«Миссию союзных держав сейчас критикуют те, кто когда-то оценивал ее неоправданно высоко. Возьмем такого талантливого и мечущегося писателя, как Герберт Уэллс. Сперва он провозгласил, что эта война покончит наконец со всеми войнами, а потом словами своего героя («Мир Вильяма Клиссольда». — Г. П.) сравнил ту же самую войну с палящим лесным пожаром, от которого не следует ждать особого толка. А толк есть — ровно тот, который должен был выйти. Сказать солдату, защищающему свою страну, что он скоро покончит с войнами, так же глупо, как сказать рабочему, уставшему от работы, что он скоро покончит со всеми работами или вообще со всеми трудностями. Никто никому не обещал раз навсегда покончить с трудностями. Просто понадобилось вынести тяжелые вещи, чтобы не стало еще хуже. Мистера Брауна пытались ограбить, но мистеру Брауну удалось сохранить жизнь и вещи. Вряд ли кто скажет: «В конце концов, что дала мистеру Брауну эта драка в саду? Тот же самый мистер Браун, с той же внешностью, в тех же брюках, и все так же ворчит за столом и рассказывает анекдоты». Да, конечно, отогнав воров, мистер Браун не превратился в греческого бога. Но он воспользовался правом защитить себя — вот такого, какой он есть, с его ворчанием и анекдотами. А вот очистить мир, перестреляв всех возможных взломщиков, он права не имел…»
2
Кто-то из литературных критиков заметил, что самой занимательной вещью в творчестве Уэллса был и остается его интеллект. Большинство героев его являются не столько образами, сколько голосами, разъясняющими идеи автора. Это особенно заметно в упоминавшемся выше романе «Мир Вильяма Клиссольда» («The World of William Clissold»), изданном в 1926 году. Герой его — ученый и предприниматель. Да и кто другой может построить единое будущее? Люди от станка? Нет, пролетариат никогда не интересовал Уэллса, он вообще считал этот класс вымирающим. Крестьяне? Об этом не думают даже крайние консерваторы. Построить единое Мировое государство может только человек науки и капитала!
Наиболее полно Уэллс изложил эти свои мысли в 1928 году в работе «Легальный заговор» («The Open Conspiracy: Blue Prints for a World Revolution»). Идею технократической революции он теперь накрепко связывал с кейнсианской идеей регулируемого капитализма. Интеллектуальная элита — вот единственная сила, от которой следует ждать успехов. Правда, и тут препоны имеются… Обмениваться мнениями, выступать и пропагандировать, доводить до сведения масс — достаточно ли этого для исторических преобразований? К тому же Россия заметно испорчена большевиками, а африканским народам явно не хватает знаний — даже о самих себе. Культура? Но когда успехи культуры приводили к быстрым социальным преобразованиям?
Несмотря на неясность выводов, книга Уэллса вызвала интерес. Самые разные люди оценили ее: Джон Голсуорси, Бертран Рассел, Кейнс, Барри; Беатриса Уэбб в очередной раз простила Уэллсу его многочисленные отклонения от фабианства; Ллойд Джордж специально приехал в Лу-Пиду, чтобы обсудить с Уэллсом тонкости «легального заговора».
«У него массивная голова, — писал об Уэллсе Карел Чапек, — широкие плечи, сильные, горячие ладони; он похож на рачительного хозяина, на отца семейства, на кого хотите еще. У него тонкий, глуховатый голос человека, не привыкшего много говорить, лицо, носящее следы размышлений и работы, уютный дом, красивая жена, подвижная, как чечетка, двое взрослых веселых сыновей и слегка прищуренные, чуть затененные густыми английскими бровями глаза…»
3
Война многое разрушила. В том числе творческие связи.
Идею международного сообщества писателей впервые высказала английская писательница Кэтрин Эмми Доусон-Скотт. Название такого сообщества должно было звучать понятно в любом уголке мира. PEN-клуб. Это название сразу прижилось. «Поэт», «эссеист», «новеллист» — неплохая аббревиатура, дающая в итоге новое значение: «авторучка». Уэллс сразу поддержал идею такого клуба. Любое начинание, ведущее к единому Мировому государству, отвечало его пониманию прогресса.
Первый официальный обед ПЕН-клуба состоялся 5 октября 1921 года.
Президентом избрали Джона Голсуорси. Он сразу заявил, что никакой политики в ПЕН-клубе не будет! Чисто творческое объединение! Впрочем, в раздираемом послевоенными противоречиями мире слова Голсуорси прозвучали не слишком убедительно. Обойтись без политики? Да уже в 1923 году бельгийские делегаты категорически потребовали не пускать на конгресс ПЕН-клуба немецких писателей, возглавляемых Герхардом Гауптманом. Причина: неэтичное поведение Гауптмана во время войны, нелестные высказывания в адрес противников Германии, — будто в таком поведении нельзя было упрекнуть французов, или русских, или англичан. Да и не так все было просто. Ромен Роллан, в 1914 году высмеивавший шовинизм Гауптмана, теперь с такой же страстью обрушился на бельгийцев, вздумавших нарушать принцип свободы. «Если бы интеллектуальное сотрудничество могло стать возможным только после того, как все преступления будут наказаны, от Европы давно не осталось бы камня на камне». В свою очередь, на Роллана обрушились французы, хорошо помнившие его «антипатриотические» выступления военных лет. Дальше — больше. Осенью 1926 года на берлинском конгрессе молодые литераторы Бертольд Брехт, Альфред Деблин, Роберт Музиль, Йозеф Рот, Эрнст Толлер и Курт Тухольский чрезвычайно резко выступили против претензий берлинского ПЕН-клуба представлять немецкую литературу. Они хотели представлять немецкую литературу сами. «Видимо, предварительные приготовления берлинского ПЕН-клуба прошли под знаком роскошных банкетов, — ядовито и во всеуслышание заявил Брехт. — От этих жалких стариков нечего больше ждать. Они исключили из своих рядов всё сколько-нибудь молодое, поэтому и сам конгресс становится ненужным, даже вредным».
4
В Декларации ПЕН-клуба указывалось, что члены его всегда должны выступать —
• за развитие национальных литератур, за свободное распространение книг,
• за дружбу писателей всех стран,
• за единый антивоенный фронт, за гуманизм,
• и за то, наконец, чтобы такие слова как национализм, интернационализм, демократический, аристократический, империалистический, антиимпериалистический, буржуазный, революционный, никак бы не связывались с деятельностью ПЕН-клуба, поскольку деятельность его не должна иметь ничего общего ни с государственной, ни с партийной политикой.
Уэллс, возглавивший ПЕН-клуб после смерти своего друга Джона Голсуорси, прекрасно понимал, что подобная программа трудно выполнима. Измученный, неокрепший после мировой войны мир исподволь готовился к новой войне. Весной 1933 года на конгрессе в Дубровнике (Уэллс, кстати, назначил там свидание Муре и она к нему приехала. — Г. П.) делегация все того же берлинского ПЕН-клуба дружно изгнала из своих рядов евреев и коммунистов и специальной телеграммой приветствовала пришедшего к власти Гитлера. Немцев поддержали члены ПЕН-клубов Италии, Австрии и Швейцарии. Под давлением коллег Уэллс согласился не упоминать в официальных отчетах ПЕН-клуба сообщения о кострах из книг и жестоком преследовании радикальных и еврейских писателей в Германии, но неудобные вопросы задал на конгрессе писатель Гермон Улд. В ответ немецкая делегация покинула зал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});