Читать интересную книгу Семейство Доддов за границей - Чарльз Ливер

— Не говори о немъ, говоритъ, и покраснѣла: я и именъ ихъ слушать не хочу; никого изъ нихъ ужь не увижу.

Тѣмъ и кончу; значитъ я все написала о чемъ написать хотѣла; и вы мнѣ, Шусанна, тоже самое напишите. А хорошо, ежелибъ вы мнѣ переслали сѣрое платье, что на голубомъ чехлѣ, и шляпку мою, которую носила и эту зиму и ту зиму; ежели будете пересылать, такъ можно сказать сосѣдямъ, что я себѣ выписала новыя платья къ свадьбѣ. И пожалуйста, напишите, какъ подѣйствуетъ на Сема Гели. Скажите ему, что я остаюсь въ надеждѣ: онъ не запьетъ съ горя и не будетъ себя разстроивать.

Пишите ко мнѣ попрежнему, какъ остаюсь еще вашею пріятельницею незамужнею

Бетти Коббъ.

ПИСЬМО X

Кенни Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Броффѣ.

Швейцарія. Констанцъ. Милый Томъ,

Пока не разъигралась во мнѣ досада и не заставила еще забыть о всемъ остальномъ, искренно поблагодарю васъ за присылку радостнаго для меня билета во сто фунтовъ: еслибъ не эти деньги, мы были бы въ ужаснѣйшемъ затрудненіи. Изъ выставленнаго въ заголовкѣ адреса вы видите, что я въ Швейцаріи. Постараюсь объяснить, какъ мы очутились въ Констанцѣ, если только не изорву, въ досадѣ на себя, и этого письма, не докончивъ его, какъ ужь случилось съ двумя, которыя начиналъ я.

Не стану припоминать вамъ положенія дѣлъ, которое разсказывалъ вамъ въ предъидущемъ письмѣ. Вы помните наши приготовленія къ семейному торжеству, до котораго оставалось тогда нѣсколько дней; помните, что, между прочимъ, я писалъ къ Моррису, прося его купить въ Баденѣ нѣкоторыя вещи и, если можно будетъ, хорошую дорожную карету съ ящиками и баулами.

Дѣлая такое порученіе, было необходимо упомянуть, по какому случаю нужны намъ вещи: умолчать совершенно, было бы неделикатно, потому я кратко намекнулъ ему о замужествѣ Мери Анны, о знатности жениха, барона фон-Вольфеншефера. Сколько помню, я говорилъ объ этомъ какъ нельзя кратче, безъ всякихъ подробностей; да и мѣста не оставалось: весь листъ былъ наполненъ порученіями и списками покупокъ. Я писалъ въ понедѣльникъ, а вечеромъ въ среду гулялъ съ Джемсомъ по парку, толкуя о предстоящей свадьбѣ, назначенной въ пятницу, какъ прискакалъ почтальйонъ съ письмомъ. На адресѣ было выставлено: «чрезвычайно-нужное, нетерпящее отлагательства», и потому почтмейстеръ былъ добръ, что послалъ его ко мнѣ съ нарочнымъ. Письмо было отъ Морриса и набросано поспѣшною рукою. Вотъ оно буквально:

«Милостивѣйшій государь,

„Заклинаю васъ, остановитесь свадьбою. Васъ безсовѣстно обманываютъ. Спѣшу къ вамъ въ слѣдъ за этою запискою и, по пріѣздѣ, и изобличу неслыханную, безчестнѣйшую хитрость.

„Вашъ вѣчно-преданный

«Э. Моррисъ».

«Почтовая станція, Titi See.

„2 часа пополудни, среда“.

Легко вообразить, но трудно описать чувства, съ которыми я и Джемсъ читали и перечитывали эти строки. Записка переходила отъ меня къ нему, отъ него ко мнѣ разъ десять, если не больше, и мы все еще не могли собраться съ мыслями.

— Что это значитъ? Понимаешь ты, Джемсъ? сказалъ я.

— Нѣтъ; а вы?

— Не понимаю. Одно только: не женатъ ли ужь этотъ негодяй?

— Именно тоже представилось и мнѣ. Моррисъ пишетъ: „безчестнѣйшая хитрость“. Что жь другое можно тутъ предполагать?

— Моррисъ человѣкъ основательный: онъ не будетъ говорить, не зная положительно.

— Да, это совершенная правда, вскричалъ Джемсъ: — онъ такъ остороженъ, что не выскажетъ важнаго обвиненія, не имѣя вѣрныхъ доказательствъ. Не возможно сомнѣваться, что они есть у него.

— Но двоеженство въ Германіи уголовное преступленіе; за это здѣсь посылаютъ въ каторгу, сказалъ я: — вѣроятно ли, что баронъ отважился на такой рискъ?

— Не говорите! возразилъ Джемсъ:- вѣдь онъ разсчитывалъ, что у англичанки огромное приданое, что она знатнаго рода.

