Тимофей с Дубовым переглянулись. На их долю довелось жить во времена доносов. Они не по книгам знают, чего они стоят и как, и чем за них доводилось расплачиваться. И вот сейчас ещё раз убедились, что доносами движет зависть. Мозговой зарычал. Руки крыльями взлетели к потолку.
— Сучонок, Илья тоже Лизу любил, но ему такое в голову не пришло сочинить, а ты отмазку нашёл. Любовь у него проклятущая. И не любовь у тебя была, а зависть.
— Дурак был, на что мне та девка была, баб что ли мало, все беды из-за сук этих. — Разнылся домоуправ, пытаясь найти в них понимание.
— Вот, вот Тимофей правильно говорит, такие, как ты не способны любить, — саданул кулаком о ладонь Дубов.
— Пусть я… Пусть меня… Илью, мразь, за что за мной на нары отправил? — Взял его за лоцканы пиджака Тимофей.
— Отпусти. Задушишь. Сердце у меня, — захрипел тот, тараща от страха глаза.
— Неужели. У тебя ещё оно и болеть может, с чего такая роскошь?
— Работа вредная у него, Тимофей. — Ухмыльнулся Дубов.
— Не иначе как жильцы привередливые попались.
— Чего уж тут думать-то. Думать-то нечего. Уберу тебя, она ж Илью выберет, а не меня. Опять пролёт будет. А тут оба сразу с глаз долой и я один жених. — Признавался «дружок».
— Греха не боялся?
— Я что один такой-то был что ли. Вас там сколько сидело. — Ухмыльнулся Борис.
— Сам себя оправдал, пожалел и простил.
— Потрясающе. — Расплывясь в улыбке, присел на краешек стола Дубов.
— Забыл спросить. Как у тебя с жениховством? Повезло? Всех же конкурентов устранил. — Поинтересовался Тимофей.
Домоуправ понял о ком шла речь.
— Никак, пропала Лизка, и следов нет, — достав платок высморкался Борис.
Мозговой перекривился.
— Искать надо было лучше раз уж так любил.
— Уж сколько искал и врагу такого не пожелаю. Пока утешился.
— Утешился, значит?
— Как водится. Жизнь-то она всего одна и та не длинная. Чего ж женился, конечно.
— Ух, — рыкнул Тимофей, отходя от Бориса подальше и пряча поглубже кулаки от свербящего руки желания ударить. — Вот скажи Илья, что с этой сволочи взять. Жена, дети у него. Любишь деток-то?
Домоуправ сверкнул заплывшим глазом.
— Чего б мне их не любить-то, чай мои?
— Значит, тяжело тебе будет с ними расставаться.
— С чего это вдруг? — закрутил шеей тот.
— Займёшь полагающее тебе место на нарах.
— Тимофей прав, за всё надо ответ держать. — Свёл брови грозно Дубов.
Борис подскочил.
— Ничего у вас не выйдет, срок давности истёк.
— Какой ты умный. А вон там, на площади бегающие толпы, жаждущие крови, видел? Ищут таких. Сожрут, не подавятся, — подмигнул Дубову Мозговой. — Жертвоприношением пойдёшь.
Илья Семёнович тут же поддакнул:
— Ты прав только подай, а тут ещё и на подносе. Слопают не побрезговав.
— Мы и подкинем им радость, вся недолга, — уточнил Тимофей.
— Идиотов во все времена хватало, — промычал сцепивший пальцы в кулак Борис.
— Здесь ты прав, Бориска. Каждое время имеет свой сорт ослов. Нам то собственно, какая разница под чьи жернова ты попадёшь. Ты же кинул нас, — подался к нему Мозговой.
— Тимоха, дай-ка коньяк, — забрал Илья из кармана плаща друга флягу. — А ты Борька, поищи стаканы, только не прикидывайся, что у тебя их на рабочем месте нет. Скажи ещё, что ты боец за безалкогольный образ жизни и инициатор свадеб с молоком.
— Я с этой гнидой пить не буду, — взбеленился Мозговой.
Дубов пропустил это мимо ушей.
— Да, чёрный воронок покружил по городам. Вот о чём я сейчас подумал, ведь в голову ему не пришла бы эта идея с доносом и анекдотом про вождя, не будь на это благодатной почвы. Сейчас бегают «демократы» в новые жернова бросают всё и вся. А это неправильно.
— Абсолютно. — Поддакнул Илье Тимофей. — А штурмовать Дзержинку вообще глупость. Она-то чём виновата. Снесут её построят новое и, как правило, хуже того что было. Отдельные представители человеческой особи закрутили время, а людишки под него подладились. И причём здесь органы, если вот этот гад самостоятельно писанину намарал. Бумага на стол легла, надо реагировать, а куда деваться. Машина крутится. Попробовали бы они в то время пробуксовать.
— Очутились враз с нами рядом на одних нарах. Одно тянуло за собой другое, — согласился с другом Тимофей.
— Замкнутый круг какой-то. Писали потому что примут меры. Меры принимали, потому что писали. Вот, вся картина той беды перед нашими глазами сидит, Борис писал, потому что возьмут.
— Сумасшествие надо искать выше. А на пласту армии, органов, производства и других мелочей, виновных ловить нечего. Людишки имеют способность приспосабливаться, расчищать себе дорогу мерзким способом.
— Скорее всего, ты прав Илья, только жизнь коту под хвост прошла, а другой не будет. — Тимофей вдруг некстати рассмеялся.
— Ты чего Тимоха?
— Не любишь ты, Илья, демократов. — Смеялся он.
— Я сам демократ, но там не демократы. Это намного хуже шакалов перемолотивших нашу молодость. Этих страна точно не волнует, а народ тем паче.
— Я понял тебя, — взяв стакан, рассматривая его на свет, крутил стекло Тимофей, — обида не должна испепелять сердце и уничтожать мозг и тем более взрывать, полосуя народы.
— Чего ты стакан крутишь?
— На, перетри. Вытереть-то не можешь, как нормальный человек, руки и те не оттуда растут. — Сунул он стекло Борису.
— Нечего привередничать, коньяк все микробы убьёт.
— Вот так и Русь наша матушка переживёт всех вас микробных, встряхнётся после дождичка, улыбнётся зорькой и пойдёт дальше в будущее.
— Но без нас, — скривился Борис.
— А это не важно, наша земля всегда богата на чудаков. Были в ней Сусанины, Минин и Пожарский, были Суворов, Кутузов и тот список можно продолжить, если поднатужиться. Вырастут новые поколения. Очень надеюсь таких как ты будут меньше, а чудаков как мы с Тимохой побольше.
— Вон посмотри, сколько по Москве толп бегает и всё больше, таких как я. Ведь парадокс в чём. Большая же часть их с радостью уничтожила бы таких, как я не подозревая, что они сами копия меня, если ещё и не хуже, — вскочил с места азартно размахивая руками Борис.
— Соображаешь. Пройдёт и это, не радуйся. Скинет земля наша с себя налепившиеся на неё сейчас бородавки. Разберётся с парадоксами. Дети и внуки наши должны жить иначе.
— Каждое поколение так ждёт.
— Каждое лучше и живёт, разве не так.
— А давайте хлопцы за тот шитый мячик хлопнем. Прощение не прошу, понимаю кощунство, — вцепился в стакан Борис.
— Ну, за мячик, так за мячик, — выпили ребята.