– Я не виноват, что вы обе такие чувствительные, – не поворачиваясь и не поднимая головы, буркнул Одноглазый.
Поскольку отец молчал, Коннахар решил вмешаться с объяснениями:
– Это было Проклятие Безумца. А теперь его нет и больше не будет. Хасти его уничтожил. Совсем.
– Правда? – дружным хором переспросили девица Монброн и мэтр Ариен.
– Истинная, – соизволил наконец заговорить повелитель Аквилонии. – Сдохло Проклятие. Изошло зловонным дымом. Вы двое, сходите-ка в местную часовню и взгляните, как там этот ублюдок Блейри. Только внутрь не суйтесь, посмотрите через окно. Потом вернетесь и расскажете. Коннахар, прогуляйся с ними.
– Хорошо, – не очень понимая смысл просьбы, кивнул Коннахар. Он послушно вышел следом за своей подругой и мэтром, хотя ему позарез хотелось узнать: возможно, госпожа ль’Хеллуана наконец-то сменит гнев на милость, решив обратить внимание на Хасти?
Альбийка, однако, вознамерилась покинуть палатку следом за принцем.
– Останься, – непререкаемый приказ киммерийца остановил ее на пороге. – Говорю тебе, дева, постой! Не сомневаюсь, какой-то там людской король тебе не указ, но нужно же иногда и вежество соблюдать…
Медленно, нехотя Иллирет ль'Хеллуана вернулась в шатер, по-прежнему избегая встречаться взглядом с Хасти.
– Ну, уже лучше, – проворчал Конан. – Наконец мы остались наедине, ты, я и вот эта одноглазая нелепица, давно я ждал этого счастливого момента… Что-то у вас не ладится, это я понимаю. Теперь знать бы еще, что именно. Может, поведаешь, Иллирет?
– Я не обязана… – вздернула аккуратный носик альбийка.
– Конечно, не обязана, – с готовностью согласился киммериец. – И знаешь, если бы вы друг другу были безразличны, я бы слова не сказал, живите как хотите! Но так уж вышло, что я знаю Хасти вот уже… словом, очень давно, и ценю этого мерзавца куда больше, чем он того заслуживает. Так что когда я вижу, как мой одноглазый приятель ходит сам не свой в двух шагах от собственного счастья, у меня сердце кровью обливается! Ну что он такого сделал, за что ему немилость?
Случилось чудо. Горячая речь киммерийца явно затронула некие чувствительные струнки в душе медноволосой магички. Альбийка покраснела, гордо распрямила плечи, уперла в бока сжатые кулачки совершенно тем жестом, что и горластые торговки на кордавском рынке; ее серые с прозеленью глаза от гнева засверкали еще ярче. Ну просто чудо как хороша! – восхищенно подумал король Аквилонии.
И в следующий миг мысленно добавил: кабы еще и не кричала… Гневный голос альбийки зазвенел под сводами шатра:
– Что он сделал с собой? Как он мог допустить такое? И что он сотворил с нами, как он мог бросить нас в решающий момент? Ведь я говорила ему, просила, предупреждала: мирные переговоры не более чем западня, не ходи, не вернешься! Как можно быть таким глупцом?..
– Та-ак, – озадаченно крякнул варвар. – Слово предоставляется обвиняемому… Хасти, да что с тобой такое?! Очнись наконец, скажи что-нибудь той, о ком ты мечтал восемь тысячелетий – вот она, стоит перед тобой!
– Да ему просто нечего сказать в свое оправдание! – удивительно, но в голосе альбийки послышались слезы. – А может, восемь тысяч лет – слишком долгий срок для того, кто клялся в вечной любви? Может, я стала тебе неинтересна? Скажи, только дай понять!
