Читать интересную книгу Операция «Оверлорд». Как был открыт второй фронт - Макс Хастингс

Капрал Топпер Браун из 5-го королевского танкового полка даже не знал, куда угодил вражеский снаряд в его танк, когда командир его роты в башне спокойно сказал: «Выскакивай из машины». Он оказался в канаве со своим товарищем Доджером Смитом, наводчиком орудия. Они слышали, как совсем рядом немцы окапывались и видели трассирующие снаряды над головой. Но оба чувствовали ужасную усталость и через некоторое время заснули. Проснулись, когда над ними светило яркое солнце и вокруг пели птицы. Солдаты осторожно осмотрелись и увидели брошенный «Кромвель». Забравшись в него, они обнаружили там убитого командира танка. Попытка связаться по радио со своей частью успеха не принесла. Затем они пешком двинулись вверх по дороге, пока не услышали голоса. Оказавшись лицом к лицу с группой немцев, оба подняли руки вверх: «Выше поднять руки мы не могли». Даже когда поблизости начали рваться снаряды и немцы спрятались в укрытиях, напуганные молодые парни из Лондона продолжали стоять на дороге с поднятыми руками.

Наконец у них отобрали револьверы и часы и отвели на ферму, где в углублении возле дома на редкость умело был замаскирован танк «Тигр». В подвале жесткий допрос им учинил немец, говоривший по-английски, который под конец сказал: «Как английские младшие командиры вы не блещете умом, не так ли? Вы знаете, что войну вам не выиграть?» Затем под охраной их повели за живую изгородь. Браун нервно сказал: «Они собираются нас расстрелять, Додж». Но тут они к великому облегчению увидели грузовик, полный солдат из своего полка и Корнуэльского легкого пехотного полка, которые оживленно кричали: «Идите сюда, вы, глупые типы!» — и их увезли в тыл, в плен. Браун некоторое время обдумывал планы бегства из плена, но не был склонен один предпринимать такую попытку. Большинство других, по-видимому, без особых угрызений совести примирилось с мыслью: «Пропади все пропадом, я свое сделал…» И Браун оставался в лагере для военнопленных до 1945 года. Помимо военнопленных или вообще уцелевших, живыми поле боя покинули сотни тысяч более или менее серьезно раненных солдат. Было исключительно редким событием, чтобы пехотинец, высадившийся в день Д, оставался в целости и сохранности со своим подразделением до июля. Врачи и медико-санитарные команды, обрабатывавшие сотни раненых каждый день, располагая медицинскими средствами беспрецедентного качества, и прежде всего чудесным пенициллином, установили, что многие легко раненные солдаты с большим облегчением сознавали тот факт, что они избавились от поля боя, не уронив своего достоинства. «Для вас нет дома в рейхе, Лангангке», — с сочувствием говорил немецкий врач, который залатал раны лейтенанту танковых войск СС, поскольку рана в предплечье оказалась недостаточно серьезной, чтобы выдать ему страстно желаемую путевку домой. Когда тяжело раненного капрала Билла Престона эвакуировали, его главным ощущением было чувство облегчения, что он сделал свое дело, не опозорив себя. Для большинства солдат понимание необходимости продолжать дело, поддерживать в себе чувство собственного достоинства являлось главным побудительным мотивом, заставлявшим их оставаться на поле боя.

Джон Прайс, санитар из 2-го батальона 6-й воздушно-десантной бригады, был глубоко тронут, увидев, с каким отчаянием солдаты ждали заверений, что останутся в живых, как много для них значили эти слова даже тогда, когда они страдали от ужасающих увечий. Несмотря на обилие медицинского инструментария и лекарств, каким располагали союзники, редко удавалось быстро и наилучшим образом избавлять раненого от страданий. Однажды во дворе фермы на плацдарме у Орна, где располагался медицинский пункт, Прайс был поражен, увидев молодого лейтенанта, подъехавшего к ним на джипе и громко стонавшего из-за ужасного ранения в живот. Раненого уложили на носилки в санитарной машине, и Прайс, сев рядом, держал его руку, пока тот не умер по дороге. Когда подполковника Робина Хастингса, командира батальона 69-й бригады 60-й дивизии, 27 июня ранило осколком мины, падре Ловенгроув был взволнован тем, что человек такого непоколебимого мужества и силы воли вдруг был страшно напуган своей уязвимостью и умолял санитаров: «Не делайте мне больно». Настроение Хастингса не улучшилось, когда он встретил ненавистного командира бригады, который разгневанно спросил у Хастингса, когда его в джипе увозили в тыл: «Что вы здесь делаете вдали от передовой? Я думаю, вы совершенно здоровы». Этот случай, как потом едко заметил Хастингс, «показал, какой это был проклятый старый дурак».

