поглощения магическими зарядами.
Они с Эриданом вновь решили лечь пораньше. Долго лежали в обнимку и все никак не могли наговориться. Разговор потихоньку зашел о семье.
— У тебя же был брат? — спросила тифлингесса. — Он был старшим? Они все погибли от твоей руки?
Кьяра вспомнила тронный зал Эйлевара, полный замороженных тел.
— Младший, — ответил Эридан. — Я не знаю, как умер отец. Возможно, от старости, ведь ему уже было почти семьсот. А мать и брата я убил сам.
Тифлингесса смолкла, и эльф тихо спросил:
— Ты ужаснулась?
— Да, это ужасно, — согласилась тифлингесса, — но могу тебя понять. Ты был почти безумен, предан родными и близкими. Мы видели твою тюрьму, врагу не пожелаешь оказаться в таком месте, гуманнее было убить или изгнать.
Да и может ли она осуждать? Сама ведь убила того полуэльфа, который предал ее доверие и обокрал не столько материально, сколько эмоционально.
— Спасибо брату, — продолжил белобрысый. — Это было его предложение. Со стороны выглядело гуманно, а на деле это была пытка.
— Забавно, — протянула чародейка, — Титания и Дхоэль так боялись твоей инаковости, что взрастили яростное чудовище себе на погибель.
Эридан задумался. Если бы не попытка убить, он бы, возможно, до сих пор был лордом Эйлевара. Он не стремился к трону и даже помыслить себе не мог, что когда-нибудь наденет корону владычицы лета.
— Нет, я бы не хотел другой жизни, — признался он. — Да и разве это жизнь? Идеальный мир, выстроенный вокруг меня. Тюрьма без цепей и стен. Мне больше по душе тот жестокий мир, где есть настоящие чувства… и ты.
Надо же! Кьяра, циничная до мозга костей и презирающая телячьи нежности, подтаяла от его слов. Она поспешила вставить что-нибудь едкое:
— Я и сама хотела тебя убить, за злобу и жестокость, и если бы Аурил у того дерева не вмешалась, то обменяла бы твою душу на свою и стала свободной.
Эльф приподнялся над кроватью, посмотрел на нее и ошарашено произнес:
— Ах ты … Обманщица. Беру свои слова назад, ты тоже иногда змея коварная.
— Я коварна с врагами, а ты для меня тогда был чужим, жестоким, несговорчивым, высокомерным эльфийским…
Он смолкла, и эльф возмущенно насупился:
— Договаривай. Кто-кто?
Взгляд из под сведенных бровей возмущенно поблескивал.
— Прекрасно, — пробурчал он. — Убила бы и никогда не узнала меня лучше.
Тифлингесса погладила его по плечу и ласково прильнула, желая погасить огонек возмущения. Эльф немного расслабился от её мягкости:
— Даже если я останусь и сяду править, давай начистоту… Ты же не останешься.
— Я уже начала привыкать к Стране Фей. И я зря что-ли учила эльфийский?
Она сказала это как бы невзначай, превращая в шутку.
— Чтобы на Фаеруне соблазнять эльфов и ругаться изящно? — в ответ пошутил Эридан, а затем серьезно добавил. — Если останешься, я буду рад.
Ну вот, опять он это сказал. Кьяра чувствовала, какая это опасная тема, как легко было поддаться на эти слова и упасть в омут с головой. Она вновь заставила себя перевести тему и стать циничней.
— Они там зачастую ещё более высокомерные, — фыркнул она. — А если вам будет не до меня, найду кого-то из местных, посимпатичнее.
— Ты серьезно надеешься найти кого-то лучше меня? Это как от хорошего вина перейти на дешевые помои, а потом удивляться, что голова болит.
Опять самоуверенность.
— Голова у меня болеть не будет, а по вкусу, может, и буду скучать, — бросила она.
— Кошка, которая гуляет по дворцу, а когда ей скучно, ночует в чужих комнатах — угрюмо проговорил он. — Даже не думай, что я тебе это спущу с рук.
Рука, приобнимающая Кьяру, исчезла.
— Прости. Я не собиралась так делать, — она мягко потерлась об него, словно желая, чтобы он вновь положил руку, погладил, но он этого не сделал. Вместо этого сказал, отвернувшись:
— Это неважно. Мы говорим о призрачном будущем, которое, возможно, не настанет. Я меняюсь. Встаю утром, иду к зеркалу и вижу, как пробегает сияние по венам. Иногда что-то двигается странным образом, стоит мне протянуть руку. Вижу кошмары, в которых меня убивают. Иногда это происходит в Эйлеваре, а порой в странном месте, где все парит в воздухе, даже земля и корабли. Слышу слова на незнакомом языке, но почему-то все понимаю.
“Почему он не рассказал?” — подумала девушка, а вслух сказала:
— Надеюсь, что когда они получат свой меч, ты это переживаешь…
— Нужно быть готовым к худшему. Что не переживу.
Кьяра грустно промолчала в ответ, а затем добавила с обидой:
— Ты ничего не сказал…
— Не хотел беспокоить.
Он вдруг обернулся к ней, словно опомнившись.
— А знаешь, забудь. Все будет хорошо.
Кьяра дернула хвостом от досады.
— Пойду, полетаю, подышу свежим воздухом, — проронила она, вскочив с постели.
Быстро накинула одежду и побежала вниз, к подъемнику. Шаг за край, распахнутые крылья и невесомость полета. Как же он иногда бесит и обижает своей странной заботой. Не хотел беспокоить!
Полетав часок, она успокоилась. Вернувшись в спальню, скользнула под одеяло, свернувшись клубком под боком у своего эльфа, и мысленно взмолилась Кереске. Когда должен пробудиться меч, какова будет цена? Выживет ли Эридан после этого?
Богиня ответила в свойственной ею манере: туманом и загадочными видениями. “Меч пробудится очень скоро”, - сказала она, — “Ты должна сберечь его. Иначе это”.
Тифлингесса вновь оказалась во сне, где ей отрубали крылья, и она падала на стеклянные зубцы, где лежали тела всех, к кому успела прикипеть всей душой. Элледин, Арум, Эридан. Она вновь пережила этот ужас, и голос богини выхватил ее из видения: “Или это”. Кьяра увидела одинокого серебряного дракона, бредущего по ледяной пустыне, пока бесконечная пурга укрывает погибающий мир. “Выживание носителя важно, пока меч куется".
Тифлингесса проснулась в дурном настроении. Кьяре не нравилось, когда ей угрожали, это была именно угроза, она в этом не сомневалась. От этих мыслей стало плохо, и она вновь напилась отвара. Так можно и подсесть. Эридан раздавал последние распоряжения в тронном зале, а Кьяра забежала в сокровищницу забрать несколько полезных зелий, в лазарет за несколькими рулонами марли и склянками с зельями лечения и эликсирами здоровья. Спустившись к подъемнику, поздоровалась с Элледином и Сехтеном. Другие ребята облачались в казарме. Арадрив и Джадрим наперебой сыпали глупыми остротами, пытаясь справиться с волнением. Волков уже не было в конюшне, видимо их одоспешили и спустили вниз. Тифлингесса зашла на склад и на всякий случай взяла котелок побольше, а когда вышла, увидела оседланную кошмарку, прикованную цепью возле своей новой конюшни.
Все, что произошло дальше, случилось слишком быстро.