Там, в лесах, у болгар, в землянках, сверху заваленных снегом, он прожил зиму. Пять девушек, одну за другой, приводили ему, но ни одна не сумела утолить его голод по Деби. Он продолжал кричать в ладони, я люблю ее!..
Первой была девушка, имя которой можно перевести на иврит как Сапир. Как все служанки-проститутки, она предложила приносить ему деньги от всех мужчин, с которыми спала в поле, на плантациях, в коровниках и свинарниках.
Красивые служанки получали свободу через год-два. Умелые – через три-четыре года. А потом могли спать допоздна.
Сапир было двадцать лет. Она была небольшого роста, поэтому ей можно было дать от силы двенадцать лет. Она не давала целовать себя в губы из боязни заразиться какой-нибудь болезнью, но в сексе была изощренна.
Он пытался пристроиться к ней сзади. Она стала на коленки, но ничего не получалось.
«Ты слишком высокий», – сказала она с дружеской усмешкой, и это было правдой.
«А как ты больше всего любишь?» – спросил он.
«Так», – сказала она и легла на спину, расставив ноги.
Он лег на нее. Она стонала, но мог ли Ахав знать, истинная ли это страсть или работа профессионалки?
Потом наступило расслабление. Они лежали в постели и просто беседовали. Откуда ты? Есть у тебя кто-то, кого ты любишь?
Она из южного села, из мадьяр, есть у нее любимый человек.
«Главное, что ты меня трахнул», – неожиданно с игривой грубостью сказала она, когда они уже прощались. Больше он с ней не никогда не встретился.
Может, она думала, что Ахав ее купит для себя? Может, стоило вернуть ее? Может, нет? Но хотел-то он Деби, даже если нельзя с ней переспать, только Деби.
Болгары рассказали ему об Этелик, длинноногой красотке. Он пошел к ней. Заплатил заранее. Она вышла к нему из избы, и вернулась к нему после того, как отдала деньги своему сутенеру. Она красива, сказал он про себя, увидев платье, которое, несомненно, казалось ей эротичным. У нее была гладкая кожа, волосы немного суховаты. Она разрешала целовать себя в губы. Он пытался с ней делать то, что не позволял себе с другими, и, конечно же, с Деби. Она ложилась на живот, и, кажется, ей нравилось то, что он делал. Но ему как-то быстро наскучило то, что он всегда мечтал сделать.
Зад у нее был упругим, но грудь мягкая, соски не возбуждали. Она с удовольствием брала в рот, и все же Ахаву казалось, что она где-то далеко, и делает всё автоматически. Кожа ее шеи была удивительна. Наслаждайся, наслаждайся, приказывал себе Ахав. И тут вырвалось у него: «Сейчас».
Она поняла, но все же была удивлена: ведь это был пик наслаждения. «Как? – спросила она. – Я или ты?» Готова была его оседлать.
Но он хотел не этого, он хотел быть активной стороной. Она легла. Мгновение сладко, думал он про себя, или пытался себя в этом убедить. Между нами, есть ли в этом что-то плохое? «Не болит?» – спросил он в самый разгар их слияния.
«Нет, нет. Хорошо» – сказала Этелик. Он старался поверить. Она обняла его длинными ногами. Это было подобно тому, как ребенок лежит в объятиях матери, и это было настоящее.
Закончив, он внезапно ощутил себя в глупом положении, и продолжил болтовню, стараясь еще что-либо взять у девицы. При всем при том, что он получил от нее всё, что хотел, ощущение было, что не получил ничего. И все же, она была умелой в высшей степени. Привет, Этелик. Спасибо тебе, я полюбил тебя, я скучаю по тебе, ты вообще помнишь меня, еврея Ахава? Согласись, необычного клиента?
Ничего не помогло в отношении Деби. Вздохи вырывались из глубин легких. Он стал специалистом по разговору со стенами: до чего я люблю тебя, Деби?
Ладно, сказали ему друзья-болгары у замерзшей реки, в тоскливых северных лесах, иди в это село. С бьющимся сердцем вошел в село, где должен был встретиться с одной особой. Он радовался этому сердцебиению: прекрасно, может, я забуду сейчас Деби.
В избушке ждали его две девицы. Он тут же удивился виду Ирис. У нее было нежное лицо, вид невинный и умный. Она улыбалась ему как давняя подруга. Он даже на миг подумал, что она еврейка, но она ею не была. Он был предельно вежлив, попросив вторую девицу покинуть их. Ирис вскочила со смехом. Она была необычной, нечего говорить. Другой, как говорится, уровень. Высший класс. Она целовала его в губы, впуская острый язычок ему в рот. И он делал все, чего она желала, но Деби не исчезла из его сердца, и ничего не изменилось. Где ты, Деби, до чего ты мне нужна-а-а-а, Деби.
Глава восьмидесятая
Ладно, оставим Ахава с его проститутками, идиотскими попытками решить свои проблемы и долгами. С его стихами в пятьдесят строк, которые он пишет на коже и украшает рисунками. С вздохами его и удивлением его друзей, говорящих сентенциями, как нужны двое, чтобы преодолеть боль любви, или: любовь нельзя делить, потому есть такие, которые ее умножают.
В то время, как Ахав спал с девицами в Болгарии, в Итиле начался суд над его товарищами.
Напоследок Ахав взял двух девиц. Но это было еще хуже, еще скучнее. Девицы разговаривали между собой. Пару раз даже смеялись, перешептывались, явно о нем, когда она заставил их лечь так, чтобы одна была на другой.
Когда он завершил с одной, она охватила его ногами, да так, что нельзя было вздохнуть. Может, и вправду она дошла до пика блаженства, но объятье это ногами подобно было клещам, составленным из мышц. Это было странно. Это было по-другому. Ведь каждая женщина – это другое. В этом было что-то особенное, и Ахав долго помнил это.
Суд в Итиле начался после праздников. В воскресенье, первое после праздника Симхат-Тора. Дело действительно длилось бесконечно, и надо было положить этому конец. Граф перестал гневаться на юношей. Ведь он и сам пытался бороться с бесом и столь огромными пространствами, но ничего не помогло. Но суд необходимо было провести. И судьей должен был быть сам Каган, ибо в обвинении фигурировал дьявол Самбатион.
Снова надели наручники Пасалу, Здалияу и Тувияу. Их провели через Лодочный мост в один из роскошных залов суда во Дворце.
Это огромное здание из белого камня заставило их застыть. С трепетом и страхом вошли они в зал заседания суда. И все оправдания, которые подготовили себе Шегдаяу и Тувияу, и всё их недовольство, и вся ирония мгновенно улетучились. Только некоторые вещи они старались не забыть и цедили сквозь зубы: вороны… викинги.
Вошел Каган, и у них затряслись коленки. Перед ними стоял, на расстоянии взгляда, великий властитель, царь. Йосеф. И в это с трудом верилось. Словно воздух в помещении наполнился светом. Лицо его выглядело строгим, крепким, одежда на нем была высшего класса. Он сел.
Говорил обвинитель. Он обвинял подсудимых в пренебрежении долгом, в том, что они оставили детей на произвол судьбы. Защитник начал свое выступление. В то утро он надел новый костюм, повязал любимый свой галстук, и окончательно решил то, что скажет. Он не говорил о преодолении подсудимыми всех трудностей дороги, а остановился, главным образом, на мощи беса, и косвенно напомнил царю, сколько делалось попыток избавиться от этого беса, и насколько запущена была проблема границы на западе. И затем сказал: «С Вашего разрешения, попрошу подсудимого под номером 1 описать бой, который он вёл с дикими викингами на северной границе».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});