с некоторыми поправками действительна и для сегодняшнего дня, и для сегодняшней партии.
Именно таким способом осуществил десять лет назад реформу чехословацкой компартии Дубчек и его товарищи по тогдашнему руководству КПЧ. И если б не вмешательство советской бюрократии, опыт чехословацкой реформы постепенно распространился бы на все компартии восточно-европейских социалистических стран. Близкую изложенной выше программе Троцкого позицию занимал и Бухарин после того, как он оказался в оппозиции. Бухарин, Томский и Рыков в своем заявлении в ЦК писали, что линия большинства приведет объективно к установлению партийной олигархии, к государственно-крепостнической эксплуатации рабочих и военно-феодальному грабежу крестьянства.
«Мы, — писали они в своем письме, — предупреждали ЦК и хотим предупредить партию от этого гибельного для партии и советского государства пути. Разговоры о правой опасности служат дымовой завесой для усыпления бдительности партии перед этой величайшей опасностью».
«Какой выход? — спрашивали они и отвечали: — Выход только один: назад к Ленину, чтобы идти вперед по Ленину. Другого выхода нет. Мы в состоянии убедить партию в этом. Поэтому мы требуем очередного съезда партии».
Бухарин, Рыков и Томский писали, что ЦК ведет линию на свертывание самокритики и партийной демократии, не создает условий для свободного обсуждения политики партии, насаждает бюрократизм и систему политкомиссаров.
Они поняли, какое положение создалось в партии, слишком поздно, когда осуществить поворот «назад к Ленину» нормальным партийным путем было уже невозможно. Партия была уже зажата в железные тиски сталинского режима, созданного при их же непосредственном участии. Бухарин, Рыков и Томский помогли Сталину расправиться со всеми оппозициями, создать в партии новые, отличные от ленинских традиции. Это они вместе со Сталиным требовали от оппозиционеров покаянных заявлений, отказов от своих взглядов, это они требовали исключений и арестов оппозиционно настроенных членов партии. Короче говоря, это они помогли создать сталинскую мясорубку, в которую теперь попали сами.
Последнее предарестное письмо Бухарина, о котором говорилось выше, противоречит его заявлениям, сделанным в период его борьбы со Сталиным.
В своих беседах с Каменевым, правильность записей которого он признал в ЦКК, Бухарин утверждал, что разногласия со Сталиным вышли за рамки обычных партийных споров и призывал объединить все силы против Сталина.
В письме, заученном наизусть Лариной, он утверждал, что у него не было никаких разногласий с партией. Как можно было заявлять, что вот уже седьмой год у него нет и тени разногласий с партией, когда в эти годы Сталин совершил термидорианский переворот, арестовал и уничтожил большевистскую партию и ее руководство?
Видимо, Бухарин уже не верил, что последующие поколения коммунистов отвергнут сталинскую политику с ее клеветой против бывших вождей партии, и защищал себя, исходя из того, что «будущие поколения руководителей» будут смотреть на то, что происходило в 20-х и 30-х годах глазами Сталина.
В процессе борьбы сталинской и бухаринской группировок обе они обвиняли друг друга в скатывании на троцкистскую платформу. Бухаринская оппозиция обвиняла большинство ЦК в сползании к троцкизму по вопросу о темпах индустриализации, в налоговой политике и политике цен, в отношении к кулаку, в вопросе о коллективизации и т. п. Сталин и его единомышленники обвиняли правых в троцкистском отношении к внутрипартийному режиму.
В общем обе спорящие стороны были в какой-то мере правы, ибо именно троцкистская оппозиция первая начала критику как ставки на кулака, которую вел Сталин вместе с Бухариным, так и зажима внутрипартийной демократии, выработанного Сталиным вместе с Зиновьевым. Впрочем, то, что осуществил Сталин и, главное, как он это осуществил, не имело ничего общего с той индустриализацией, коллективизацией и той политикой цен, которые предлагала левая оппозиция. Что же касается внутрипартийного режима, то по мере разгрома одной за другой троцкистской, зиновьевской и объединенной оппозиций, он все более ужесточался. В процессе этой борьбы Сталин выработал целую систему организационных мер, которые лишали любую оппозицию возможности прорваться к партийным массам.
В капкан этих мер и попала в 1929 году бухаринская оппозиция. В числе их было, как выше сказано, назначение особых «комиссаров», наблюдающих за правыми, пока они еще сохраняли свои посты. Так к главному редактору «Правды» Н. И. Бухарину был приставлен [в рукописи пропущено — ред. ], без визы которого не могла быть напечатана ни одна строка; к председателю ВЦСПС М. П. Томскому — Каганович, без согласия которого председатель ВЦСПС не мог созвать совещание или отправить документ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});