В полевых госпиталях врачи и сестры обрабатывали раненых, разрезая и снимая пропитанную грязью полевую одежду и окровавленную обувь.

Переступая через конечности с наложенными на них шинами и ручки носилок, — писала медсестра Бренда Макбрайд, — мы подходили к следующему человеку с глубоким ранением в грудь. Подполковник Хардинг бегло дает указания: «Живот здесь. Дать ему номер один. Четверть морфия, сестра. Сейчас же отправить. Две пинты крови, одну плазмы…» Пулевые ранения, ранения от разрыва мин в воздухе, на минных полях, от зажигательных бомб и снарядов. В конечности, в глаза, в брюшную полость, в грудь. Он жевал свой карандаш. Кому отдать предпочтение? Кто из этих тяжело раненных людей нуждался в самой неотложной помощи? Раненые, доставленные к Резусу, были всегда в тяжелом состоянии, некоторые из них в крайне тяжелом, потерявшие способность речи. Каждый человек был один на один со своим отчаянием, не осознавая присутствия других на соседних носилках, одинаково страдающих и с одинаково бессвязной речью. Не было страстных обращений к богу, к матерям, только неопределенно горестное «о, дорогой», как полковников, так и капралов — одинаково. Странно, с чувством грусти я забываю о смертях, хотя одно светлое лицо я все-таки запомнила… Его привезли в нашу палатку с широко открытыми глазами, он оглядывался и все еще помнил о необходимости быть вежливым. «Я часто удивлялся, на что вы, сестры, способны», — сказал он со смелой бесцеремонной улыбкой. Затем внезапно его полные удивления глаза широко открылись, и он скончался с улыбкой на губах. Капитана из 4-го танкового батальона 6-й гвардейской танковой бригады того же возраста, что и я сама, смерть настигла врасплох. С осколком снаряда в позвоночнике он неудачно шевельнулся и в мгновение ушел навсегда.[179]

Семья раненого английского солдата получала стереотипный листок бумаги из Архивного управления армии в Ашфорде. Например, некоему мистеру Гриффину, проживающему по адресу Дин Драй, 28, Станмор, Миддлсекс, сообщалось:

Сэр,

Я получил указание сообщить вам с сожалением, что получено донесение из военного министерства, в котором утверждается, что №… 6 216 504… рядовой Джордж Эдвард Гриффин из Миддлсекского полка был ранен на северо-западном Европейском театре войны 3 августа 1944 года. В донесении также указано, что он получил… осколочное ранение в правую ягодицу… Примите мое сочувствие в постигшем вас горе.

Ваш покорный слуга…

Об относительной ожесточенности сражений в Нормандии по сравнению с последующими боями можно судить по числу поступлений раненых в госпитали. Если в первые три месяца после вторжения из числа раненых английских солдат 9,7 процента поступали в стационарные госпитали, то в последующие три месяца они составили только 2,6 процента. Увечья от несчастных случаев в ходе десантирования в день Д составили 13,2 процента от общего числа вышедших из строя солдат и офицеров, хотя многие из них были весьма легкого характера. Психиатрические потери в это же время были довольно высокими: 14 человек на каждые 1000 военнослужащих английской армии; к зимнему периоду потери этого вида несколько снизились — до 11 человек на 1000. Хотя психологический «надлом в боевой обстановке» никогда не принимал характера эпидемии в английской армии, однако в Нормандии в каждой части были потери людей, которые категорически отказывались от дальнейших психологических перегрузок в боевой обстановке. Однажды утром, когда Чарлз Манди и его коллеги, командиры танковых взводов из 22-го батальона 30-й бронетанковой бригады, стояли в своих орудийных башнях в ожидании команды перед атакой, вдруг раздалась короткая автоматная очередь: солдат дал очередь по своей ноге, чтобы не идти в атаку. В американском батальоне майора Рэндалла Брайэнта один командир роты прямо заявил своему комбату: «Все, с меня хватит. Делайте со мной что хотите, но больше я не пойду в бой». Солдаты редко относились с презрением или насмешкой к тем, кто доходил до подобных поступков; они их просто жалели и молили бога, чтобы им самим не оказаться в такой крайности. Однако спустя многие годы майор Брайэнт был глубоко возмущен, когда на встрече ветеранов войны появился его бывший командир роты, проявивший слабость.