– Серьезное обвинение, – Конан покрутил головой. Хасти по-прежнему мертво молчал, свесив голов между колен и обхватив ладонями виски. – Вообще-то, сколько я его знаю, никогда за ним не водилось такого, чтобы он бросил кого в беде. Дурака свалять, ввязаться в что-нибудь смертоубийственное, справедливость причинять – это да, это сколько угодно… Любезная Иллирет, поверь тому, кто знает Хасти получше его самого: что бы он там ни натворил, он это не со зла!
– И как давно ты его знаешь, могу я спросить? – немедля вскинулась Иллирет.
Конан задумался, подсчитывая:
– Лет пятьдесят точно будет. С тех пор, как он в Шадизаре объявился в… ну да, в одна тысяча двести шестьдесят четвертом году от основания Аквилонии. Да при каких обстоятельствах, это просто сага! Ты не поверишь, девица, но я собственными глазами видел, как он вылезал на белый свет прямиком из самого обыкновенного…
– Конан, ради всех богов и меня в том числе – замолчи, будь другом, – устало буркнул Одноглазый, не поднимая, впрочем, головы. – Ей это неинтересно.
– Напротив, очень даже интересно! – возразила неугомонная альбийка. – Так откуда же он вылез?
– Если скажешь еще хоть слово, не посмотрю, что ты король всея Аквилонии и наложу проклятие вечной немоты! – взревел Хасти, оторвавшись наконец от созерцания путаных узоров потертой напольной кошмы. Голос его, однако, мигом пресекся, едва сталь единственного зрачка мага столкнулась с пепельно-изумрудным взглядом магички, зазвучал хриплой мольбой:
– Иллирет… милая, родная, постарайся же понять – то, что случилось для тебя всего лишь прошлой ночью, для меня уже давно стало прошлым. Прошлым, о котором я стараюсь забыть. Я тысячу раз вспоминал Цитадель, тысячу раз казнил себя за глупость, снова, снова и снова! Но пойми же и ты – то была первая война, самая первая от рождения мира, понимаешь? Кто, ну кто мог знать? Для всех нас это было впервые… Я не думал, что они пойдут на такую подлость… Да, я открыл Тропу, лишь вняв вашим сомнениям, но я верил до последнего, что Сотворенный не способен на предательство… Любимая…
– Скажи еще раз… – севшим внезапно голосом попросила Иллирет ль'Хеллуана.
– Я верил до последнего, что Сотворенный…
– Нет, не то… Дальше…
– Любимая…
– Гм… Суд удаляется на совещание… Пойду прогуляюсь, – пробормотал Конан и выскользнул из шатра, стараясь быть как можно незаметнее.
…Когда спустя довольно долгое время он вернулся, то застал одноглазого мага на прежнем месте и в прежней позе. Иллирет испарилась.
– Ну? – весьма невежливо рыкнул киммериец. – Опять поссорились?
Хасти поднял голову, и от блаженного выражения, разлитом на обычно суровом и неприветливом лице мага, Конан на мгновение опешил. Потом понял.
– Не перестаю тебе удивляться, варвар, – негромко сказал магик. – И с ужасом думаю о том дне, когда ты стребуешь с меня все мои неоплатные долги. За сегодняшнее прибавь еще одно желание. Чего хочешь – вечную жизнь? Алмаз величиной с голову слона?.. Только скажи.
– А что, ты и вечную жизнь можешь? – хмыкнул киммериец.
– Не могу. Это я для примера.
– Долги твои тебе прощаю, спи спокойно, – довольно ухмыльнулся Конан. – А желание мое таково: сделай одолжение, сыщи мне некоего Коннахара. Где мальчишку демоны носят?..
Разыскивать Коннахара по землям Школы, впрочем, не потребовалось – он объявился сам. Спустя четверть колокола в глубине хозяйского дома послышался мелодичный перезвон. Странный звук повторялся снова и снова, и наконец Конан вспомнил: так звонит невидимый колокол у ворот, возвещая, что в «Сломанный меч» пожаловали гости. А затем в королевский шатер просунулась голова Коннахара – на лице написана тревога: