— Я постараюсь…
Ее лицо стало суровым, теперь она была Царицей и только Царицей, а не госпожой Неку, которую я когда-то знал.
— Ты должен не просто постараться. Ты убьешь вражеского чародея. Мои солдаты сделают все остальное. Я приказываю тебе, Секенр. Я не просто прошу об одолжении, ты должен повиноваться мне.
Я отпустил руку Тики.
— Да, Ваше Величество.
Царица Хапсенекьют сильно ошибалась в одном отношении — если бы город пал, я бы исчез. Она недооценила способности чародея становиться невидимым или просто неожиданно оказываться совсем в другом месте. У нас есть свои маленькие хитрости.
Ключом ко всему было магическое зеркало. Тем вечером я коснулся волшебного стекла, оставленного мне предшественником, чувствуя, как тихо трепещет его поверхность, когда в нем пробуждается магия. В комнате, где стояла абсолютная тишина, я слышал почти неразличимые, слабые и далекие крики мужчин и женщин, погибших давным-давно при создании этого зеркала. Как и множество других артефактов Луны, этот создавался в топке, из человеческой плоти, и охлаждался человеческой кровью.
Я стоял во тьме лаборатории, по-прежнему одетый в чрезмерно большую мантию с глупейшими драгоценностями, и тихо нашептывал зеркалу. Через несколько минут я уже смотрел сквозь него, как сквозь высокое окно темной ночью. Передо мной предстала многочисленная, как стая саранчи, орда заргати, расположившаяся лагерем у Города-в-Дельте.
Перспектива размазалась, все смешалось, и меня, казалось, несло в воздухе по всему вражескому лагерю.
Я слышал песню; песня заргати — это история. Они не пишут книг о своих предках, как это делаем мы. Вместо этого они поют. Всегда где-нибудь да найдется бард-заргати, поющий бесконечную песню, которая становится все длиннее и длиннее, с описанием подвигов и завоеваний каждого последующего поколения, песнь о крови, смерти и грабежах, которые у этого народа считаются единственным источником гордости. Когда воин погибает, они просто говорят, что он вошел в песню.
У заргати есть всего одна песня. Другой и быть не может.
Теперь же перед городом тысячи и тысячи голосов слились в ужасающей литании, подобной грому, грохочущему в холмах перед грозой. Темные силуэты фигур, скорчившихся перед кострами, жрецы, взывающие к Сюрат-Кемаду, единственному богу, которого почитали заргати, воины, просившие бога о храбрости и мужестве, обещая взамен множество жизней, взятых у врагов, дети и старики присоединялись к ним, и, казалось, воздух трепетал от их криков.
Я прошел среди них, невидимый, среди женщин, точивших мечи и копья своих мужей, среди толпившихся в загоне лошадей и среди танцоров, так близко, что брызги их пота попадали на меня, и я чувствовал вонь их разогретых тел.
Не пели лишь покоренные народы, завоеванные племена, сражавшиеся на стороне заргати, но так и не приобщившиеся к песне: кочевники пустыни, чернокожие многих наций, не принадлежавшие к заргати. Они сгрудились кучками, как испуганные газели в поле, где свирепствуют львы.
Я подошел к самому большому шатру из дубленых кож. Там в окружении своих советников спиной к огню сидел Абу-Ита-Жад, Кровавый Лев, его мощный торс был обернут львиной шкурой, его украшения и пластины доспехов блестели в неровном свете костра. Один раз он, смеясь, посмотрел в мою сторону, и я заметил, что его зубы сточены в форме треугольников. Его улыбка напоминала не львиную, а крокодилью. Передо мной была Смерть, воплощенная во плоти, истинный слуга Сюрат-Кемада.
Я шепнул еще раз, и Абу-Ита-Жад меня услышал. Его глаза расширились от удивления и, как я надеялся, от ужаса. Он тщетно пялился во тьму, но так и не увидел меня.
Я протянул руку, дотронулся до зеркала, и изображение исчезло. Я вновь стоял перед зеркалом у себя в лаборатории.
Не ради каких бы то ни было наград, не ради несметных сокровищ, обещанных мне царицей, я решил спасти город — я хотел лишь одного, чтобы Тика не попала в руки этих людей.
И снова я отправился во вражеский лагерь с помощью зеркала, и когда оно показало мне лишь два желтых глаза, горевших во тьме зловещим огнем, я понял, что нашел чародея заргати, чьего имени я не знал.
— Секенр, — сказал он на языке Дельты, его голос был глубоким и скрипучим, а акцент настолько странным, что казалось, его слова искажает ветер, — ты на шел свою смерть. Иди ко мне, мой мальчик.
— Действительно, я скоро встречусь со смертью, — ответил я. — Но не со своей — мне так кажется.
Вражеский чародей улыбнулся. Его зубы тоже были остро заточены. Он скалился и пускал слюну, как пес.
Я убрал его изображение. Пока я не был готов к встрече с ним. Он это знал. И я это знал. Но я буду, буду готов, и очень скоро.
Зеркало осталось темным — оно ничего не отражало.
На следующее утро я велел слугам подать паланкин и пронести меня вокруг города по крепостной стене. По совету Такпетора я надел мантию чародея и серебряную маску змеи, плотно прилегавшую к голове, чтобы защитники города не утратили мужества, обнаружив, что знаменитый чародей царицы Хапсенекьют — всего лишь мальчишка. Лучше уж пусть думают, что он необычно мал ростом. Если же я не буду выходить из паланкина, они и этого не заметят.
Картина была именно такой, какой я ожидал ее увидеть: враг, форсировав реку, перешел на восточный берег, где стоял город, и, окружив его, разбил повсюду свои лагеря — бесчисленные шатры протянулись на север, на юг и на запад до самого горизонта. Где-то в миле выше по течению реку перегородили плоты заргати, к которым никак не могли приблизиться военные корабли царицы — их бы просто потопили с берега.
Недостижимые для стрел, взад и вперед скакали всадники, выкрикивая боевые лозунги; варвары, смеясь и жестикулируя, устанавливали сотни острых кольев вдоль самого берега Великой Реки.
Три широченных столба дыма отмечали горизонт там, где еще горели павшие города.
Вернувшись к себе, я сбросил маску, выпутался из мантии чародея и дал Такпетору распоряжение доставить мне три свежих трупа.
— Меня совершенно не волнует, чьих, — объяснял я, пока он смотрел на меня немигающим взглядом и только сглатывал слюну, не в силах заговорить. — Трупы взрослых мужчин, у которых сохранились все части тела. Обнаженных. Мне они нужны.
Он кивал, дрожа, и постоянно делал знаки, отгоняющие злых духов, пока я давал ему дальнейшие распоряжения.
Мне хотелось смеяться. Раз он прекрасно знал, чем занимался Луна, разве могла его шокировать подобная просьба? Всем известно, насколько безжалостны ужасные чародеи. И если им в каких-то низменных целях необходимо использовать труп, едва ли это должно кого-то удивлять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});