Важно, чтобы одна деятельность обогащала другую, одна сформированная потребность становилась условием образования других потребностей, ведь гармоническое развитие предусматривает воспитание разносторонних интересов личности.
Глава 2
Как развивать в каждом чувство красоты
Видеть мир по-своему – разве это привилегия художников? Конечно, художники по-особенному видят природу, человеческие лица, интерьер. А ведь бывает и так, что мы видим мир глазами художника: «Смотрите! Море точь-в-точь как на картине Айвазовского» или: «А это улочка Утрилло!», «А вот весна саврасовская. Даже грачи те же».
Художники, создавая образцы видения мира, обогащают наше восприятие, как бы расширяя наш диапазон прекрасного.
Подсолнухи Ван Гога.
Ветка сакуры японских мастеров.
Ветка оливкового дерева Иванова.
Ветка сирени Кончаловского.
Все это не только разные формы и краски, но и разные мировоззрения, разная мера отношения к прекрасному.
Человек воспринимает реальную ветку сирени со всем ее ароматом, со сверканием бело-фиолетовых капель росы, с излучением того радостно-нежного опьянения, которое и чуть-чуть кружит голову, и вместе с тем освежает, потому что эта затуманенность сознания разрывается вдруг чистой пронзительной струей ароматной прохлады, которая как бы очищает мир человеческого восприятия.
Иногда человек не способен к такому восприятию, потому что чувство красоты в нем не развито: не соединяется оно с переживанием нравственным. Меня не искусство в данном случае занимает, а внутренний мир человека, богатство и бедность его духовной жизни. Меня волнует то, как человек относится к Жизни. Я не хочу, чтобы ребенок воспринимал этот мир в восторженно-розовых тонах. Но и опасно, когда многоцветная панорама действительности заволакивается для него серой, тусклой пеленой скучной обыденности.
Мне грустно, когда я сталкиваюсь с детским безразличием к прекрасному. Всегда убеждаешься в том, что эмоциональная глухота явилась следствием не только эстетической неразвитости, но и духовной бедности, черствости, общей апатии ребенка.
Меня волнует то, как человек относится к Жизни. Я не хочу, чтобы ребенок воспринимал этот мир в восторженно-розовых тонах. Но и опасно, когда многоцветная панорама действительности заволакивается для него серой, тусклой пеленой скучной обыденности.
Внимательно наблюдая за детьми, можно заранее почти безошибочно предсказать, кто из них и как будет воспринимать прекрасное. Если лицо ребенка светится умом и пытливостью, если его трудолюбие сочетается со взлетами творческого воображения, такому ребенку будет свойственна некоторая восторженность. Не может такой ребенок не увидеть прекрасный закат, не обронить, пусть мимоходом: «Как здорово!» И наоборот. Если в глазах ребенка не живет мысль, если даже воспитанное трудолюбие не соединяется в нем с духовными всплесками сердца, для такого ребенка мир прекрасного будет ничего не значащим фоном.
Я много раз бывал в походах с детьми. По-разному воспринимали они природу. Духовно развитый школьник (трудолюбив, хорошо учится, добрый товарищ) впервые видит море: он взволнован. И подбирает сравнения. И философские какие-то аналогии приходят ему в голову. «Море – оно живет, оно – как много людей, как народ в праздничный день». И вечером он не может оторваться от мерцающего света, от таинственного сумрака, он поглощен ритмическим звучанием волн.
А вот восприятие другого мальчика (заметьте, я беру не самый крайний случай духовной бедности), в общем-то трудолюбивого, спокойного, уравновешенного, послушного, но духовно ограниченного, которого надо развивать, учить, вести к пониманию красоты. Он, впервые оказавшись у моря, уныло замечает: «Ну и что? Много воды, и все».
Вечером он не видит ни притягательного загадочного мерцания, ни скользящей лунной дорожки, утром не радуется восходу солнца над морем, не волнует его неуемная сила волн. «Ну и что, – говорит он. – Ничего особенного». А чаще вообще ничего не говорит, потому что не замечает.
Я убеждался: не пожалеешь времени на такого мальчишку, научишь его видеть прекрасное в окружающем мире, и весь его облик становится другим. Меняются глаза, в них появляется та пытливая приподнятость, которую ни с чем нельзя спутать, она основа познания: он и лучше соображать стал, и к ребятам добрее, и с родителями мягче, отзывчивее. И труд его окрашивается какой-то особенной духовностью. И воображение становится богаче, содержательнее.