Признаться ли, милый Томъ? это замѣчаніе ошеломило меня. Джемсъ произнесъ его спокойно, а меня оно поразило, будто громомъ. Какъ онъ вообразилъ, что она аристократка? спрашивалъ я себя. Какъ онъ вообразилъ, что она богачка? Кто распустилъ эти обманы? И если Моррисъ называетъ это дѣло „безчестною хитростью“, то могу ли я утверждать, что въ плутовствѣ виновата исключительно одна сторона? Могу ли я прійдти въ судъ съ чистыми руками и сказать: „мистриссъ Доддъ не обманывала, Кенни Доддъ не обманывалъ“. Гдѣ неизмѣримыя поля и пастбища, зеленѣющія лѣса и желтѣющія нивы, которыми награждалъ я съ такою щедростью? Откуда взялись четырнадцать поколѣній знатныхъ предковъ, о которыхъ мы безпрестанно твердили цѣлыя три недѣли? Но дѣло не въ томъ, подумалъ я наконецъ: если у этого молодчика есть другая жена, я ему переломаю всѣ ребра. Вѣроятно, это заключеніе высказалъ я вслухъ, потому-что Джемсъ отозвался на него еще энергичнѣе: „и сверну ему рожу затылкомъ напередъ!“

Упоминаю объ этомъ подробно, чтобъ показать, какъ согласны мы были въ своихъ мысляхъ и пришли къ одному безспорному предположенію. Послѣ того начали мы разсуждать, что намъ теперь дѣлать. Джемсъ требовалъ немедленнаго наказанія; я доказывалъ, что надобно дождаться Морриса.

— Но завтра назначена свадьба! вскричалъ Джемсъ.

— Знаю, сказалъ я; но Моррисъ пріѣдетъ нынѣ же. Во всякомъ случаѣ, свадьбы до его пріѣзда не будетъ.

— Я, кричалъ Джемсъ, нагрянулъ бы на него сію же минуту; сказалъ бы ему, что увѣдомленіе получено мною отъ человѣка неизмѣнной правдивости, и пусть онъ опровергаетъ его, если можетъ.

— Что же опровергать? Развѣ ты не видишь, мой милый, что, собственно говоря, у насъ нѣтъ никакой улики, даже никакого основанія.

Вы не повѣрите, Томъ, надобно было снова прочитать Джемсу записку, чтобъ убѣдить его, что двоеженство — только наше предположеніе, а не доказанный фактъ.

Возвращаясь въ замокъ, мы все толковали объ этомъ дѣлѣ, разбирали его со всѣхъ сторонъ, единодушно соглашаясь, что невозможно сообщать нашимъ дамамъ полученнаго извѣстія.

— Мы будемъ его стеречь, сказалъ Джемсъ: — будемъ наблюдать за нимъ и дожидаться Морриса.

Признаюсь вамъ, я былъ такъ пораженъ, что едва могъ дойдти до дому; о томъ, чтобъ явиться къ ужину — нечего было и думать. Какъ тяжело мнѣ было оставаться подъ кровомъ дома, противъ владѣльца котораго кипѣли въ моей душѣ самыя черныя подозрѣнія! Могъ ли я сѣсть за одинъ столъ съ человѣкомъ, котораго хотѣлъ опозорить? Довольно было мнѣ мученія и отъ той мысли, что жена моя и дочь оставлены въ его обществѣ. Джемсъ сидѣлъ за столомъ мрачнѣе и грознѣе, нежели тѣнь Банко на пиршествѣ Макбета. Я вышелъ на террасу и ходилъ по ней вплоть до полуночи, всматриваясь, не покажется ли экипажъ, вслушиваясь, не раздастся ли стукъ колесъ по фрейбургской дорогѣ.

„Ночь или Блюхеръ спасутъ насъ“, сказалъ Веллингтонъ при Ватерлоо. У него было двѣ надежды; у меня только одна: „Моррисъ, или погибель!“ И я начиналъ проклинать молчаливыхъ, скрытныхъ, осторожныхъ людей, которые кричатъ: „стой!“ не прибавляя: въ чемъ же остановка. Что кажется бездною одному, другому кажется ничтожною ямочкой. Почему онъ знаетъ, что мои понятія о плутовствѣ одинаковы съ его понятіями. Сколько есть вещей, которыя въ Англіи называются обманомъ, а въ Ирландіи, просто, остроумною продѣлкою. Національные предразсудки различны въ разныхъ странахъ. Примѣръ недалеко: англичане вводятъ налогъ на доходы, а мы его проклинаемъ. Кромѣ-того, Моррисъ слишкомъ-суровъ; его скандализируетъ всякій вздоръ. Быть можетъ, онъ открылъ неправильность въ родословной предковъ барона, узналъ, что не было Конрада Вольфеншефера, жившаго въ девятисотомъ году. Да что мнѣ за дѣло? Развѣ тогда были Додды? или, быть-можетъ, онъ испугался политическихъ мнѣній барона? Но какое до того дѣло разсудительному человѣку? Изъ этого очерка вы можете видѣть, милый Томъ, какое расположеніе преобладало въ моемъ простодушномъ сердцѣ. Я не увлекался слѣпой ненавистью. Я ходилъ и ходилъ по террасѣ, какъ привидѣніе въ „Гамлетѣ“. Одиннадцать часовъ. Двѣнадцать часовъ — не видно, неслышно Морриса! „Что, если онъ не пріѣдетъ?“ думалъ я: „какой предлогъ найду я, чтобъ отложить свадьбу?“ — не открывалось къ тому ни малѣйшей возможности. Я подписалъ безчисленное множество актовъ и документовъ. Оставалось только совершить церковный обрядъ, дать свое родительское благословеніе. Я ломалъ голову, отъискивая какую-нибудь благовидную, или хотя вразумительную причину для отсрочки. Одно средство спасенія представлялось мнѣ: я могъ внезапно и опасно занемочь: въ мои лѣта подагрическій припадокъ всегда правдоподобенъ. Дочь, конечно, не станетъ вѣнчаться, когда отецъ у дверей гроба. Доктора, къ счастью, нигдѣ не было поблизости, стало-быть притвориться можно, не подвергаясь леченью. Правда, со времени своей притворной болѣзни въ Эмсѣ, я не могъ прельщаться этою идеею, но что же дѣлать? другаго средства мнѣ не оставалось.