него. Он умрет, мы останемся одни, и, дорогие Боги наверху и внизу, мы тоже умрем. Это ужасно. Кошмар.
По небу плыли темные тучи, угрожая новым снегопадом. Судя по отрывистому кашлю Аасгода, это было последнее, что им было нужно. Но Котеге был недалеко, и она достаточно хорошо знала дорогу. Ребенком, она сидела рядом с отцом, когда они приезжали навестить ее братьев — ей просто нравилось быть к нему так близко. Он был великолепным человеком, героем для всех, кто его встречал, но для нее — еще бо́льшим. Он рассказывал ей истории о прошлых временах, об Усаги из клана Ризон, которая день и ночь сражалась с тремя горными Коджинами, или о красавице Кизмо, которая через всю Джию преследовала Дайджаку, укравшего ее ребенка. Ей нравились эти сказки, рядом с ним она чувствовала себя напуганной, но в безопасности, не зная, что монстры реальны. Они ехали по этой самой дороге. Ничего не изменилось, и все же изменилось все.
Она услышала движение и, обернувшись, увидела, как Зорика выбирается из-под одеял.
— Можно мне посидеть с тобой? — спросила девочка.
— Конечно, — ответила Тиннстра, освобождая одну из сторон сидения кучера. — Я бы хотела с кем-нибудь поговорить.
Девочка прижалась к Тиннстре и укрыла их обоих одеялом.
— Куда мы едем?
— Место под названием Котеге, — сказала Тиннстра.
— Что это?
— Школа — была школой. Она была разрушена во время вторжения. Я училась там раньше.
— О, — сказала Зорика. — Тебе там нравилось?
Воспоминания Тиннстры были о крови. О погибших друзьях, страхе и бегстве, и о том, что она бросила всех умирать. Это было последнее место, куда она хотела бы попасть:
— Там людей учили быть Шулка, а у меня это не очень получалось.
— Почему?
Такой простой вопрос с простым ответом:
— Я не очень храбрая.
— Ты храбрее меня.
Тиннстра отвела взгляд, сосредоточившись на дороге. Она не могла позволить этой маленькой девочке увидеть правду — все были храбрее Тиннстры. Даже четырехлетняя сбежавшая принцесса. Особенно она.
— Ты самая храбрая девочка, которую я знаю, — сказала она дрожащим от волнения голосом.
— Нет, я не храбрая.
Тиннстра улыбнулась:
— Храбрая, поверь мне. Я знаю, о чем говорю, когда речь заходит о храбрости и страхе.
Девочка попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка дрогнула, а затем погасла, когда слезы наполнили ее глаза.
— Мне жаль. — Ее голос был едва громче шепота. — Это все моя вина.
Тиннстра крепко ее обняла:
— Не говори так.
— Так оно и есть.
— Нет. Я обещаю. В мире есть плохие люди, которые всегда найдут предлог, чтобы оправдать то, что они делают. Они будут обвинять кого угодно и ненавидеть всех, кто не на их стороне. Не твоя вина, что они такие. Просто они такие, какие есть.
— Я ненавижу Черепа.
Тиннстра вздохнула.
— И я. — Она обняла Зорику, как обычно делал ее отец, когда его истории ее пугали. — Все будет хорошо. Я обещаю. Скоро мы все будем в безопасности. — Она не верила собственным словам.
Девочка тоже не выглядела убежденной. Она продолжала плакать, ее маленькое тельце содрогалось при каждом всхлипе.
Тиннстра погладила Зорику по щеке и поцеловала в макушку:
— Ты — особенная девочка. Никогда не забывай об этом. Просто мир сейчас — безумное место.
— Я их ненавижу. Я их всех ненавижу, — всхлипнула Зорика.
— Не волнуйся. Все будет хорошо. Аасгод об этом позаботится.
— Что, если он не сможет? Что, если он умрет? — Глаза Зорики были полны слез. — Ты ведь не бросишь меня, правда?
— Обещаю, что не брошу тебя. Мы теперь как сестры, так?
— Сестры. — Это вызвало слабую улыбку у Зорики. — У меня никогда раньше не было сестры. Только брат.
— И у меня, — ответила Тиннстра. — У меня было три брата. Я всегда хотела сестру.
— Твои братья...
Тиннстра покачала головой:
— Вот почему ты такая особенная. Ты все, что у меня осталось.
— Раньше я все время ссорилась с братом, — сказала Зорика. — Теперь я хочу, чтобы он был здесь. И папа с мамой.
— Сейчас они с Синь, под ее защитой, но, я знаю, они будут присматривать за тобой оттуда, делая все возможное, чтобы ты была в безопасности. Тогда однажды вы воссоединитесь навсегда.
— И ты тоже сможешь быть со своей семьей.
— Надеюсь на это, — сказала Тиннстра, хотя и не была уверена, что это будет за воссоединение. Ждут ли герои, когда появится трусиха? Скорее всего впереди ее ждет вечность разочарования. Она снова обняла Зорику, потому что не знала, что еще сделать. Какой балаган! Девочка заслуживала кого-то лучшего, чем Тиннстра, кого-то, кто стал бы ее сестрой и настоящей защитницей.
Когда они добрались до Котеге, оставалось совсем немного дневного света. Ворота наполовину свисали с петель, а будка часового представляла собой обгоревший остов. Некогда безупречный плац зарос сорняками. Разбитые окна смотрели на них сверху вниз, когда они проезжали мимо главного входа, от дверей остались одни щепки. И повсюду валялись кости мертвых. Она пыталась укрыть Зорику от худшего, но их было слишком много. Зорика уткнулась головой в бок Тиннстры, ее маленькие кулачки были спрятаны в складках плаща Тиннстры. Только Четыре Бога знали, какое влияние это окажет на нее в последующие годы — если они проживут так долго.
— Студенты хорошо зарекомендовали себя, когда появился Эгрил, — сказал Аасгод с задней части фургона. Его голос был не громче шепота. — Они сражались как истинные Шулка.
— Они были детьми, — сказала Тиннстра, на ее глазах выступили слезы.
— Увы, — сказал Аасгод, — войне все равно, кого она призывает сражаться.
Правдивость его слов сильно ее задела. Я сделала все, что могла, чтобы не вмешиваться в это дело, и все же я здесь, по уши в этом, с четырехлетней девочкой и раненым магом в качестве моих единственных союзников, будущее этого проклятого мира на моих плечах. Она взглянула на Аасгода. Лучше бы ему не умирать.
Тиннстра остановила фургон позади казарм и распрягла лошадей. Она укрыла их одеялами и дала вдоволь поесть. Она не стала отводить их в конюшни, просто стреножила, предпочитая, чтобы животные оставались под рукой — на всякий случай. Ночь будет холодной, но терпимой.
Поскольку Аасгод использовал