1. Чувство красоты необходимо человеку, как зрение и слух, как здоровье и умение разговаривать
Забегая несколько вперед, я позволю себе привести те предположения, которые в течение многих лет проверялись в моей практической работе.
Если ребенок не увидит красоты в малом, он не научится видеть прекрасное и в большом.
Если восприятие прекрасного не будет подкреплено деятельным участием ребенка в творении красоты, то такое эстетическое воспитание только приведет к излишней экзальтированности и инфантильной восторженности.
Если эстетическое не будет соединяться с нравственным, то такой разрыв неизбежно приведет к пустоте и бездумному эстетству.
Если вы хотите, чтобы ребенок не только питал отвращение к безнравственным явлениям, но и решительно выступал против безобразного в жизни, старайтесь развить в нем понимание подлинно прекрасного.
Если восприятие прекрасного не будет подкреплено деятельным участием ребенка в творении красоты, то такое эстетическое воспитание только приведет к излишней экзальтированности и инфантильной восторженности.
Вспоминаю такой случай. В школе произошел конфликт. Подрались два десятиклассника. Один, назовем его Женей Гушевым, принес в школу несколько пачек порнографических открыток. А другой, назовем его Сашей Макаровым, стал эти открытки рвать. История получила огласку, вызвали родителей.
Отец Жени удивился и не поверил. Ему показали объяснительную записку сына, в которой было написано: «Тогда он мне предложил перепродать шесть комплектов – за каждый по шесть рублей. Из 36 рублей я 16 должен был взять себе, что я и сделал…» Отец понимающе усмехнулся: «Заработать хотел, негодник!»
В объяснительной записке Саши были такие слова: «Я ненавижу все, что порочит человеческую красоту. Поэтому я и стал драться, когда увидел».
Отец Саши, прочитав объяснительную записку сына, сказал: «Я и не мыслил иного поступка с его стороны».
Две разные позиции. Два разных результата воспитания.
Не хотелось бы делать такой вывод: в семье Жени безразличие к миру прекрасного, утилитаризм и культ практицизма, а в семье Саши – благоговение перед искусством. Наверное, все намного сложнее.
Но одно можно утверждать наверняка:
2. Если вы хотите приобщить ребенка к прекрасному, сами займитесь искусством
Одна мама мне сказала возмущенно:
– Вы что же проповедуете? Шарлатанство? Если каждый будет рисовать? Да вы знаете, что искусство – удел избранных? Я, например, ничего не могу.
– А хотите, я докажу вам обратное? Вы напишете великолепную картину и изумительный портрет. И, представьте себе, маслом. На холсте…
Мама расхохоталась. Ее рассмешили слова «масло», «холст», «портрет».
Но я принес ей кисти, холст и краски. Попросил хоть что-нибудь нарисовать карандашом. Она набросала две елочки, два облачка, волка с раскрытой пастью и зайчишку. Я надавил красок: они так великолепно блестели, что этот радужный блеск, наверное, что-то и задел в этой маме. Я ей сказал: «Выберите какие угодно тона и раскрасьте ваш рисунок. Знаете, Суриков однажды сказал: «Наконец-то я нарисовал «Боярыню Морозову», осталось только раскрасить». Так вот, вы тоже только раскрасьте. Как угодно. Хотите, небо сделайте красным, деревья голубыми! Что хотите, то и делайте!
– Что же, по-вашему, я такая дура, – сказала мама, – что небо красным разрисую? Небо будет у меня синим…
Через полчаса мама ликовала: у нее получился отличный пейзаж, на холсте и маслом. И я ей сказал:
– Великолепно! Но самое грустное, конечно, то, что вам никто не поверит, что это ваш рисунок…
Я играл, и она приняла игру. К ней в этот час вернулось детство, ей страшно захотелось еще что-нибудь нарисовать. И я предложил:
– Портрет. Чей портрет вы бы хотели нарисовать?
– Мужа, – сказала она.
И снова карандашный рисунок, а затем краски: черные роговые очки, ямочка на подбородке, черные густые волосы, красные щеки и голубые-голубые глаза…
Портрет ей понравился еще больше. Между рисунком и ее характером было много общего: такая же напористость, искренность, твердость линий и предельная насыщенность красок.
Ну, а самое главное – она начала рисовать с дочерью. И дело тут не в их умении, а в увлеченности, в отношении к искусству.